Русская Idea в последнее время уделила немало внимания сюжетам, связанным с образовательной политикой, в первую очередь – проблематике взаимоотношений университетских корпораций с национально-ориентированным бизнесом, рассматривая связку этих двух институтов как необходимую основу для выстраивания противовеса системе утечки мозгов в современной России и для продвижения страны к реальному, а не виртуальному технологическому прогрессу. Ряд наших материалов был посвящен зарубежным моделям «инновационного образования», но нам кажется полезным и востребованным обращение и к историческому опыту некоторых стран. В первую очередь, наше внимание привлекла Германия, ставшая в конце XIX века технологически продвинутой державой – этот сюжет мы отчасти затрагивали при обсуждении темы «немецкого консерватизма».
С вопросом о том, какую роль в «немецком экономическом чуде» сыграли университеты, мы обратились к доктору исторических наук, профессору РГГУ, директору Российско-германского учебно-научного центра РГГУ, в течение многих лет занимающейся немецким либерализмом Наталье Ростиславлевой. В ходе разговора, как представляется, удалось наметить важные составные части сложной модели отношений между государством и университетами, между гуманитарными академическими корпорациями и политиками, между предпринимателями и интеллектуалами, между предпринимателями-политиками и политиками-учеными в Германии XIX века – отношений, особенно противоречивых после объединения страны, в условиях резко усилившегося по объективным причинам государства.
***
Любовь Ульянова
Уважаемая Наталья Васильевна! Вы в течение многих лет занимаетесь немецким либерализмом, немецкими историками, интеллектуалами XIX века. На Ваш взгляд, сыграла ли академическая среда, интеллектуалы какую-то роль в превращении Германии во второй половине XIX века в ведущую военную и экономическую державу – как в плане поддержки государственной политики, так и в плане отношений с предпринимателями?
Наталья Ростиславлева
Интеллектуалы в Германии в XIX-том веке, особенно в последней трети, были прочно связаны с университетами, которые с начала XIX были ориентированы на так называемую «гумбольдтовскую модель». Она возникла в ходе либеральных реформ начала XIX века, когда при активном участии Вильгельма фон Гумбольдта в 1810 году был создан Берлинский университет. Идеи, которые стали принципами нового университета, были изложены им в 1809 году в знаменитом меморандуме «О внутренней и внешней организации научных учреждений в Берлине». Берлинский университет – классический университет, отличительными чертами которого являются финансирование со стороны государства, соединение в себе принципа единства преподавания и исследования, а также уединение и свобода. Наука была сосредоточена в университетах, а государство само назначало профессоров.
Академическая свобода была ограничена возможностью выбора профессором курсов в рамках исследовательского направления, в рамках своего предмета. Назначение государством профессоров нарушало принципы университетского самоуправления, но защищало свободу, поскольку сохраняло столь важное для индивидуума стремление к разнообразию. Гумбольдт считал, что таким образом государство привносит в науку необходимую свежую силу, которая способна к научным открытиям. На тот момент это был способ преодоления замкнутости университетских корпораций, которые работали только на себя. Есть немало, в общем-то, примеров такой замкнутости профессорских корпораций в XVII – XVIII веках. Например, один из величайших ученых раннего Нового времени, просветитель Иоганн Готфрид Лейбниц не смог защититься в одном из лучших университетов Германии конца XVII века – Лейпцигском. Университетская корпорация выдавливала его – по причине самосохранения. Корпорация прекрасно понимала, что он её взорвёт. И ему пришлось ехать на юг, в небольшой университет города Альтдорф, где состоялась защита его диссертации по юриспруденции.
Как известно, Берлинский университет задал модель немецкого классического университета, реализованной по всей Германии в ходе так называемой «университетской революции». В распространении гумбольдтовской университетской модели – достаточно серьезный залог лояльности профессуры немецкому государству.
Что касается бизнеса, то здесь важно понимать, что Германия в начале XIX века раздроблена, с ней практически никто не считался. Даже в середине XIX века такие крупные, грозные государства как Россия, Швеция и Англия могли «поставить её на место», например, заставив Пруссию в 1848 году подписать перемирие в Мальмё, а Франкфуртский парламент ратифицировать его, тем самым, признавая сохранение власти Дании в герцогствах Шлезвиг и Гольштейн. Но в последней трети XIX века, вскоре после объединения, Германия выходит на передовые позиции.
