РI. Своим участием в Первой мировой войне Россия попыталась вернуть себе потерянный и проигранный девятнадцатый век – реализовать наконец ту задачу, которая маячила перед ней все это столетие: освобождение Константинополя и установление контроля над Черноморскими проливами. Но в итоге Россия не вернулась в прошлый век, но выпала в тот самый «двадцатый, некалендарный», о котором писала Анна Ахматова. В этом веке России была суждена великая судьба миродержца, которая по какой-то таинственной причине мало у кого вызывала чувство гордости. До такой степени, что российский президент мог высказать упрек большевикам за украденную в 1917 году победу. Почему же именно эта – «украденная» – победа так важна России, что на ее фоне забываются и покоренная Восточная Европа, и разделенная Германия, и выход в Средиземноморье, и временный союз с Китаем? Может быть, потому что Константинополь и Проливы – это воспринималось как свое, как то, чем мы должны были обладать по законному праву, а взятые в очередной раз и на время покоренные Берлин и Варшава представляли для нас лишь временно захваченный плацдарм на территории иной цивилизации? Эту интересную для размышления о судьбах России тему ставит в своей статье наш постоянный автор, член общественной редакции РI, воронежский историк, геополитик и публицист Станислав Хатунцев.
***
Известно, что одной из важнейших целей, которые в Первой мировой войне преследовала Россия, было овладение Черноморскими проливами – Босфором и Дарданеллами. Только в этом случае акватория Черного моря и приморские области страны могли быть надежно прикрыты от прорыва сильного вражеского флота.
Цель завладения Проливами была озвучена в первый же месяц с начала боевых действий в так называемом «меморандуме Сазонова», министра иностранных дел Российской империи. В нем С.Д. Сазонов требовал для Петербурга контроля над Босфором и Дарданеллами, которые принадлежали османской Турции.
Предшественницей «мечты о проливах» была идея «вернуть на святую Софию православный крест». Она появилась у московских государей еще в ХVI веке, но какую-либо роль в практической политике стала играть только с середины следующего столетия – в царствование Алексея Михайловича.
С конца ХVII столетия Россия начала решать задачу по присоединению Причерноморья – дабы полностью искоренить военную угрозу, которая исходила от обитателей евразийских степей, кочевников. Решение этой задачи требовало и одновременно способствовало аграрной колонизации и введению в хозяйственный оборот степных черноземов. До 1760-х годов двигалось это всё достаточно туго.
Войны с владевшей Причерноморьем Турцией шли с переменным успехом. Лишь Екатерина Великая добилась в столкновениях с османами необратимых уже впоследствии результатов. После этих войн Россия получила господствующие стратегические позиции в Азово-Черноморском бассейне, у нее появились надежные предпосылки для движения к Проливам. Сама Екатерина II после заключения Ясского договора с Портой в 1791 г., продолжить это движение не смогла: в связи с революцией во Франции она переключилась на европейские дела, а затем на Польшу. Тем не менее, в 1793 – 1796 годах велась подготовка военно-морской экспедиции на Царьград.
Но смерть императрицы оставила эти планы неосуществленными.
Благодаря тому, что европейские державы, в том числе могущественная соседка османов Австрия и Англия, совавшая свой нос всюду, где только можно, были заняты сдерживанием революционной Франции, прекрасные условия для рывка к Босфору получил преемник Екатерины Павел Петрович. Европе было совсем не до Балканского полуострова, и новый русский император мог этим великолепно воспользоваться. Но он отказался от «броска на юг», начатого его матерью, – отчасти ради действенного протектората над Грузией, который сам по себе был своего рода «обходным маневром» и давал России прежде всего массу разнообразных проблем и обременений.
В 1798 г. условия для продвижения к Босфору стали просто-напросто идеальными: Наполеон начал войну с Турцией и высадился в принадлежавшем ее султанам Египте.
Но вместо этого Павел I вступил в антифранцузскую коалицию и послал войска в Европу – в Италию, Швейцарию и Голландию. Кроме того, Россия в первый и в последний раз в истории стала … прямым военным союзником Турции. Русский флот совместно с османским сражался против французов в Восточном Средиземноморье и в Адриатике. К чести императора следует отметить: поняв, что война с Францией не отвечает национальным интересам страны, он отозвал армию и помирился с маленьким корсиканцем.
Царский кабинет-министр по иностранным делам Федор Ростопчин, будущий генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия, человек, который первым назвал Османскую империю «безнадежным больным», в 1800 г. подготовил план раздела турецких владений между Россией и Францией при участии Австрии и Пруссии. Но в 1801 году Павел Петрович, пославший экспедиционный казачий корпус в направлении британской Индии, был убит, и внешняя политика страны опять поменялась. Новый император, Александр I отошел от налаживания союзнических отношений с Францией в пользу сближения со стоявшей за дворцовым переворотом Британией.
Поэтому когда в феврале 1804 г. в Белградском пашалыке началось восстание сербов, направленное против османского владычества, Франция поддержала турок – равно как и Австрия. Российская империя оказывала сербам денежную помощь и дипломатическую поддержку, однако сколько-нибудь значительные войска в Сербию не послала.
