РI. В Севастополе, колыбели Русской Весны, вновь разгорается конфликт ветвей власти, – похоже, что гармонии в отношениях между Заксобранием и губернатором Дмитрием Овсянниковым достичь не удалось. Виной тому – желание губернатора сыграть на обострение и показать свою силу независимым депутатам. Теперь на серию выпадов со стороны исполнительной власти последовал жесткий ответ со стороны лидера депутатской оппозиции, Алексея Чалого.
Как можно было бы идеальным образом решить проблему власти в Севастополе? Каким бы мог быть идеальный губернатор этого легендарного города? Об этом попытался порассуждать наш постоянный автор, ростовский философ и публицист Станислав Смагин.
***
«В России три столицы – Москва, Рязань и Луховицы», – гласит народная мудрость. Про Рязань и особенно Луховицы – это, конечно, гротеск.
Но самая идея трех столиц с Москвой во главе и фактически, и формально верна. Формально – потому что эта троица, куда, помимо Белокаменной, входят Санкт-Петербург и Севастополь, и в Конституции обозначена как «города федерального значения», то есть самостоятельные субъекты федерации.
Фактически – потому что конституционный статус великолепного трио взят не из воздуха, а базируется на множестве факторов истории, экономики, логистики и, не побоюсь этого слова, метафизики. Поэтому все, что происходит в этих городах – от переустроительных генпланов до споров о принадлежности памятников культуры – не может считаться их внутренним делом. Это касается всей России.
Это не значит, что в России нет других сверхзначимых и даже наделенных квазистоличными чертами городов. Например, мой родной Ростов, как столицу геополитически ключевого для России Южного федерального округа, в состав которого, кстати, входит и Севастополь, я называю по некоторым параметрам третьим городом России.
А Казань? А уральская столица Екатеринбург?
Происходящее там нас весьма волнует.
Так, предметом постоянной тревоги и обсуждения уже не первый год является превращение Екатеринбурга в опорную точку российского либерал-нигилизма с явными следами западного влияния. Но здесь все же в первую очередь важно, что происходит, а не где. Базируйся «Ельцин-центр», Евгений Ройзман и апологеты власовщины и социал-дарвинизма, скажем, в почти соседнем Челябинске – мы бы обсуждали Челябинск. Москва, Петербург и Севастополь – чуть другой случай. Происходящее там волнует нас само по себе, место событий определяет внимание к ним даже вне зависимости от содержания.
Именно поэтому я считаю возможным порассуждать о том, какого рода человек должен стоять во главе Севастополя (и о Москве с Питером поговорим, но в другой раз).
В этом рассуждении периодически будут встречаться категории типа «золотой середины» и «компромисса». При всей их внешней благостности, применительно к вещам практическим я их люблю не очень. В практическом разговоре «золотая середина между А и Б» не всегда, но слишком уж часто означает отсутствие реальной внятной позиции по обсуждаемому вопросу. «За все хорошее против всего плохого».
Но Севастополь, как мы выяснили, особый случай русской жизни, а особость как раз подразумевает удаленность от застывших шаблонов и устоявшихся крайностей, причем удаленность не обязательно с приставкой «равно-», уместнее – «над». Опять-таки, применительно к Севастополю разные «золотые середины» не надо мучительно вычленять сложением и делением в теории, чтобы потом пытаться реализовать на практике. Все они уже реально и успешно рождались и существовали естественным путем, находя свое воплощение в конкретных событиях и людях.
Философ Георгий Федотов называл Пушкина «певцом Империи и Свободы». Свою знаменитую одноименную статью он закончил следующими строками: «Пусть чаемый им [Пушкиным] синтез империи и свободы не осуществился — даже в его творчестве, еще менее в русской жизни; пусть Российская империя погибла, не решив этой пушкинской задачи. Она стоит и перед нами, как перед всеми будущими поколениями, теперь еще более трудная, чем когда-либо, но непреложная, неотвратимая. Россия не будет жить, если не исполнит завещания своего поэта, если не одухотворит тяжесть своей вновь воздвигаемой Империи крылатой свободой». Севастополь – город Империи и Свободы, где этот великий синтез, первая из анонсированных мной «золотых середин», осуществился на практике. Он осуществлялся в ходе всей истории города и достиг своей кульминации в 2014 году, когда вместе с остальным Крымом Севастополь вырвался из затхлой разрушительной украинской несвободы и, свободный, вернулся в родную Империю.
