Рубрики
Блоги

«Отречение монарха не означало падения монархии»

Когда во Франции началось «народное творчество» в виде Парижской коммуны, ей уже противостоял легитимный источник власти – Национальное собрание

PI: Русская Idea продолжает публикацию материалов круглого стола, прошедшего в фонде ИСЭПИ 6 февраля 12017 года и посвященного теме «Прерванная легитимность: от отречения Николая II до разгона Учредительного собрания». Ниже публикуется выступление политолога, первого вице-президента Центра политических технологий Алексея Макаркина. Алексей Владимирович на основании подробного сравнительно-сопоставительного анализа революций в европейских странах приходит к выводу, что революционное свержение монарха далеко не всегда означало окончательное и бесповоротное исчезновение монархии как института, а главная причина утверждения большевиков как легитимной власти заключалась в отсутствии своевременно созванного выборного легитимного органа, каковым должно было стать Учредительное собрание.

Предыдущие материалы круглого стола:

Федор Гайда. Хронология обрушения монархической легитимности в 1917 году

Борис Межуев. Суд над революцией – суд над петербургской империей

Ольга Малинова. Революция как переучреждение «порядка»

Вадим Дёмин. Избежать гражданской войны: Акт 3 марта 1917 года

***

Мое выступление будет состоять из нескольких частей.

Первое – о строгой трактовке легитимности. На всех уровнях жизни того времени мы видим какой-то колоссальный правовой нигилизм. Основные государственные законы — это одно, а практика — это другое. Федор Гайда уже говорил про Манифест 3 июня 1907 года. Но даже в вопросах престолонаследия был полный хаос.

В условиях, когда ближайший законный наследник был тяжело болен, когда было непонятно, сколько он проживет и что будет дальше, следующим в очереди был Михаил Александрович с его морганатическим браком, затем – Кирилл Владимирович с его вначале непризнанным, а потом признанным браком, да ещё с неправославной матушкой, которая перешла в православие уже после того, как родила трех сыновей. Дальше шли два его брата, Борис и Андрей, у которых с морганатическими браками было всё в порядке в том смысле, что до 1917 года они были неженаты (в морганатические браки они вступили уже в эмиграции), но при этом у них была всё та же неправославная матушка.

Тем самым, четыре ближайших кандидата на престол не соответствовали строгим нормам Основных государственных законов. В такой ситуации говорить о жестком следовании этим законам, наверное, было бы не совсем правильно. А о том, как выйти из сложившегося положения, кажется, никто особо и не задумывался, включая и Николая II. Единственный, кто задумался, – это великая княгиня Мария Павловна, которая только в 1908 году приняла православное крещение, чтобы каким-то образом легитимировать своих сыновей как наследников задним числом, что, конечно же, не соответствовало законам.

Второе. Стала ли Россия де-факто республикой 2 или 3 марта 1917 года? Я думаю, что нет. В истории – а образованные классы интересовались историей – примеры были разные. В 1911 году во время португальской революции португальцы, после того, как король отбыл в изгнание, отрекшись от престола, созвали собрание и провозгласили республику. Но была и ситуация в Испании – когда в 1868 году была свергнута Изабелла II, возникло временное правительство при сильном военном лидере, генерале Приме (этого фактора в России не было). Затем собрались депутаты и выбрали нового короля Амадея, представителя другой династии – из Италии, которая тогда как раз объединялась – так что Савойская династия выглядела более прогрессивной. Этот король приступил к исполнению своих обязанностей, но через некоторое время в силу целого ряда причин отрекся и уехал обратно в Италию. Вскоре произошел переворот, и в 1874 году призвали нового короля, представителя старой династии, родного сына свергнутой Изабеллы, который стал королем как Альфонс XII. Позднее результаты переворота были закреплены в конституции. Таким образом династия восстановилась.

Во Франции после свержения Наполеона III, который, кстати, не отрекался вовсе, собралось Национальное собрание, каковое провозгласило республику, но после очень долгих споров. В контексте обсуждаемой темы надо упомянуть феномен графа Шамбора, главы партии легитимистов, который имел все шансы на то, чтобы стать следующим королем, но из-за ряда обстоятельств, в частности, его отказа принять республиканскую символику или хотя бы какую-то комбинацию монархической и республиканской символик, в результате победила республика.

