Правительство, душащее любую самостоятельную инициативу и даже мысль, рушится от первого серьезного внешнего толчка. Правительство, черпающее силу в массовой и активной народной поддержке и в опоре на свободный союз с независимыми мыслителями и публицистами, практически гарантирует себе устойчивость и непобедимость. Пожалуй, это важнейший урок – скорее социологический, чем конкретно-исторический – который можно вынести из дискуссии о статье Бердяева.

Далеко не у всех поляков вызывало неприятие «государство большого стиля» (формулировка Николая Трубецкого), каким была императорская Россия. Даже Адам Мицкевич находил, что «польский дух» ближе «русскому духу», чем западному. Множество поляков пошло на службу русскому царю. Хорошо известно, сколько поляков было в армии «двунадесяти языков» 1812 года, но мало кто знает, что генералов польского происхождения в русской армии было больше, чем у Наполеона.

Один из парадоксов русской государственности можно формулировать так: скорее допустим бюрократический либерализм, чем общественный консерватизм. Идейный общественный консерватизм есть самодеятельность общества, он пробует выражать волю народа, веру народа, идеалы народа. Вот этого-то исконный русский бюрократизм и не может допустить.

Принципы и идеалы у Станислава Сергеевича были довольно понятные - социал-консервативное либерально-патриотическое государственничество. В полной мере им никогда не соответствовал никто из крупных политиков и партий, вот Говорухин и пытался методом проб и ошибок нащупать, кто к ним хотя бы ближе других. Видимо, в последние годы он счел, что его поиски увенчались успехом.

Нынешнее несправедливое отношение западных властителей к России опрокидывается у нас в прошлое: говорят об извечной русофобии, якобы отличающей Запад. На самом деле русофобия там периодически вспыхивала, но по мере того, как русские научились расска-зывать о себе, она всё больше перекрывалась русофилией: от Райнера Мария Рильке, на-шедшего в России, по его словам, свою духовную родину, до Торнтона Уайлдера, устами одного из своих героев (в романе «День восьмой») сказавшего: «Русские – лучший народ в мире».

Без Пушкина сама Россия потеряла своё равновесие и… пошла вслед за Радищевым с его странными обидами, невнятными бормотаниями и беспричинными всхлипами. Чтобы вернуться на родину, русская мысль и русская культура должны вернуться к Пушкину.