Но империя нынче больна множеством тяжелейших и смертельно опасных системных болезней, которые автоматически переносятся на новые-старые территории. Бойкот со стороны чересчур глобально-интегрированного «Сбербанка». Тянущаяся уже несколько лет скандальная история с «Ночными волками» и горой Гасфорта. Молодые люди, при Украине «зиговавшие» на необандеровских шествиях, а теперь ставшие чиновниками- «единороссами» и запрещающие на публичных мероприятиях упоминать Донбасс. Активисты «меджлиса», соратники Джемилева и лидеры крымско-татарской толпы на митингах февраля-2014, внезапно начинающие делать стремительную карьеру уже в российском Крыму, а затем и вовсе становящиеся вице-премьерами северокавказских республик.
Я остерегусь произносить пафосную фразу, что Крым и Севастополь не ради этого вырывались из украинского плена. Они вырывались не ради чего-то, а потому что. Потому что для русских людей и русской земли выбора между Россией и Украиной попросту не существует, это понятно, кажется, даже Трампу. И все-таки слишком многие особенности нынешней Российской Федерации смазывают картину возвращения в родную гавань.
Севастополю нужен руководитель, который отстоит свободу города перед лицом этих негативных особенностей. Да, с прицелом когда-нибудь распространить союз Империи и Свободы на остальную Россию. Об этом мы еще скажем. Но чтобы обогреть весь дом – для начала надо сохранить очаг. Надо, чтобы для севастопольской Свободы воссоединение с Империей была радостью беспримесной, а не сопровождаемой массой оговорок.
Мой тезис не нужно расценивать как призыв к созданию рассадника ментального сепаратизма. Ни в коем случае. Но почему национальные республики у нас имеют право на особость, причем, называя вещи своими именами, плохо вписывающуюся и стыкующуюся с русскими гражданско-культурными стандартами, а русские регионы на особость в пределах этих стандартов не имеют?
Еще одно уточнение.
Я не призываю пестовать в Севастополе свободу, а остальные регионы и города оставлять дальше болеть общегосударственными болезнями. Лечить надо всю Россию. Но остальные регионы должны выздороветь, а в Севастополе пока еще есть шанс не заболеть. И этот шанс надо использовать. Во благо всей России.
В вопросе о балансе в Севастополе строго городского и общероссийского компонентов тоже нужна золотая середина, и ее тоже не нужно искать, она уже существует. Растолковать? Извольте.
Мне вспоминается Анатолий Собчак. С высоты лет он уже не выглядит самым омерзительным из «демократов» конца 80-х-начала 90-х. Да, клеветал на советскую армию и ее действия в Грузии в 1989 году, да, взрастил под своим крылом плеяду либеральных реформаторов, до сих пор приносящих России неисчислимые бедствия и повинных в тех самых системных болезнях, о которых упоминалось выше. Однако при этом, например, считал Крым и Севастополь русскими, и временную принадлежность Крыма Украине называл «нелепостью».
Так или иначе, речь сейчас не об этом, а о Собчаке как о петербургском, не общероссийском политике. Фокус в том, что даже в качестве петербургского политика Собчак видел себя именно и исключительно политиком общероссийским, а то и международным. Он воспринимал себя, как мэра культурной столицы, вечной прекрасной Северной Пальмиры, места, олицетворяющего Россию и парящего над ней, а заодно и над всем миром.
Реальный и очень проблемный в то время Петербург интересовал его мало. Он презирал хозяйственную «текучку» и считал себя выше каждодневных хлопот. О своем московском коллеге Юрии Лужкове Анатолий Александрович отзывался пренебрежительно: «Ну что он, маленький, в кепке, бегает перед экранами на какой-то стройке. Мэр должен подписывать бумаги, а не бегать по стройкам». В итоге, на выборах 1996 года Собчака опередил его бывший заместитель Владимир Яковлев, сделавший ставку как раз на образ эдакого «мэра в кепке» (и поддержанный Лужковым, обоснованно недолюбливавшим своего хулителя).
Так вот, Севастополю нужен как раз руководитель в кепке. Другой головной убор или предмет одежды, олицетворяющий здоровый демократизм, тоже сгодится. Защищая лицо и дух города от маразмов и нелепостей текущей российской административно-политической системы, он одновременно должен эффективно решать множество повседневных проблем, с этой и любой другой системой никак не связанных.
«В здоровом теле – здоровый дух».
