Рубрики
Статьи

«Русский персонализм» Сергея Половинкина: личность и книга

Вот подумалось, а возможен ли “один отдельно взятый” Половинкин, положивший жизнь на то, что он считал очень нужным и предельно важным, вне зависимости от политических и иных перемен. Отдельно от вузовских стандартов ФГОС 3++, бездарной наукометрии, министерств, скопусов, индексов Хирша, академических институтов с их индексами DOI и прочих архонтических сущностей? Держа в руках эту увесистую книгу, которую вряд ли кто прочтет сразу и до конца, хочется ответить – да, возможен!

РI благодарит фонд братьев Трубецких за возможность представить на нашем сайте выходящий в свет на наступающей неделе сборник работ скончавшегося 17 июля 2018 года замечательного историка русской философии Сергея Михайловича Половинкина «Русский персонализм». В 2014 году Сергей Михайлович опубликовал на нашем сайте статью, посвященную монархическим воззрениям одного из своих философских героевотца Сергия Булгакова. Кончина Сергея Михайловича была отмечена на РI некрологом его ученицы Ксении Ермишиной.  Фонд Трубецких организует мемориальное празднование в день именин Сергея Михайловича – в субботу 18 июля приглашаем всех на “Коломенское философское гулянье”. Встреча начнется в 12:00 заупокойной литией в Казанском храме.

 

Том, который читатель держит в руках, – из разряда книг, называемых opera posthuma. Грустно замечать это применительно к автору, который был для нас воплощением радостного отношения к жизни, бодрости духа и неистощимой философской мудрости, всегда связанной со способностью удивляться – и тому, что видишь вокруг, и тому, что находишь в архивах и под корешками книг.

Конечно, автор, если бы он дожил до выхода книги из печати, смог бы что-то дописать, что-то исправить, самостоятельно расставить ссылки на источники, наконец, тщательно вычитать корректуру. Но в отличие от других книг Сергея Михайловича Половинкина, «Русский персонализм» – это проект длинною в жизнь, интеллектуальная копилка, в которой автор, откладывая по малому золотнику, накапливал слитки философской мудрости, дневник медленного философского прочтения огромного массива русской и мировой философской классики, его вклад в дело передачи русской философской традиции.

М. Нестеров “Философы”

Сергей Михайлович Половинкин был профессиональным преподавателем философии в высшей школе. Получив, как и герой многих его исследований священник Павел Флоренский, базовое математическое университетское образование, он закончил аспирантуру кафедры философии естественных факультетов МГУ имени М.В. Ломоносова.

В советское время такая «миграция» в философию из сферы естественно-научного знания была делом нередким. Достаточно вспомнить имена химиков Анатолия Ахутина, Виктора Визгина, физика Сергея Хоружего, принадлежащих к тому же поколению, хоть и немного более молодых по возрасту. И в качестве причины этого поворота следует назвать не только поиски фундаментальных оснований науки, той первой философии, о которой говорил Аристотель, но и открытие для себя духовной реальности, которая делает естественные и точные науки более осмысленными в масштабе человеческой жизни, ее соотнесенности с мирозданием, по отношению к которому человек сидит  себя микрокосмом, а не маленькой и совершенно незначительной песчинкой.

Обращение к христианской вере в конце 70-х годов было мощным и ярким выходом из серой рутины повседневности. По свидетельству В.Н. Катасонова они прошли катехизацию у священника Валериана Кречетова в приходе Покрова Пресвятой Богородицы села Акулово близ Одинцова. И здесь, опять-таки, они были не одиноки.

Примерно в то же время приходит к вере Генрих Батищев – философ-марксист, принимающий крещение под именем Иоанн и затем шифрующий в своей концепции «глубинного общения» и теории «другодоминантности» модели христианской этики и отношения к другому.  Это был и молчаливый протест против той общественно-политической реальности, которая, признавая факт сталинского террора, предпочла не осудить его, а скорее стыдливо замолчать, в прямом и переносном смысле «закопать» Сталина, и уж тем более не отказаться от тех мировоззренческих и философских предпосылок, которые сделали возможным непрекращающийся с 1937 года геноцид собственного народа.