В чем особенность объединения Германии? В том, что оно совпало с процессом форсированной индустриализации. Это очень серьезная проблема, требующая осмысления. Скажем, в Англии и во Франции процесс индустриализации и создания национального государства происходили в разное время. А в Германии эти процессы шли одновременно. У германских предпринимателей не было столько денег для инвестиций, сколько было в Англии, где, как известно, имел место процесс первоначального накопления капитала в результате развития работорговли, торговли с колониями. Поэтому у английского бизнеса были деньги на создание фабричного производства, новых видов транспорта. В результате в Англии процесс индустриализации и возникновение индустриального общества прошли без политических потрясений. А вот во Франции не было столько денег у населения, поэтому там индустриальная революция сопровождалась серьёзными политическими катаклизмами – революцией 1848-1849 годов, республиканизмом. Во Франции республиканизм как инструмент политической борьбы связан, безусловно, с необходимостью заставить государство инвестировать в процесс индустриализации.
В Германии процесс индустриализации начался уже в 1830-е годы, но отсутствие единого государства и единого экономического пространства не способствовали быстрому индустриальному развитию в Германии в целом. Раньше всего этот процесс начинается на западе Германии, в промышленной Рейнской области, которая, конечно, испытала очень сильное влияние со стороны Франции. Важно, что Рейнская область с 1815 года стала частью Пруссии. В 1830-е годы там начинает развиваться железнодорожное строительство, была построена первая железная дорога Кельн – Антверпен. И тут проявил себя Лудольф Кампгаузен, известный либерал Рейнской области, потом Давид Ганземан, который сразу понял, насколько это перспективное дело. Позднее именно там, в Эссене начинается сталелитейная промышленность – я имею в виду предприятия Альфреда Круппа.
Важно, что и Кампгаузен, и Ганземан были политиками. Политиками были также многие германские историки. Предприниматели в Германии не были чужды политике, они хотели с помощью государственных инструментов добиться создания единого экономического пространства.
Важно отметить и, что немецкие политики, даже многие либеральные, хотя и не все, не выступали за разрыв с традицией. Несмотря на близость Франции, Бельгии, Швейцарии, тот же Ганземан не приветствовал радикальные либеральные идеи, но выступал за общую для всей Пруссии конституцию, был сторонником сильной монархической власти, однако полагал необходимым существование двухпалатного парламента.
После объединения Германии немало предпринимателей было в составе Католической партии Центра, например, Франц фон Аренберг, Карл Тиммерман, Гебхардт Флориан Браун, Фридрих Пецольд и др. Некоторые из них были депутатами рейхстага. Депутатом рейхстага и членом фракции Свободно-консервативной партии был Фридрих Крупп, сын Альфреда Круппа.
Любовь Ульянова
Многие немецкие историки также выступали за сохранение традиций, как историческая школа Ранке?
Наталья Ростиславлева
Да, ведущая немецкая школа – Берлинская или историческая школа Ранке – стояла на этих позициях. Хотя она не единственная, более того, в Германии в силу политической раздробленности исторических школ было немало. Но уже в начале 1850-х годов можно выделить две школы – Леопольда фон Ранке, который с 1835 года преподавал в Берлинском университете, и Фридриха Шлоссера (Гейдельбергская школа – Шлоссер был профессором Гейдельбергского университета). Для последней школы, как и вообще для немецкого юго-запада, характерен разрыв с традицией. Сам Шлоссер находился под влиянием французской революционной идеи. Во «Всеобщей истории» он отвел отдельный том Французской революции. А что такое Французская революция? Это разрыв с традицией.
В 1860-е годы, после смерти Шлоссера эта школа прекратила свое существование. Школа Ранке оказалась намного сильнее. Сам Ранке интересовался, прежде всего, политической историей, но – не побоюсь этого эпитета – «королем историографии» XIX века его сделало пристальное внимание к архивам, к разработке методов работы с источниками.