Думаю, что Александр Федорович Керенский был не таким уж циником и вполне искренне заверял Михаила Александровича 3 марта 1917 года, что они «донесут драгоценный сосуд» его «власти до Учредительного собрания, не расплескав не капли». Керенский вполне искренне мог полагать, что Учредительное собрание проголосует за какого-нибудь конституционного царя, а он, Александр Федорович, займет при этом царе серьезное положение. Не факт, что 3 марта 1917 года Керенский был полностью уверен в республиканском будущем России.

Третье. Я абсолютно согласен с заявленным Вадимом Дёминым тезисом об отсутствии для большинства тогдашнего общества религиозной составляющей в легитимности монархической власти. Достаточно сказать, что в Государственной думе Российской Империи на момент Февральской революции было где-то около 20 депутатов-легитимистов — остатки правой фракции во главе с Николаем Марковым Вторым. Остальные уже не верили в легитимистскую идею. По книге Андрея Иванова процитирую Владимира Пуришкевича, вышедшего в 1916 году из правой фракции. «Революция не была заговором, акцией группы лиц, не была покушением, нет: оскорбленный, разуверившийся в царской власти народ заставил ее уйти, ибо любовь к царям у народа шла сквозь призму любви к Родине, а вовсе не Родину народ любил сквозь призму любви к своим царям». Причем он эти слова написал, когда уже находился в Петропавловской крепости после свержения Временного правительства, когда было время поразмышлять о произошедшем. То есть это не были слова, произнесенные на волне эмоционального восторга от революции, как у многих его современников. Напротив, это была достаточно осмысленная позиция человека, который в 1916 году не просто ушел из фракции правых, но участвовал в уголовном преступлении — убийстве близкого к царю человека.

Показательна и позиция власти религиозной, Святейшего правительствующего синода. Никто из митрополитов — может быть, кроме митрополита московского Макария — даже не задумывался о божественном происхождении царской власти. Да и то митрополит московский в последующем рассуждал не столько о царской власти, сколько о несправедливом смещении с должности его самого. Помазанника Божьего и он особенно не защищал.

Далее. Я бы не вполне согласился с тем, что весной 1917 года рухнули все институты власти. Рухнула монархия, но с возможностью возврата к ней. Эта возможность какое-то время ещё сохранялась. В неприкосновенности сохранилась вся судебная власть, увенчанная Правительствующим сенатом как аналогом Верховного суда. Более того, соблюдались даже все процедуры. Хорошо известна история, когда адвокат Соколов, которого Временное правительство включило в состав сената, явился в сенат в сюртуке, а его не пустили, заставили уйти — потому что по правилам сенаторы должны были носить мундир. В этот период в первоначальном виде были восстановлены Судебные уставы 1864 года, испорченные контрреформами. Продолжали действовать все министерства. Существовали все военные институты. Здесь была институциональная преемственность. Да и последней премьер-министр князь Георгий Львов, по крайней мере формально, был назначен царем.

В общем, говорить о том, что институты старого порядка рухнули одновременно, не стоит. Одновременное обрушение всей структуры произошло уже после Октября, когда большевики упразднили всё: и суды, и министерства, вместо которых появились народные комиссариаты. Упразднили банковскую систему вместе с деньгами вкладчиков. То есть начали с чистого листа.

И ещё один момент, на котором мне хотелось бы остановиться. Было ли возможно иное, не столь драматичное развитие событий? Во время своей учебы в институте, году в 1992 – 1993, мне казалось, что это было возможно, если бы великий князь Михаил прислушался к профессору Павлу Милюкову, принял власть и навел порядок, притом конституционный. Сейчас, приобретя определенный жизненный и интеллектуальный опыт, я считаю, что это было невозможно. По той причине, о которой здесь уже сказали: у Михаила не было вооруженной силы, более того, он не мог создать вокруг себя никакой мощной коалиции. Даже из числа тех людей, которые формально пришли к власти.