Хрущевская оттепель была не только эпохой «Нового мира», но и временем новых антирелигиозных кампаний, вопиющего попрания свободы совести, разрушения храмов и, как следствие, очередной волны культурного нигилизма и беспамятства. Она и следующая за ней эпоха «застоя», время идеологической серости и доктрины «развитого» социализма, наложили свой отпечаток и на философию, ее преподавание в вузах, качество и стиль философских работ и монографий. При этом, однако, удавалось сохранять престиж и масштаб повсеместного преподавания марксистско-ленинской философии как специальности, в качестве главной идеологической и «партийной» дисциплины.

 В 1984 году С.М. Половинкин по доносу был уволен из МФТИ, где он преподавал философию. Причиной послужили «самиздатские» и «тамиздатские» книги, прежде всего, религиозная литература. На дворе были андроповские времена, суровый генсек был уже недееспособен или вовсе мёртв, но система, возглавляемая им на протяжении десятилетий, работала довольно чётко. Приход в Историко-архивный институт на Никольской, который вольется потом в годы горбачевско-ельцинской перестройки в состав РГУУ, был настоящим спасением если не от неволи, то от нищеты. Это был опыт своего рода внутреннего отшельничества, неучастия в каких-либо публичных сферах общественной жизни, необходимости жить, не мозоля глаза начальству и сильным мира сего.

На многие годы сформировал он и особый стиль жизни – «бытовое исповедничество» (термин евразийцев), привычка к аскетизму, которая включала в себя обязательное занятие спортом, бег, зимнее купание,  довольство малым и самым необходимым,  преданность семье, в которой человек находит своих самых близких людей, осторожность на людях, регулярная философская «баня» в Кадашах, баня самая что ни на есть общественная, но парадоксальным образом отсекающая своих от чужих и дающая отдушину от казенного пространства.

Это особое философское отношение к жизни, черты которого мы можем найти у разных представителей того поколения, удивительно воплотилось в «одном отдельно взятом» Половинкине, сделав из простого кандидата наук легендарного представителя не только московского, но и общероссийского философского сообщества. Половинкин выбрал для себя роль скромного доцента московского вуза, не замахиваясь на докторскую степень, чем он сознательно отсек от себя посягательства на роль философского «генерала» или даже «полковника», в статусе какого-нибудь заведующего кафедрой.

«Подальше от начальства и поближе к Богу» – таково было его житейское кредо.

Философский стиль жизни и здоровая ирония – именно эти два лекарства спасают и от застоя, и от слишком бурных социальных перемен. Результат мы видим. Огромная библиотека по многим отраслям знаний, собранная Сергеем Михайловичем, накопляемые энциклопедические знания, общение со многими из уходящих людей эпохи, с арьергардом христианского сопротивления, не могло не дать качественный результат. В эпоху, когда «стало можно», когда «открылись шлюзы», Половинкин вовсе не стал гнаться за конъюнктурой, например, отдавать в издательства-однодневки какие-нибудь наскоро состряпанные брошюры об эросе или русской идее, позволяющие получать сверхприбыль издательствам и лакомые куски их составителям.

Он выступил как комментатор Флоренского, надежный сотрудник о. Андроника (Трубачева), готовящий скрупулезный комментарий к собранию сочинений Флоренского (вместе с А.Т. Казаряном, Е.В. Ивановой и немногочисленными другими исследователями). Но он стал не только флоренсковедом, хотя достижений на этой ниве хватило бы, чтобы сделать Сергея Михайловича имя знатного и заслуженного исследователя русской философии. В составленном под редакцией А.И.Алёшина словаре «Русская философия» С.М. Половинкин представляет ряд обзорных статей о философских институциях и кружках (Религиозно-философском обществе памяти Соловьева, Кружке ищущих христианского просвещения), некоторые из которых будут развернуты потом в полномасштабные исследования и книги. Так в 2004 году С.М. издаёт протоколы Санкт-Петербургских религиозно-философских собраний.