А ведь такая возможность у Петербурга имелась: с 1774 года, по условиям Кючук-Кайнарджийского договора, Россия являлась защитницей и покровительницей христиан в Дунайских княжествах (Валахии и Молдове), и эти княжества, будучи вассалами султана, стали постепенно переходить под российский протекторат. Оказав масштабную военную помощь сербам для создания ими суверенного национального государства, Россия еще в начале XIX столетия получила бы на Балканах союзника против Турции и обеспечила себе юго-западный фланг в случае войны с Портой. А имея превосходный плацдарм на Дунае и воюющие с Наполеоном державы континентальной Европы, она могла сделать мощный и энергичный шаг по направлению к Константинополю. Овладение Босфором превращало Черное море в российское озеро, в неприступную для внешних сил крепость, что способствовало бы мощному экономическому подъему и освоению недавно присоединенных причерноморских земель.
Однако Александр Павлович предпочел вступить в войну с Персией за Дагестан и северную половину будущего Азербайджана, стратегическая ценность которых для России не могла идти ни в какое сравнение с ценностью Царьграда. Война, в которую персов втравили новые «союзники» императора – англичане, началась в июне 1804 года, а закончилась только в октябре 1813-го.
Но ее одной Александру I показалось мало. Он вступил в новую антифранцузскую коалицию и отправил крупные военные силы в Европу. Активное участие в европейских делах противоречило национально-государственным интересам России и было выгодно только ее «союзникам» – Великобритании, Австрии и, чуть позже, Пруссии. Сражения с Францией не принесли России успехов, страна понапрасну потратила огромные силы – те силы, которые можно и даже нужно было направить именно на Балканы.
Тем не менее, воевать в этом регионе все же пришлось. Новая русско-турецкая война началась в 1806 г. и закончилась незадолго до вторжения в Россию Наполеона. Ее развязыванию способствовала как раз французская дипломатия, для которой Петербург вновь стал очень важным врагом. Итогом этой войны по условиям Бухарестского мира 1812 г. стало присоединение к Российской империи Бессарабии и признание автономии Белградского пашалыка.
Это был достаточно скромный и, как выяснилось впоследствии, едва не последний заметный шаг по направлению к Босфору. Россия вела войну с Турцией ограниченными силами, основная часть армии была задействована в Европе – на полях сражений Пруссии и Шведского королевства. Не будем забывать и о шедшей в это время русско-персидской войне[1].
Если бы все те ресурсы, которые пошли на бесплодное (хотя достойное и мужественное) противостояние Франции, завоевание Финляндии, выгодное не столько России, сколько той же самой Финляндии, и войну на Восточном Кавказе, были брошены на продвижение к Константинополю и помощь в обретении государственной независимости дружественным народам Балкан – при том, что все противники России в Юго-Восточной Европе – Австрия, Франция, Великобритания, да и Пруссия, были поглощены войной не на жизнь, а на смерть, то результат был бы намного большим.
Кроме того, Россия не получила бы разорительной для себя войны 1812-го года, не растратила себя в Заграничных походах 1813 – 1814 годов и могла уверенно продолжить свой путь к Царьграду, если бы даже не достигла его до середины 1810-х годов. Но на пути к этому заветному городу, «Второму Иерусалиму» всех православных, стояла идеология и система ценностей правящей верхушки страны, которая вылилась в политику, весьма удачно названную русским мыслителем-геополитиком Вадимом Цымбурским «европохитительством».
Это было стремление участвовать во всех внутренних делах, во всех, даже незначительных, конфликтах Европы, стремление играть в ней важную военно-политическую роль, которое, что совершенно естественно, претило множеству европейцев и противоречило подлинным интересам России, ее народа. Наибольшую выгоду от него получила все та же Англия. Александр же Павлович после Венского конгресса 1814–1815 гг., казалось, «забыл» об интересах России на Востоке и о «восточном вопросе» в целом. Он увлеченно обустраивал послевоенную Европу, абсолютно ненужную России, и вместо стратегически необходимых державе черноморских Проливов приобрел мятежную и русофобскую Польшу – базу, с которой влияние Петербурга распространялось на немецкие земли, трамплин и плацдарм, выдвигавший империю к сердцу Европы.
Таким образом, в 1792–1815 годах Россия упустила самые благоприятные для себя возможности продвинуться к Черноморским проливам. Но и после того, как крайне выгодные для достижения Царьграда внешнеполитические условия (масштабная общеевропейская междоусобица) с разгромом наполеоновской Франции прекратились, Россия, великая держава с могучими армией и флотом, всё еще могла завладеть Босфором и Дарданеллами. Последние давали стране беспрепятственный выход в Средиземноморский бассейн, что открывало России доступ к местным рынкам сельскохозяйственной продукции и сырья, а также к Святой земле.