Севастопольский руководитель должен быть политиком общефедерального масштаба, так же, как им априори является любой мэр Москвы. Но эта общефедеральность должна расти из севастопольской повседневности, а не противостоять ей. Первое и главное, что должен делать глава Севастополя для России (опять-таки уточним, что для России как таковой, а не для текущей конфигурации власти) – это сохранять и беречь свой город. Чистота севастопольских улиц, сохранение лица и природы города – не антоним большого общероссийского дела, а одна из важных его составляющих частей.
Наверное, надо затронуть и еще одну тему, имеющую отношение скорее к исторической памяти и метафизике, но часто и довольно болезненно отзывающуюся в делах сегодняшнего дня.
Речь о пресловутом антагонизме «красных» и «белых».
Споры вокруг городского герба Севастополя лишний раз подтвердили сохраняющийся нерв данной проблемы. На мой взгляд, в этом вопросе вполне возможен компромисс – и авторы проекта нового герба, насколько мне известно, сделали шаг в этом направлении, добавив на место размещения наград золотую звезду Героя Советского Союза; правда, сторонников старой эмблемы этот вариант не устраивает, так как звезда оказывается внизу, а царская корона – наверху. Наверное, разрешение противоречий все-таки возможно – например, утвердить один герб как официальный, а другой – как неофициальный.
Но не исключаю и какого-то иного решения конфликта. Вновь обратим взор к северной столице. 1991 год, споры о том, какое имя ей носить. Собчак, кстати, отнюдь не был в первых рядах инициаторов переименования, и с учетом деликатности проблемы отца Ксении Анатольевны можно было понять. Сторонники сохранения имени «Ленинград» приводили аргумент, что это имя неразрывно связано с подвигом блокадников, и здесь очень сложно поспорить, как, например, и с предложением вернуть Волгограду имя Сталинград, связанное не с генералиссимусом, а со Сталинградской битвой.
В жаркие дни баталий о переименовании Александр Солженицын, ярый антикоммунист, предложил срединный путь: не Петербург и не Ленинград, а Свято-Петроград или Невоград. Не прислушались – возможно, что и зря.
Можно ли каким-то схожим образом подойти к вопросу севастопольского герба? Думаю, да. Более того, как и в остальных вопросах, Севастополь мог бы стать примером компромисса, заключающегося не в простом сложении крайностей и делении суммы пополам. Нужнее и важнее найти точку над расколом и правильную оптику взгляда с этой точки.
Сейчас уже основательно позабыто одно из самых громких советских стихотворений – «Коммунисты, вперед!» Александра Межирова. Название его говорит само за себя, содержание – тоже. Присутствует в стихотворении и тема Крыма – в привязке к 1920 году.
Год двадцатый,
Коней одичавших галоп.
Перекоп.
Эшелоны. Тифозная мгла.
Интервентская пуля, летящая в лоб, —
И не встать под огнём у шестого кола.
Полк
Шинели
На проволоку побросал,
Но стучит
над шинельным сукном пулемет, —
И тогда
еле слышно
сказал
комиссар:
— Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Казалось бы, все понятно – это взгляд из-под буденовки с красной звездой, никак иначе. Но вот воспоминания покойного литературного критика Бенедикта Сарнова об одной из его бесед с Межировым.
Однажды мы встретились где-то возле Театральной площади. Постояли, разговорились, оказалось, что нам по пути. Не торопясь, продолжая начатый разговор, пошли вместе. Вышли на Красную площадь. Когда проходили мимо Спасских ворот, он вдруг сказал:
— Человек — странное существо… Однажды вот здесь, на этом самом месте, мне вдруг пришло в голову, что история нашей страны еще повернется самым неожиданным образом. И из этих ворот под колокольный звон выйдет патриарх в парадном своем облачении, а за ним — крестный ход…
Тут надо сказать, что этот наш разговор происходил в пору самого глухого брежневского застоя, когда неподвижное стоячее болото советской жизни, казалось, утвердилось навсегда, на вечные времена, и чтобы вообразить такой крутой поворот истории, надо было обладать немалой фантазией.
— И восторженная толпа будет стоять в немом оцепенении, и люди будут креститься, и колокола будут звонить… — продолжал Саша, распахнув свои выпуклые глаза и устремив их взгляд куда-то вдаль, словно и сейчас, вот в этот самый момент, когда он рассказывал мне об этом своем видении, оно вновь с необыкновенной четкостью явилось его взору.
— Это представилось мне так ясно, — продолжал он, — что я уже не сомневался, что безусловно так и будет, что всё это непременно, обязательно произойдет. Именно вот так, как мне это сейчас привиделось…
Он сделал эффектную паузу и закончил:
— В тот день я написал «Коммунисты, вперед!».