Вообще, ему был близок и присущ дар собирателя, из которого рождались и ценнейшие для истории русской философии хроники – «Хроника Афонского дела», биография Сергея Нилуса, история семьи Сергея Булгакова или хроника жизни С.Н. Булгакова в Крыму. Помню, как-то раз он пригласил меня к Наталье Михайловне Нестеровой, дочери великого художника и невестке С.Н.Булгакова (она была замужем за его сыном Федором). Он получил от нее ценнейшие фотографии семьи Булгакова, которые были опубликованы в сборнике материалов булгаковской конференции, вышедшем в издательстве «Русский путь». К сожалению, наш поход так и не осуществился. Наталья Михайловна приближалась к своему 100-летнему юбилею и, сославшись на плохое самочувствие, отложила встречу.

Мне тоже удалось порадовать Сергея Михайловича своей находкой – в архиве Богословского института в Париже я нашел письмо вырвавшегося из лагеря турка Ахмета Исхана, донесшего до отца Сергия прощальную весточку от Михаила Новоселова, с которым тот сидел в разных тюрьмах ЧК. Два письма Исхана были опубликованы в подготовленном С.М. томе переписки Флоренского с Новоселовым.

«Русский персонализм» – это тоже книга собирателя. Сам автор определяет ее жанр «и как учебник, и как энциклопедию», а характер поставленной в ней задачи определяет как «попытку написать историю философии словами самих авторов». С.М. Полвинкин начинает книгу с сетований, что опять приходится прибегнуть к какому-то «изму». Латинское по своей этимологии слова «персона», дескать, по-русски, можно перевести как «маска, харя или морда», поэтому почему бы не заменить термин более созвучными русскому уху словами «харяизм» или «мордизм»? Русская философская традиция не слишком рано стала использовать для самоописания слово «персонализм». Как верно заметит многолетний друг Половинкина Виктор Павлович Визгин, «изматический» взгляд на философию идет у Половинкина в паре с радикальным скепсисом: ведь «изм» для того и производится, чтобы все определенное через него можно было бы без труда отвергнуть как нецелое, одностороннее и т.п. «”Изм” – любой – как и всякая книга, опровержим,  а вот связанная с ним личность – неоспорима, можем сказать мы, перефразируя Розанова»[1].

Слово «персонализм», вероятнее всего, пришло в русский лексикон из французской философии, когда контакты русских и французских философов стали тесными и непосредственными в парижской интерконфессиональной среде. Прежде всего, стоит упомянуть здесь Николая Бердяева и круг журнала «Esprit», редактором которого был католик-персоналист Эммануэль Мунье. Во всяком случае, прот. Василий Зеньковский в конце своей «Истории русской философии», выпущенной в 1948-1950 годах помещает в конце книги рубрикатор направлений, в котором есть и «персонализм». Показательно, что здесь присутствуют не только религиозные мыслители и философы, но и революционеры-демократы – Бакунин, Белинский, Герцен, Лавров, Михайловский, Писарев. Учение о личности не есть прерогатива только православной философии, следует вспомнить, что в русской философии есть не только идеал «цельной личности» Алексея Хомякова, но и совсем не тождественный ему по своей духовной сути образ «критически мыслящей личности» Петра Лаврова и народников. За неимением лучшего термина, С.М. выбирает персонализм как то, что являет оппозицию универсализму, сводящему все к одному единому знаменателю. Как и Флоренский, С.М. скорее с недоверием относится к примиряющему синтезу соловьевского всеединства. Для него, православного христианина, вопросы можно задать любой философской системе, ибо любая система содержит в себе порок библейского Хама, срывающего покрывало с отцовской наготы. Истинной философией является для него православное богословие, а в любых учениях философии (в том числе, и в персонализме, если рассматривать его как философское течение или направление), могут быть только «искры», «проблески» подлинной Истины. Поэтому от всеединства остается только «Всё», которое в то же время оказывается совпадающим с Ничто перед лицом апофатической тайны.

