В июле 1878 года, после только что выигранной армией и народом, но затем проигранной властью и дипломатами Русско-турецкой войны, Иван Аксаков рассуждал о Петербурге как антагонисте, «отрицании Русской народной стихии», своего рода паразите на теле России, и, среди прочего, пророчески писал: «Настоящий исторический момент есть Culminations punkt, апогей Петербургского периода. Он логически должен дойти до полнейшего отрицания самой России, что уже и началось… все в нем будет, будет непременно и Конституция и революция с коммуной: это логический исход всей той лжи, которою живет этот паразит».
Метка: славянофилы
Россия – это другая Европа, ей присуще иное самосознание, она движима иной историософской идеей, ей предначертана Провидением иная роль. Какая же? Возможно, в сохранении глубокой христианской традиции, уже разрушенной на Западе просвещением? — мысль, близкая Пушкину; или — в мессианском походе за спасение Европы, который проще начинать «с чистого листа» — мысль, очевидно, близкая Чаадаеву. Не «пробел в нравственном миропорядке», а «совестный суд» Европы – вот естественный генезис мысли Чаадаева (во многом, под воздействием Пушкина) о месте России в мире.
Можно признать справедливым тезис Александра Киреева о том, что при всех разногласиях между Михаилом Катковым и Иваном Аксаковым их последователям было бы целесообразнее не враждовать друг с другом, а делать акцент на том, что их объединяло, то есть на патриотизме и на защите интересов России во внешней политике.
Если в западной политической культуре консерватизм и национализм противостояли друг другу, в нашей традиции их удалось объединить – во многом благодаря Михаилу Каткову. Но в создаваемой им модели именно бюрократия оказывается единственным реальным субъектом национального строительства
В противовес данной позиции сторонники Победоносцева считали невозможным выделить из всей совокупности православной жизни что-либо обязательное и необязательное. На страницах «Московского сборника» обер-прокурор на всю страну провозгласил тезис о пропасти между религиозным опытом человека в разных странах в зависимости от обрядности церковной службы и архитектурного стиля храма. Эту позицию фактически поддержали такие независимые публицисты, как Лев Тихомиров и Василий Розанов. Победоносцевский курс на консервацию русской крестьянской религиозности в неизменном виде им вполне импонировал.
Непримиримо противостояние руссоизму британской линии консерватизма, идущей от Эдмунда Бёрка. К ней можно отнести и Адама Мюллера вместе с его продолжателем Фридрихом Листом в Германии, и Николая Карамзина и славянофилов в России, а из французских мыслителей к ней достаточно близок окажется Бональд. Сущность этого направления в последовательном развитии идеи традиции как прогресса.