Сарнов – либерал до мозга костей, частичное и частное подтверждение формулы «антисоветчик – всегда русофоб» хотя бы тем, что он был и антисоветчик, и русофоб, и антикоммунист, и антиконсерватор одновременно. Признание собеседника ему не понравилось со всех «анти-» точек зрения, и он его высмеял, правда, что очень предусмотрительно, спустя многие годы и заочно. Но вот известный ученый и поэт Дмитрий Сухарев в своем некрологе на смерть Межирова приводит следующее мнение: «Он никогда не был диссидентом, а в коммунисты вступил на войне: он воевал под Ленинградом. Кстати, “Коммунисты, вперед!” – религиозное стихотворение. У него всегда всё было на грани религии» (Евг. Сидоров), – и добавляет: « Конечно. Готовность принести себя в жертву ради спасения других – из вечных тем, недаром акт самопожертвования стал опорным сюжетом одной из главных мировых религий». И через некоторое время Сухареву поступает примечательный отклик на его статью.
Настоятельница Богородице-Рождественской девичьей пустыни игуменья Феофила в письме Дмитрию Сухареву:
«Что до прекрасной статьи Вашей о Межирове, хочу одно добавить замечание: я давно не люблю коммунистов, задолго до того, как почти все их разлюбили, но стихотворение это, “Коммунисты, вперед!” — оно гениально и бессмертно, и всегда мороз по коже от этого завораживающего ритма. Спаси Вас Господь за верность, память и благодарность».
Мне кажется, именно такое широкое и нешаблонное восприятие привычных, в том числе и привычно враждебных вещей, помогло бы излечению наших распрей. И Севастополь под руководством мудрого и национально мыслящего руководителя мог бы стать фабрикой новой национальной оптики. Идеальный севастопольский градоначальник – еще и немного Карл Цейс от идеологии и историософии.
Когда три года назад Борис Межуев и Сергей Градировский предлагали открыть в Севастополе к столетию революции бульвар Русского примирения, они вряд ли имели в виду, что доминантой этого сквера будет памятник обнимающимся красному и белому бойцам. Это и эстетически, и этически слишком прямолинейный и упрощающий подход. Вот и в «Солнечном ударе» Никиты Михалкова, одной из самых глубоких современных картин о революции и гражданской войне, молодой белый офицер пытается сделать совместное фото проигравших белых и победителей-красных, но ему всё время мешают какие-то обстоятельства и технические причины.
Яркий и меткий художественный образ.
Но Крым и Севастополь могут предложить достаточно строительного материала для примирения, базирующегося не на тягостном склеивании того, что склеить сложно. Например, фигуру Максимилиана Волошина, прятавшего белых от красных, а красных от белых, и одинаково жалевшего и тех, и других. Или другую колоритную фигуру, красного матроса Филиппа Задорожного, охранявшего от собственных соратников в имении «Дюльбер» членов семьи Романовых. Возможно, именно благодаря Крыму и Севастополю мы когда-нибудь научимся видеть нашу смуту так же, как японцы видят свои многовековые междоусобицы – как тяжелый и в то же время чем-то красивый, кинематографичный эпос.
Конечно, для решения таких масштабных задач нужен очень масштабный человек. До мозга костей патриот России и Севастополя, родившийся в Севастополе или живущий здесь с младенческих лет. Практик-управленец и одновременно немного философ. Хотел бы процитировать Дмитрия Лихачева, когда-то предлагавшего соединить Москву и (тогда еще) Ленинград в один сверхмегаполис: «Предотвращению безудержного разрастания Москвы и Ленинграда могло бы служить создание ряда городов и поселений по скоростной транспортной линии между Москвой и Ленинградом. Всё строительство должно было быть снято из окружения этих городов и направлено навстречу друг другу по линии Октябрьской железной дороги, в тесном соседстве с которой могли бы быть построены другие транспортные линии: однорельсовые, автомобильные и т. д. Через несколько столетий Ленинград и Москва соединились бы в единый линеарный мегаполис Москволенинград при полном сохранении исторической части городов Москвы и Ленинграда в их современном объеме».
Севастополю нужен человек, который, сохраняя и отстаивая свой город, соединит его с Россией не только транспортными, но и общественными, политическими, духовными, культурными и иными магистралями, создав не на бумаге, а в действительности единую и лучшую, чем было до соединения, Севастополероссию.
Думаю, такой человек есть.