Половинкин посвящает этому свою заветную книгу «Всё (опыт философской апологетики)», в которой собирает свои претензии к западноевропейскому философствованию. Книга была издана в 2004 году под грифом «Издание автора». Помню, как он надписывал мне ее в своей квартире на Коломенской, со свойственным одному Сергею Михайловичу многозначительным «Алёёёша, вы посмотрите, ну, там такое!». Он сам считал публикацию этой книги достаточно дерзкой для преподавателя философии выходкой. Опубликовав ее краткое и не вполне удачное резюме в «Вопросах философии», он даже удостоился критической отповеди от мэтра истории философии Анатолия Зотова, критическая статья которого называлась «Вот и всё». По своему стилю эта книга чем-то напоминает Льва Шестова – например, его «На весах Иова». Последовательность небольших очерков, в каждом из которых С.М. разделывается с какой-нибудь «очевидностью» или «даёт по шапке» очередному философскому авторитету. Но делается это не ради красного словца, не ради выпячивания своего демиургического Я, но из глубокого убеждения в том, что «мир не имеет онтологической основы в самом себе» и,  провозглашая нечто в качестве аксиом мышления, мы лишь канонизируем свою относительную человеческую точку зрения, свои «симпатии и антипатии». «Всё» в гораздо большей степени авторская, если так можно сказать, книга Половинкина. В ней он собрал все свои претензии к «самоочевидным истинам», накопившимся за время своего пути в науке (причем, отнюдь не только философской, его знания по физике тоже тут пригодились).

В «Персонализме» видны следы этого скепсиса, но, пожалуй, только в начале, где автор делится своими методологическими установками, и где впечатляющий экскурс в историю русского персонализма он предваряет обзором учений «гордых философов Нового времени», отказавшихся от апофатики. Однако и среди этих философов есть Лейбниц, монадология которого является ключом для русского персонализма. Математик Половинкин рассматривает русскую философию под знаком Лейбница, у него была статья на эту тему, опубликованная в журнале «Вопросы философии». Представление о душе как о самостоятельной силе или, говоря языком классической метафизики, субстанции, дающее ей возможность выступать в качестве центра человеческой активности и свободы,  – вот то основное приобретение, что дает Лейбницева философия русскому персонализму. Но объединяет «Всё» и настоящую книгу – редкая для философа позиция апологета, защитника веры. Философия становится, по словам раннехристианского апологета и мученика Иустина, «детоводительницей ко Христу».

Следует отметить, что такая установка была свойственна и философии братьев Трубецких. «Учение о Логосе в его истории» князя Сергея Трубецкого и «Смысл жизни» князя Евгения Трубецкого – лучшие образцы философской апологетической литературы в русской философской традиции. Князю Евгению Трубецкому Сергей Михайлович посвятил небольшую монографию, он составлял том «Е.Н. Трубецкой» в серии «Философы России первой половины ХХ века», в котором удостоил меня чести опубликовать статью. И поэтому весьма неслучайно, что именно Фонд братьев Трубецких взялся издать эту обобщающую работу, книгу всей жизни С.М. Половинкина.

Оптика Половинкина стремится к максимальной прозрачности в подаче материала, чтобы за ним можно было увидеть позицию его героев. В суховатой, подчеркнуто систематической манере изложения, узнается пройденная в юности школа строгой науки, строгого, почти математического описания (что было предметом бесконечных споров с Альбертом Соболевым, для которого персонализм был более выразительным, эстетическим, передающимся в стиле и в характере души, а не в формуле).

Автор избегает критики своих героев и укладывает на протяжении всей книги, как сам он выражается, «максимально подогнанный паркет». Однако все-таки мы можем расслышать личные нотки в скупых, как бы констатирующих, а не оценивающих характеристиках, которые Половинкин дает своим героям: «Флоренский любил тело, в котором являет себя душа». Или еще более кратко: «Булгаков имел дар любви».

За этими краткими и мало что говорящими постороннему читателю фразами стоит не только хорошее знание источников, но и глубокая эмпатия к своим героям. Самый большой раздел этой книги, посвященный персонализму священника Павла Флоренского, был издан самим Сергеем Михайловичем в книгоиздательстве его родного РГГУ (на кафедре отечественной философии философского факультета он работал несколько десятилетий) в 2015 году под заглавием «Христианский персонализм священника Павла Флоренского». Обозревая оглавление этой книги, мы найдем широкий спектр тем, имеющих отношение к философии персонализма, – любовь, дружба, сердце, имя, вера, род, творчество, соборность…  Ряд этот можно продолжать.