В плане метода Ранке был наследником Бартольда Нибура, который в своей «Римской истории» блестяще применил метод филологической критики источников, видя именно в филологии основу органического развития. Как известно, источники законов органического развития видели также в праве (историческая школа права) и религии (Фридрих Шеллинг, Георг Гегель). Ранке, основываясь на методе Нибура, в 1824 году опубликовал работу «Об истории романских и германских народов в 1494-1535 годах», с сопутствующим источниковедческим очерком, где были изложены основы его метода критики источников.
Благодаря этому Ранке обретает большую известность. Он стал основоположником исторического семинара в Берлинском университете, где занимался со студентами интерпретацией исторических документов. Не секрет, что Ранке раздавал студентам темы, которые интересовали его самого. Можно критиковать такой подход, но благодаря этому он сумел создать школу. Генрих фон Зибель – один из самых его ярких учеников, Георг Вайц – один из известнейших историков XIX века, Фридрих Гизебрехт, Теодор Гирш и др.
В советское время Ранке был абсолютно за пределами исследований. Его изучали только в контексте критики по той причине, что в своё время его сочинения критиковал Карл Маркс, назвавший Ранке «ничтожным сморчком». В настоящее время отношение отечественных историков к Ранке изменилось. В действительности, его работы (на русском языке есть немного – «Об эпохах новой истории», «Три Габсбурга», «История Сербии», «Государи и народы Южной Европы», «Римские папы в последние четыре столетия») читаются очень свежо.
Я бы осторожно подошла к представлению о Ранке как «певце прусского реакционного государства».
Действительно, школа Ранке отличалась пиететом перед государством. Потому что сам Ранке видел, что Прусское государство поддерживает университет. И поддерживает его самого как университетского профессора. До университетской карьеры он был преподавателем гимназии в Франкфурте-на-Одере. Ранке получил дворянство от Прусского государства, стал прусским придворным историографом. Кроме того, Ранке был протестантом, а протестантизм, очевидно, связан и с модернизацией, и с развитием интеллектуальных новаций.
Историческая школа Ранке в последней трети XIX века становится подавляющей. Практически все исторические кафедры в германских университетах занимают ученики Ранке.
Да и, в общем-то, столь ли уж реакционным было прусское государство? Уже в годы революции 1848 – 1849 оно обретает «Прусскую хартию» и, по сути, становится конституционным. Хотя всеобщее право в 1850 году было дополнено трехклассным избирательным законом, который, сохранив принцип всеобщности, сделал его неравным, предоставив представителям зажиточных классов избирать большее число представителей, чем малоимущим слоям.
И еще важный момент. В Германии почти все историки тогда занимались политической историей, не только Ранке. Всё было пронизано политикой. Потому что главный вопрос – это объединение Германии. Никто не мог пройти мимо необходимости решения «германского вопроса». В том числе и либеральные немецкие историки, которых я много изучала.
Любовь Ульянова
А чем отличалась экономическая «историческая школа» от историков школы Ранке? Волновала ли их тема объединения? Ведь экономическая историческая школа тоже выступала за сохранение традиции. Скажем, Фридрих Лист.
Наталья Ростиславлева
Это совсем другой сюжет. Повторюсь – в фокусе интересов германских историков XIX века была политическая история. В 1840-е годы существовала «историческая школа» в политэкономии, которая связывала особенности экономического развития с конкретными историческими эпохами. Это направление усилилось после объединения Германии, в 1870-е годы, его лидером стал Густав Шмоллер (повлиявший на Макса Вебера).
Что касается Листа. Он был либеральным экономистом, достаточно скептически относившимся к Пруссии. Именно Лист в 1820-е годы инициировал создание экономического объединения «Третьей Германии». Есть такое понятие, «государства Триаса» – это Баден, Бавария, Вюртемберг, которые, например, Австрией, рассматривались как противовес Пруссии, которая в 1818 году приступила к формированию Таможенного союза. Он послужил поводом к созданию государствами Триаса Германской Ассоциации торговли и промышленности. Одним из основателей и стратегов Ассоциации стал Фридрих Лист. Организация была создана как союз германских ремесленников и торговцев, и объективно она способствовала развитию торговли и промышленности в Германии. Основным содержанием её деятельности стала пропаганда необходимости всеобщего таможенного объединения страны. Ассоциация вызвала к жизни широкое национальное движение за экономическое единство Германии в некоторых немецких государствах. Её члены приняли деятельное участие в подготовке и разработке основных предложений для торгово-таможенных соглашений государств юго-западного региона Германии. Попытка Ассоциации решить проблемы экономического единства не привела к успеху. В 1822 году она прекратила свое существование, не выдержав конкуренции.
