Рубрики
Блоги

Испытание России на раскол и новая евразийская парадигма

И вот когда обозначатся два главных полюса новой Холодной войны – то есть Вашингтон и Пекин, возникнет вопрос, сможет ли наша идеология, даже самая замечательная, удержать нас от идеологического конфликта, обусловленного тяготением разных культурных, хозяйственных и политических сил к разным полюсам? Главной опасностью тогда будет «украинизация» России, ее превращение в огромный лимитроф, испытываемый на раскол. В контексте этого очень важно, какую идеологическую форму примет евразийская парадигма. Сможет ли она иметь такую привлекательность, такую убедительность, такой набор мягкой силы и экономических приоритетов, чтобы выступить силой, удерживающей страну от внутреннего раскола?

Русская Idea републикует выступление председателя редакционного совета нашего сайта Бориса Межуева на круглом столе портала RUSSKIE.ORG «Мир после коронавируса – Евразийская повестка 2030».

 

***

Я начну с конкретных, может быть очень простых вещей, а потом выскажусь по поводу глобальной повестки.

Что касается вещей простых. Мы живем в России, то есть кто-то из нас живет в России, кто-то в Беларуси. В русском культурном пространстве, в восточно-славянском пространстве. И наше славянское мышление предполагает, что каждая идея для нас должна иметь личное воплощение. Образ Евразийского союза как проекта должен иметь за собой какое-то конкретное лицо. Не обязательно нашего современника, возможно, какого-то человека из прошлого.

Слово «евразийство» имеет неприятную маркировку в русском рациональном сознании, в русской философии, потому что со времен евразийцев повелось, что главным евразийцем был Чингисхан.

Так, собственно, и называлась книга основателя-евразийца Николая Сергеевича Трубецкого – «Наследие Чингисхана». И этот Чингисхан, надо признать, изрядно испортил репутацию евразийства, потому что Чингисхан в нашей культурной памяти – это в первую очередь битва при Калке, после которой победители – монголы – пировали на телах живых русских воинов. И что бы кто ни говорил, при слове «евразийство» вспоминается Чингисхан, а при слове «Чингисхан» – финал битвы при Калке, где монголами командовали полководцы Чингисхана. Если надеяться на торжество нашего объединения, необходимо задействовать какой-то другой, более позитивный образ. Другое человеческое измерение.

Конечно, такая персонализация не всегда помогает. Например, у русско-украинских отношений было много позитивных образов. Самый очевидный – Николай Гоголь – просто лучший из лучших брендов для русской Малороссии. Но не помогло. Бандера и Петлюра победили Гоголя. Но во многом в этом виноваты те, кто слишком мало говорил о Гоголе, мало экранизировал Гоголя, плохо развивал идеи Гоголя. Но и для русско-белорусского, потенциально евразийского объединения должен быть свой Гоголь.

Я вижу три таких персонажа, которые могли бы быть использованы в качестве позитивных образов.

Во-первых, это фигура Петра I, который, на самом деле, как доказывал в своей «Морфологии российской геополитики» Вадим Цымбурский, был первым евразийским царем. Несмотря на то, что евразийская историософия отрицала позитивную роль его преобразований. Но, по большому счету, вся его деятельность была связана с выстраиванием Евразийского мира в рамках империи. Он создавал именно Евразийскую империю, учащуюся у Запада, но геополитически ориентированную на русский Восток. Собственно, переосмысление роли Петра в качестве евразийского императора, мне кажется, имело бы какой-то смысл.

Вторая фигура – Федора Достоевского, который, как известно, родом из Белоруссии, тем не менее, считается великим русским писателем. Если Гоголь не удался в качестве символа русско-украинского объединения, то может быть Достоевский удастся в качестве символа объединения русско-белорусского. Следующий год – год Достоевского, 200-летия со дня рождения и 140-летия со дня кончины – вполне мог бы стать в то же самое время и годом укрепления русско-белорусского союза.

Третий – это сам Вадим Цымбурский, автор концепции «Острова России» и вышеупомянутой «Морфологии российской геополитики». Он родился во Львове, но всю жизнь считал себя белорусом, потому что провел детские и школьные годы в Могилеве. Создал геополитическую модель «Острова России», но считал, что Белоруссия и Россия – две составляющие единого «Острова». И в этом смысле он, в смысле его геополитическая концепция, конечно, могла бы быть символом нашей интеграции.

Я выбрал трех наиболее интересных мне персонажей. Наверное, если кто-то проникнет в историю, поразмыслит – он увидит что-то другое.

Достоевский, кстати, служил вместе с казахским писателем Чоканом Валихановым, он считал, что место России – в Азии, где мы дома.

Если нужно искать какой-то позитивный бренд в лице человека, органично вмещающего в себя русскую, белорусскую и казахскую идентичность, то Достоевский подходит идеально.