Следует заметить, что всё это темы жизни самого Сергея Михайловича. Его друг и вечный оппонент Альберт Васильевич Соболев (спор их продолжился даже на поминках, как знать, может быть, он продолжается и сейчас, но уже в иных пределах), завзятый антисциенцист и какое-то время даже поклонник Ницше, любил говорить о том, что главное в философии – это интонация. Сергей Михайлович, безусловно, был мастером интонации – и не столько в публичной риторике, сколько в частной беседе или приватном обращении. Ему было достаточно сказать, например, «Серёжа» или «Алик» (он называл своих друзей, как правило, уменьшительными именами), чтобы все стало понятно. Дальше можно было даже не критиковать, не спорить. В этом была какая-то философия имени в действии.

Помню, как мы ехали с ним в самом начале нулевых в Тольятти, к только что защитившему свою кандидатскую диссертацию отцу Димитрию Лескину. Поезд шел долго, почти сутки. Попутчиком по купе оказался молодой человек, как потом оказалось, беженец из семинарии. С увлечением рассказывал он нам о Кастанеде, о том, как следуя его учению, можно обмануть смерть. Сергей Михайлович напряженно слушал, но потом не выдержал: «Молодой человек, – сказал он медленно растягивая слова, – ну какой Кастанеда, у нас есть Христос, у нас есть Церковь». Вскоре попутчик исчез, сойдя на какой-то промежуточной станции.

Не забывая о том, что личность есть «духовно-душевно-телесная» ипостась, Сергей Михайлович отдавал должное занятиям бегом и купанием в круглогодичном режиме. На банкетах после защит диссертаций, где он часто выступал оппонентом (всегда в роли доброжелательного критика, но непременно критика, что часто задевало молодых ученых, особенно не сталкивавшихся до этого с Половинкиным в непосредственной близи), он всегда был, что называется, душой компании, никогда не допуская при этом панибратского отношения, вызывая к себе всеобщее уважение.

Нельзя забыть и заседаний в Доме Лосева на старом Арбате и библиотеке «Русское зарубежье» на Таганке. Часто после семинаров «Русская философия», одним из основателей которого был Сергей Михайлович, небольшая компания насытившихся духовным общением отправлялась в кафе «Му-му», где общение продолжалось к вящей радости всех собравшихся, особым поводом для которой было присутствие Половинкина.

На просторах интернета можно найти интересный мемуарный текст о Сергее Михайловиче писателя и философа Дмитрия Галковского, автора «Бесконечного тупика», близко общавшегося с Половинкиным и его друзьями еще с начала 80-х. Он написан в тональности, близкой к той, в которой Василий Розанов написал о Константине Леонтьеве – «неузнанный феномен», прошел, дескать, великий муж по Руси, да и лёг в могилу. Есть у Галковского и такие строчки: «Во Франции Половинкин-отец был бы маститым профессором с огромной квартирой в центре Парижа или с домом в фешенебельном предместье. Такие люди очень полезны для любого государства, и они подобным «столпам общества» создают все условия. И уж конечно, он не вылезал бы из местного телевидения, ведя многочисленные передачи на исторические и культурологические темы для «интеллектуэлей». Не как у нас – эпизодически, бесплатно и с равнодушной режиссурой, а по-взрослому: постоянно, за сотни тысяч евро в год и с личным референтом и визажистом».

Я бы, наверное, поспорил с автором относительно кредитов, выдаваемых им Франции, хотя следует отметить, что там философия в значительно большей степени находится в зоне публичного внимания и интереса. Вспомню о том, как нас пригласили с ним однажды в одну телестудию, где снимался фильм о картине Михаила Нестерова «Философы».