Затем Фридрих Лист написал работу (она переведена на русский язык) о развитии железнодорожного строительства в Германии. Лист мыслил не как политик, а как экономист. Он хотел создать единое экономическое пространство, но не нашел никакой политической поддержки. Поэтому замыслы Фридриха Листа остались на бумаге. А потом его идею железнодорожного строительства взяли на вооружение и стали реализовывать немецкие либералы – Кампгаузен, Ганземан, в отличие от Листа лояльные к прусскому государству. Они неоднократно проявляли мимикрию в отношении Прусского государства. В 1848 году, когда в Германии началась революция, они вошли в состав II объединенного ландтага. И благодаря их популярности – как предпринимателей и как политиков, видевших необходимость социальной ответственности бизнеса по отношению к рабочим – с ними стали договариваться.
Любовь Ульянова
Это было фактором легитимности предпринимателей в глазах власти, в том числе?
Наталья Ростиславлева
В том числе. Власть видела, что Ганземан, Кампгаузен успешны. В том числе потому, что они могли договориться с рабочими. Как Крупп, который занимал патерналистскую позицию, начиная от подарков рабочим, заканчивая строительством для них квартир. Кампгаузен в 1848 году возглавит революционное либеральное правительство, потом выйдет из него, его место займет Ганземан, но тоже ненадолго. И хотя предприниматели быстро ушли из политики, им удалось многое сделать. Скажем, Ганземан, пока был министром финансов, возглавил Прусский банк – первый опыт кредитного учреждения при государственном участии, и позднее он будет создавать банки в Рейнской области при государственном участии. Ганземан быстро понял, что бюрократия в общем-то ревностно относится к его предложениям, видит в нем конкурента. В итоге он сложил с себя полномочия главы Прусского банка, создал независимое от государства Diskonto Gesellschaft, «Общество дисконта» – акционерное общество с элементами банковского бизнеса для кредитования малого бизнеса. Потом он станет перестраивать Diskonto Gesellschaft, чтобы уйти от мешающего ему государства, однако в 1864 году Ганземан умер.
Симбиоз предпринимателей с государством, особенно после объединения Германии, складывался не так уж просто. Однако в 1870-е годы многое меняется. Во-первых, это время, очень успешное для Германии – после победы во Франко-Германской войне Германия получила контрибуцию 5 млрд франков – деньги, которые были вложены в промышленное развитие страны, индустриализацию. Во-вторых, в 1870-е годы Бисмарк был вынужден «отдать долги» либералам, Национально-либеральной партии, образованной в 1866 году после победы в войне с Австрией и поддержавшей Бисмарка. После объединения Германии начинается эпоха грюндерства, то есть эпоха предпринимательства, эпоха, я бы сказала, «горячки» в создании различных акционерных обществ, процесс первоначального накопления капитала. Фритредерство в чистом виде. Так называемый фритредерский или манчестерский капитализм.
Всё поменял 1879 год, когда Бисмарк должен был для себя решить, с кем он пойдет дальше. Ведь 1870-е годы – это не только бум свободной торговли и предпринимательства, но и «Культуркампф», время серьёзной идеологической борьбы. Как известно, Бисмарк в религиозном плане был абсолютно толерантен. Для него главное – государственная идея. Такой интересный пример: когда он был померанским помещиком, то одно время посещал пиетистский кружок (а пиетизм – это такая, я бы сказала, самая нравственная линия в лютеранстве), потому что был влюблён в одну девушку. Позднее он описал это в своих письмах с долей иронии – сидел, терпел всё это, из-за девушки. После объединения страны он начинает бороться с католиками. Прежде всего, потому, что он видел в них независимую силу – в 1871 году создается Католическая Партия Центра. Во главе этой партии – Людвиг Виндтхорст, человек с блестящими ораторскими способностями. В своё время он был министром юстиции Ганновера, проглоченного Пруссией в 1866-м году. Бисмарку не нужна была конкуренция, он не хотел видеть никакой независимой от государства силы. В 1873 году принимаются так называемые «майские законы», которые предусматривали вмешательство государства в процедуру назначения священников. Вследствие неподчинения этим законам к 1877 году практически не осталось католических приходов с нормальными приходскими священниками. Все католические священники – по тюрьмам. Такая дикая ситуация.