Теперь о глобальном. Один из методологических моментов, касающихся нашей дискуссии, заключается в том, что нам надо пересмотреть понятие «глобализация». Дело в том, что в прежнем варианте понимания слово «глобализация» начнет уходить из лексикона. Я вдруг задумался, когда впервые услышал это слово? Не когда оно появилось (сам термин вроде бы 1952 года, но тогда он не выходил за пределы науки), а когда он вошел в широкий лексикон. Я его впервые услышал в 2000 году. Может быть, кто-то – раньше. Но к этому моменту я год в Америке прожил, но там ни разу не слышал этого слова.

В связи с чем оно появилось? На этот вопрос есть ясный и недвусмысленный ответ.

Термин «глобализация» стал распространяться как своего рода пиар-прикрытие одной акции – принятия Китая во Всемирную торговую организацию.

Принятие, как вы помните, состоялось в декабре 2001 года. Но все 90-е годы это событие готовилось, снимались все юридические и экономические препятствия к этому, устранялись идеологические контраргументы. Именно так создавался ныне уходящий в прошлое глобальный мир.

Сегодня, если мы почитаем американскую прессу разных направлений, не обязательно республиканскую, то мы увидим, что глобализация именно в этом смысле уже признается ошибкой. Совет по международным отношениям – влиятельный мозговой центр Америки – выпустил только что доклад за авторством республиканца Роберта Блэкуэла и демократа Томаса Райта, в котором говорится о двух главных ошибках США после конца Холодной войны. Одна из них – военное вторжение в Ирак, другая – принятие Китая в ВТО.

Таким образом, на мой взгляд, глобализация сейчас будет подвергаться серьезному пересмотру. Причем вне зависимости от того, какая партия победит на выборах в ноябре 2020 года – демократы или республиканцы. Конвергенция с Китаем признана ошибкой, новая Холодная война – трагической неизбежностью. Другое дело, что едва ли на смену глобализации придет экономический национализм, хотя Россия хотела бы на это надеяться. Но экономический национализм – слишком слабая идеология для противодействия коммунистическому гиганту и для утверждения новой гегемонии. Победит, скорее всего, как выразился американский политолог Майкл Линд, «блокополитика» – разделение мира на конкретные военно-хозяйственные блоки. Предположительно, американский, китайский, российский и, возможно, индийский.

И вот когда обозначатся два главных полюса новой Холодной войны – то есть Вашингтон и Пекин, возникнет вопрос, сможет ли наша идеология, даже самая замечательная, удержать нас от идеологического конфликта, обусловленного тяготением разных культурных, хозяйственных и политических сил к разным полюсам?

Главной опасностью тогда будет «украинизация» России, ее превращение в огромный лимитроф, испытываемый на раскол. Все говорят об украинизации США, но украинизация России может привести к еще худшим последствиям.

Но есть ли у нас способность избегать ненужных союзов с одним полюсом именно для того, чтобы не провоцировать внутренних оппонентов на альянс с другим?

В контексте этого очень важно, какую идеологическую форму примет евразийская парадигма. Сможет ли она иметь такую привлекательность, такую убедительность, такой набор мягкой силы и экономических приоритетов, чтобы выступить силой, удерживающей страну от внутреннего раскола? Нужно уже сейчас думать об этом.

Конечно, здесь масса других моментов, которые возникают. Например, вопрос о воспитании молодежи, то, что я называю консервативным Просвещением. Разумеется, молодежь открыта будущему, она всегда будет стремиться найти внешнюю идею, чтобы противопоставить ее миру взрослых. А если у взрослых есть какая-то жесткая идеология, они будут стремиться разбить ее с помощью новых прогрессивных идей.

Нужно, чтобы сама российская культура порождала критику наличной реальности, чтобы элемент критики был институционализирован в отечественной социальной системе.

Как это можно сделать. Разумеется, с помощью институтов Просвещения, таких как университет. В мире, где не просто знание, но любое высказывание часто имеет свою цену, университет должен оставаться бастионом не ангажированного знания, а это можно сделать только при сопротивлении как пропаганде, от кого бы она не исходила, так и постмодернизму, то есть фактически – пост-просвещению.

Вот от того, будет ли реализован проект консервативного Просвещения на уровне высшего образования, во многом и зависит будущее русско-белорусского цивилизационного блока.

 

Источник: https://russkie.org/articles/chelovecheskoe-izmerenie-dlya-evrazii/?fbclid=IwAR137hcjQIE8lXoNxBvyauXehe1UWf0Dk0uT1VeywQ0x71UdV5YUouTjrXg

 

______

Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:

Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)

Реквизиты банковской карты:

— счет 40817810540012455516

— БИК 044525225

Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com

Яндекс-кошелек — 410015350990956

Автор: Борис Межуев

Историк философии, политолог, доцент философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
Председатель редакционного совета портала "Русская идея".

Добавить комментарий