«Ревностная дружба» Флоренского и Булгакова была одной из любимых тем С.М., он мог часами со знанием дела говорить об их интеллектуальных и жизненных пересечениях. Так и вышло, мы проговорили с ним перед камерой по очереди примерно по полтора часа. На прощание, я сказал, что было бы неплохо съемочной группе отправиться в Париж, поснимать на Сергиевском подворье, что они, кстати, не преминули сделать, по моему совету. Когда фильм вышел, я был на экране меньше двух минут. Половинкина не было вообще.

Фильм представлял собой набор бессвязных кусков и вымученных интриг. Главный вопрос, на который отвечали сценаристы, – отчего у Булгакова на картине возник зеленый нимб? Не получив ответа ни у философов, ни у искусствоведов, дали ответ на него сами – «Булгаков испытал соблазн и хотел перейти в католицизм». Уровень таких продюсеров, считающих, что зритель готов приобщаться к высокому только в формате ток-шоу или, на худой конец, плохого детектива, не подлежит обсуждению. А вот то, что лучший в России специалист по творчеству отца Павла Флоренского здесь оказался не у дел (меня оставили, видно, из-за того, что я посоветовал Францию), говорит о многом.

Скажем еще несколько слов о библиотеке Сергея Михайловича, ведь без нее не сложилось бы этой книги. На протяжении многих лет библиотека Половинкина славилась как наиболее полное частное собрание дореволюционной философской литературы, вышедшей в России. Книги, а вернее возможность их выбора, давали, по словам Сергея Дурылина, «ещё хоть какую-то свободу». Правда, эта свобода стоила во всех смыслах недешево. Может быть поэтому, именно огромная библиотека была добром, нажитым за долгую жизнь, хобби и работой одновременно. Книги заполняли всю квартиру, были буквально везде.

Первый вопрос библиотекарей, получивших ее на разбор, касался именно квартиры, потому что никто не верил, что такое может разместиться на столь малой площади трех комнат, где кроме книг живет еще целая семья. Передано было более 8,5 тысяч томов. И отрадно то, что удалось сохранить это собрание. Дети Сергея Михайловича – Елена Сергеевна и Дмитрий Сергеевич – решили передать всю его библиотеку в Поволжский православный институт в Ставрополе-на-Волге (Тольятти). Есть уверенность, что книжное собрание сохранится там целиком, не будет разбросано по «нужным» и «ненужным» книгам. Библиотека уже заняла достойное место в уютных шкафах и на просторных полках, обрела заботливых и внимательных библиографов, которые описывают и изучают это собрание, а также делают его доступным для всех интересующихся. Богатое собрание книг по философии неотделимо в ней от книг по математике, физике, истории и другим научным специальностям. Самарская земля обрела книжный бриллиант, который может стать настоящим источником знаний для пытливых умов.

В советские времена в нас вдалбливали фразу о «социализме, возможном в одной отдельно взятой стране». Даже Алексей Лосев в «Диалектике мифа» не удержался и привел ее как пример мифа: твердит ее лектор на трибуне, а на очень высокой ноте пищит у вас в душе: «Н-e-e-e-e…» или «Н-и-и-и-и-и…» или просто «И-и-и-и-и-и…» Вот подумалось, а возможен ли “один отдельно взятый” Половинкин, положивший жизнь на то, что он считал очень нужным и предельно важным, вне зависимости от политических и иных перемен. Отдельно от вузовских стандартов ФГОС 3++, бездарной наукометрии, министерств, скопусов, индексов Хирша, академических институтов с их индексами DOI и прочих архонтических сущностей?

Держа в руках эту увесистую книгу, которую вряд ли кто прочтет сразу и до конца, хочется ответить – да, возможен!

[1] Визгин В.П. Трагедия философии глазами Сергея Половинкина // Визгин В.П. Лица и сюжеты русской мысли. М.: ЯСК, 2016. С.270.

______

Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:

Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)

Реквизиты банковской карты:

— счет 40817810540012455516

— БИК 044525225

Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com

Яндекс-кошелек — 410015350990956

Автор: Алексей Козырев

Специалист по истории философии, кандидат философских наук, доцент

Добавить комментарий