Этим были недовольны и либералы, которые выступали, естественно, за свободу совести и видели в «Культуркампф» нарушение принципа толерантности. Консерваторы также были недовольны преследованиями католиков.
Бисмарку надо было решить – с кем он. Решая дилемму, либо создание парламентской демократии, либо сохранение жесткого авторитарного курса, Бисмарк выбрал второе, так как только с его помощью, как полагал канцлер, возможно эффективное руководство экономикой. В 1879 году Рейхстаг принимает протекционистский таможенный тариф, что символизировало отказ от свободы торговли. Вводятся высокие заградительные пошлины на ввоз зерна, скота, железа, леса, колониальных товаров. Прежде всего, они конечно, были направлены против России, потому что главные консервативные силы находились в юнкерском сегменте. Но не только России вызвала коренной поворот в политике. Есть даже такой термин, «die zweite Reichsgründung» – «Второе создание империи» – и внутри, и внешнеполитические отношения Германии были переформатированы. Либералы, благодаря поддержке которых Бисмарк объединил Германию, ушли в оппозицию, а консервативные силы оказались в это время на коне.
И это прекрасно воспринималось историками. Сформировалась малогерманская историческая школа, её лидером был Генрих фон Трейчке, к ней тяготели некоторые историки, задетые в свое время либеральными идеями – как скажем, великий историк Теодор Моммзен. Главная идея этой школы – «Мы обязаны нашему величию Бисмарку и Прусскому государству». Этатизм и боруссизм – основа исторических воззрений этой школы. Та Германия, которая возникла в 1871 году под руководством Бисмарка – это Великая Пруссия. Трейчке в своей «Истории Германии в XIX веке» сильно критиковал представителей немецкого Юго-Запада, говоря, что они не способны понять «истинно германские задачи».
«Прусскую миссию» обосновывал и ученик Ранке фон Зибель и Г. Дройзен, которые еще до объединения выдвинули лозунг: «быть немцем – значить, быть протестантом». Протестантизм вообще всё время оказывал влияние на развитие политической истории.
Однако в историческом знании в Европе в 1870-е годы происходят существенные изменения, начинается отход от политической истории. Во Франции возникла методология позитивизма, потом Спенсер обогатил ее идеей эволюции. С позиций философии позитивизма пишут свои работы Г.Т. Бокль, И. Тэн. В Германии от приоритета изучения политики отказался уже упоминавшийся Густав Шмоллер, Якоб Буркхардт, который окончил Берлинский университет, но был вынужден уехать из Пруссии, переехал в Швейцарию, где стал заниматься исследованием культуры. В Германии позитивизм пробил себе дорогу благодаря Карлу Лампрехту, профессору Лейпцигского университета. Он написал свою многотомную «Историю Германии» с точки зрения развития экономики и культуры, уделяя первостепенное внимание категории «национального самосознания». Историк увидел истоки формирования национального сознания ещё в рамках империи Карла Великого и сделал такой вывод – формирование национального самосознания шло и без политического идеала, и без единой Германии.
История Германии была изображена Лампрехтом как последовательная смена культурно-исторических эпох, поскольку изменение социальной психологии обусловлено саморазвитием самой психологии, в результате чего и происходит формирование новых социальных и политических систем. Труд Лампрехта начал выходить с 1891 года, всего первое издание насчитывает 12 томов.
И разразился знаменитый спор историков против Лампрехта. «Historische Zeitschrift» – журнал, созданный Трейчке, понятное дело выступил против его подхода. Многие историки выступили против нивелирования значения прусского государства – конечно, историки-ранкеанцы: Отто Хинтце, Фридрих Мейнеке, Герман Онкен. Лампрехту досталось и за нападки на Ранке, и за фактические ошибки. Историческое сообщество Германии выступило против сближения естественных наук и истории – сближения, которое предлагал позитивизм, вписывая экономику в пространство исторического исследования.