Я бы здесь не делал акцента на каком-то конспирологическом масонском факторе. Потому что два человека, с которыми Михаил посоветовался перед подписанием Акта 3 марта, – великороссийский аристократ князь Львов и малороссийский аристократ Михаил Родзянко – не были масонами. Львов и Родзянко исходили из двух оснований. Первое – у них нет вооруженной силы, и их всех просто уничтожат физически, Петроградский гарнизон всех перестреляет. Второе основание было несколько подспудным, но, на мой взгляд, тоже играло некоторую роль. В принципе, можно было перенести столицу в Москву, поднять монархический флаг. Но когда депутаты настраивались на эволюционный путь развития событий (что в условиях революции является в значительной степени фантастикой), они исходили из того, что царем будет Алексей — исключительно номинальная фигура. А Михаила они номинальной фигурой не считали с учетом фигуры его очень честолюбивой супруги, графини Брасовой. И они опасались, что вместо сугубо номинального царя появится игрок, который на каком-то этапе попытается взять реальную власть в свои руки. Рисковать за такого царя, чтобы получить, в случае чего, такую царицу, – рисковать гражданской войной и собственными жизнями – наверное, не очень хотелось.

Какой был вариант, когда вместо уже рухнувшей монархической легитимности нужно было что-то новое? Почему победили Советы? Потому что они смогли быстро решить два вопроса: о земле и о мире. Мы здесь пока мало говорили об этом. Я не думаю, что большую роль в революции играл сухой закон, потому что народ к нему адаптировался так же, как и всегда, с помощью вечных способов — самогоноварения и активного посещения аптек, где продавались спиртосодержащие жидкости (не случайно депутаты Государственной думы активно советовали проверить аптеки).

Другое дело – война, в которой люди погибали непонятно за что. Как подсказывали большевики – за то, чтобы у Милюкова было имение в Дарданеллах. Вот что сыграло ключевую роль. И, конечно, мечта о земле. Временному правительству надо было как можно быстрее собрать Учредительное собрание, которое могло действительно решить эти вопросы.

Хороший пример в этом смысле – Франция. 1870 год, начало сентября, свержение Второй империи Наполеона III. Выборы в Национальное собрание проходят 8 февраля. И это в условиях, когда огромная часть территории Франции, фактически весь север, оккупированы немецкими войсками. Уже 12 февраля собирается Национальное собрание, которое принимает ряд ключевых решений, включая формирование нового правительства и подписание мирного договора. Поэтому, когда началось «народное творчество» в виде Парижской коммуны, ей уже противостоял легитимный источник власти.

В России же было Временное правительство, которое поминали в церквях по новой официальной формуле «Многие лета Временному правительству». И ирония этой формулы хорошо показывает очень слабую легитимность самого органа.

Россия пошла, скорее, по образцу Португалии, где король отбыл в изгнание осенью 1910 года, а пришедшие к власти договаривались, писали избирательный закон, проводили выборы, и только в середине 1911 года собралось Учредительное собрание, которое провозгласило республику. Но в Португалии на тот момент не было войны. И не было сколько-нибудь серьезной монархической реакции — она возникла уже через какое-то время.

В России решение Временного правительства о создании Особого совещания для подготовки проекта Положения о выборах в Учредительное собрание было принято только 25 марта 1917 года. Было упущено 3 недели. Затем целый месяц собирали это особое совещание: пригласили крупнейших специалистов в области правоведения, не хотели никого обидеть. Работа совещания началась только 25 мая. К этому времени уже прошёл кризис, приведший к отставке первого состава Временного правительства, а ученые всё спорили, как правильно собираться. 14 июня была назначена дата выборов 17 сентября, но 9 августа выборы были перенесены на 12 ноября.

Из нашей новейшей истории показателен другой пример. Осень 1993 года, когда произошел сильнейший конфликт между ветвями власти, имели место известные события 4 октября, после них Борис Николаевич Ельцин провел референдум и выборы 12 декабря. Политический класс сразу чем-то занялся: велась избирательная кампания, появились стимулы, борьба честолюбий, возник ориентир. Утвердилась определенная легитимность, хотя и оспариваемая частью общества.

А в 1917 году этот процесс тянулся и тянулся. Четыре состава Временного правительства, неудачное наступление на фронте, выступление Корнилова, перед этим – подавленное выступление большевиков.

Поэтому когда Учредительное собрание, наконец, собралось, оно не было принято населением, потому что те проблемы, которые оно должно было решить – о земле и о мире, большевики уже решили революционным способом. В итоге большевистская власть оказалась наделена революционной легитимностью, а Учредительное собрание, которое собралось только в начале 1918 года, такой легитимностью не обладало.

 

Автор: Алексей Макаркин

первый вице-президент Центра политических технологий