Правда, Фридрих Мейнеке понял, что Лампрехт открыл новую методологию, и посвятил этому ряд статей, объясняя, что германский экономический бум заставил Лампрехта обратить внимание на экономику и, главным образом, на культуру. У Лампрехта есть совершенно потрясающая работа о Кёльнском соборе как символе немецкого единства, которое существует, несмотря на то, что Германия такая разная.
Поддержали Лампрехта только коллеги из Лейпцигского университета, он сам долго отбивался как настоящий боец. Но рано ушел из жизни, проживя всего 56 лет.
Неудача этого прорыва и сохраняющееся на протяжении поколений гомогенное положение последователей исторической школы Ранке привело к постепенному отставанию немецкой исторической науки, которая была ведь блестящим образцом, эталоном исторического знания в XIX веке. Скажем, во Франции социальная история появилась в конце 1920-х годов, а в Германии – только в 1960 – 1970-е годы. И связано это с именами Юргена Коки и Ханса Ульриха Велера.
Именно Юрген Кока переосмысливает многие явления истории XIX века с позиции социальной истории. Так, долго считалось, что исключительный закон против социалистов, принятый в 1878 году, был импульсом для социальной политики Бисмарка, т.е. социальные меры выводились из политических шагов. В результате принятия «Исключительного закона» социалистам запретили вести легальную агитацию, печатные органы партии были закрыты, т.е. у социалистов не было ни малейшего шанса для легальной агитации, и чтобы отвлечь рабочих от политической борьбы, Бисмарк в начале 1880-х годов инициирует принятие социальных законов. А Юрген Кока доказал, что социальную политику следует рассматривать в ключе национальной консолидации. Я имею в виду социальные законы Бисмарка 1883-го, 1884-го и 1889-го годов, вводившие социальное страхование по случаю болезни, несчастных случаев на производстве, а также страхование по инвалидности и старости. То есть национальная консолидация происходила на консервативной основе.
Однако дело не только в Бисмарке, это общегерманская тенденция, зародившаяся чуть ли не с момента начал индустриального развития – социальная ответственность бизнеса. Первым такой подход продемонстрировал ещё в 1824 году Давид Ганземан, основав «Общество защиты от пожара», в рамках этого общества существовала помощь нуждающимся рабочим. Позднее Ганземан будет создавать воскресные школы для рабочих, оказывать им материальную помощь. Это же будут делать Крупп и Сименс на своих предприятиях.
Поэтому не случайно контуры социального государства раньше всего возникли именно в Германии.
Любовь Ульянова
Тем самым, стремление войти в политику и активно в ней участвовать было свойственно в XIX веке и предпринимателям, и ученым, и интеллектуалам? По крайней мере, до объединения Германии?
Наталья Ростиславлева
Да, они все стремились к этому. Кстати, и после объединения предприниматели никогда не стояли в стороне от политики. Скажем, Вальтер Ратенау – представитель крупнейшей семьи, которая занималась банковским бизнесом, ей принадлежала Allgemeine Elektrisitäts-Gesellschaft, электрическая компания AEG. Кстати, Вальтер Ратенау – это, пожалуй, единственный еврей, который сумел войти в близкое окружение Вильгельма II.
Социальные законы Бисмарка – ведь это политика соучастия, формирования чувства лояльности друг другу и к государству. По замыслу Бисмарка все работники должны были стать государственными пенсионерами (с 70 лет), а пенсии формировались пополам – из отчислений работодателя и из отчислений работника. Самое настоящее соучастие.
Однако были и историки, критиковавшие государство. Людвиг Квиде, например. Кстати, получивший Нобелевскую премию за политические памфлеты, он написал злую сатиру на Вильгельма II – «Калигула». То есть премию Квиде получил не как историк, а как политик. Другой историк, Теодор Моммзен – получил нобелевскую премию по литературе.
Любовь Ульянова
А как германские историки на протяжении XIX века, школа Ранке при всем их выраженном этатизме, относились к частному предпринимательству, к свободе, к частной инициативе? В России это, скорее, разные направления – либо ты за свободу и частную инициативу, в том числе в истории, либо ты за государство, власть, экономический протекционизм. Было ли подобное разделение в Германии?
Наталья Ростиславлева
Да, подобная линия напряжения существовала и в Германии. Не случайно, когда Бисмарк ушел в отставку – точнее скажем, когда его вынудили уйти в отставку в 1890 году, его преемник Лео фон Каприви проводит «политику примирения». Важно даже само название. Политика примирения была вызвана недовольством предпринимателей высокими таможенными пошлинами. И Каприви снижает пошлины. Однако историки школы Ранке опять же поддерживали премьера. Потому что у Каприви была очевидна яркая внешнеполитическая составляющая. А внешняя политика – одна из любимых тем школы Ранке. И они сыграли определенную роль в создании сильного германского флота, поддерживая власть в её внешнеполитических амбициях.
В целом в предпринимательской среде Германии научились взаимодействовать с государством. Это стало частью ментальности немецкого бизнеса. И в годы Первой мировой войны он будет взаимодействовать, и в годы национал-социализма. Ведь это же не секрет, что Крупп и Сименс договорились с Гитлером, давали ему деньги и, в общем-то, таким образом, хотели решить свои проблемы.
Как начинал первый Крупп – Альфред Крупп, пушечный король? Первоначально это было его хобби – отливать оружие из стали. Вначале он отлил ружье, потом – пушку. И он целенаправленно шел к получению государственных заказов. А государство его несколько лет отвергало. Но в итоге Крупп доказал, что его пушки намного лучше тех, которые были на вооружении германской армии.
Особенностью германской модернизации было, скажем так, «схлопывание» этапов. Обычно индустриализация охватывает на первом этапе три отрасли – текстильную промышленность, металлургическую промышленность и транспорт, и только потом к этому процессу подключается активное железнодорожное строительство. На третьем этапе индустриализации, который на западе начинается в последней трети XIX века, процесс обретает глобальный характер. Он затрагивает все отрасли, а наука становится фактором промышленного производства, особенно в ее прикладном направлении. В Германии эти этапы шли практически одновременно. Отсюда – столь стремительная модернизация Германии – потому что в создававшемся промышленном производстве сразу использовались новые научные открытия и технологические изобретения. Тот же Крупп взял идеи Кампагузена и Ганземана, изобрел бесшумное колесо, и это будет взято на вооружение в железнодорожном строительстве. Всем известны Дизель, Сименс, но надо назвать как минимум еще Готлиба Даймлера и Карла Бенца, которые, используя двигатель внутреннего сгорания, осуществили независимо друг от друга прорыв в автомобилестроении, объединившись в единую фирму только в 1926 году.
Сименс, бизнес которого – телеграфное агентство, возник в 1847 году, тоже всё время стремился к государственным заказам. Когда Прусское государство снимает с него все заказы, то он обращается к другому государству, к России. Кстати, и Ганземан обращался к России – в 1864 году он предложил Петербургу план строительства железных дорог, но его идеи приняты не были, зато на немецком рынке разместили первые акции российских компаний в сфере железнодорожного строительства.
Все немецкие предприниматели искали заказов у государства. Именно это позволило им создать крупный бизнес. У Альфреда Круппа в его 14 лет было всего 7 рабочих, а своим наследникам он передал концерны с 20-ю тысячами рабочих. Эти концерны были очень гибкие – фирма Круппа сумела сохранить производство вооружения даже после Версальского мира, так как сотрудники организовано переместили производство в Швецию, откуда, кстати, и были налажены контакты с Советским Союзом. Но это уже другая история.
И предприниматели, и интеллектуалы, и историки в Германии XIX века занимались политикой, стремились взаимодействовать с государством, проявляя мимикрию, в чем-то ему оппонируя, в чем-то вступая в выгодное взаимодействие, а иногда – и в конфликты, как было с партией прогрессистов в 1862 году, еще до объединения Германии, что привело к конституционному конфликту и призванию Бисмарка на пост министра-президента Пруссии.
В ХХ веке у этого процесса взаимодействия государства и интеллектуалов обнаружилась и оборотная сторона – гумбольдтовская модель университетского образования, прочно встроившая профессуру в государственную систему, во многом повлияла на то, что немецкая профессура пошла на сотрудничество с Гитлером после 1933 года. Хотя, конечно, были и исключения, которые, к сожалению, не смогли повлиять на общий характер развития нацистского государства.