В 1821 году в Греции началось национально-освободительное восстание. Однако Александр I, приверженец идеи легитимизма и «европейского порядка», в котором Романовы в «священном союзе» с Габсбургами и Гогенцоллернами играли бы первую скрипку, не поддержал его де-юре и оказывал грекам очень слабую фактическую поддержку – несмотря на то, что русское общество требовало ее расширения.
Положение изменилось только с восшествием на трон Николая I. В 1828 г. в связи с «греческим вопросом» началась очередная русско-турецкая война. Императорская армия перевалила через Балканский хребет и подошла к воротам Константинополя. Заключенный по итогам этой войны Адрианопольский мир дал России стратегически весьма важный пункт – устье Дуная.
Кроме того, мирный договор 1829 года подтверждал автономию Сербии, Греции и Придунайских княжеств, Османская же империя получила удар, который мог закончиться ее гибелью.
В 1830 г. Греция стала полностью самостоятельным государством, а Франция, воспользовавшись ослаблением Турции, начала оккупацию Алжира. В следующем году от Османской империи отложился полусамостоятельный правитель Египта, могущественный Мухаммед Али, поддерживаемый Францией и Британией. Он начал войну с Турцией, разбил ее войска в ряде сражений и с весьма внушительным флотом двинулся на Константинополь. Султан Махмуд II был вынужден обратиться за военной помощью к России. На берега Босфора в 1833 г. высадился 30-тысячный корпус русских войск. Это позволило предотвратить захват османской столицы, а с ним, вероятно, и распад всей Турецкой империи. Последняя подписала с Россией Ункяр-Искелесийский договор о мире, дружбе и оборонительном союзе. В соответствии с ним Босфор в случае войны закрывался для кораблей всех стран, за исключением Российской империи.
Это был пик достижений Петербурга в вопросе черноморских Проливов. Но договор был срочным, заключенным на 8 лет, а спасение султанской власти стоило гораздо дороже. России была нужна не бумага с подписями, а опорный пункт на Босфоре. Однако император Николай Павлович с его излишней в данном вопросе, как и в международной политике в целом, рыцарственностью, не добивался получения Петербургом такого пункта.
В 1841 г. была заключена Лондонская конвенция о проливах, которая лишила Россию права блокировать вход военных кораблей третьих стран в Черное море. Так начался закат военной гегемонии Петербурга в Черноморском бассейне.
Между тем, на Западе происходила революция в военно-морском деле. У Англии и Франции помимо так называемых пароходофрегатов, паровых кораблей с гребными колесами и парусным вооружением, в 1840-е годы появилось значительное количество военных кораблей, приводившихся в движение гребными винтами и обшитых железом. Россия к планомерному строительству таких кораблей приступила, по сути дела, только в 1851 г. Таким образом, паритет между Россией и ведущими западноевропейскими державами в сфере военной мощи, сохранявшийся на протяжении 1830–1840-х годов, к началу Крымской кампании был нарушен. И прежде всего это касалось военно-морского флота.
Мечта о Проливах становилась для России неосуществимой, а Севастопольская война лишь укрепила ощущение безнадежности.
В результате поражения в ней Россия потеряла свои позиции не только на Балканах, но и в Причерноморье. Придунайские княжества, ставшие после русско-турецкой войны 1828 – 1829 гг. в большей степени российскими протекторатами, нежели вассалами султана, фактически вышли из сферы влияния Петербурга, устье Дуная вернулось в руки Османов, а Черноморский флот перестал существовать. В таких условиях утвердиться на Босфоре было немыслимо.
Русская мощь на Юге стала восстанавливаться только в 1870-е годы, когда явочным порядком были отменены стеснительные условия Парижского трактата 1856 г., зафиксировавшие итоги Крымской войны. В 1877–1878 гг. русская армия провела победоносную кампанию против турок. Русские войска подошли к Константинополю еще ближе, чем в 1829-м, а царские дипломаты заключили с османами мир в его «европейском» предместье Сан-Стефано. Но сама столица державы турок Россией из-за боязни вмешательства европейских держав, прежде всего – Британии, взята не была.
Согласно Сан-Стефанскому договору, создавалась Великая Болгария, обещавшая стать союзником Петербурга, Османы же почти лишились своих европейских владений. Чуть позже под угрозой новой общеевропейской войны против России – «второго издания» Крымской кампании – был собран Берлинский конгресс. Он минимизировал победу России – так, что победителю досталось едва ли не меньше, нежели тем, кто в войне с Турцией вообще не участвовал. Болгария по сравнению с Сан-Стефано была урезана практически втрое и вскоре (после событий 1885–1887 гг.) перестала быть союзницей России. Она, как и получившие после войны 1877–1878 гг. полную государственную независимость Сербия и Румыния, попала в сферу влияния Австро-Венгрии и Германии. Свои позиции на Балканах Россия сохранила лишь в Черногории. С такими геополитическими итогами Второй Восточной войны, как называли закончившееся русско-турецкое столкновение, о Проливах нечего было и думать.
В этих условиях Россия отказалась от активной политики на Балканах и в районе черноморских Проливов, хотя еще в 1881 г. было принято решение о том, что русский флот должен быть силен в такой мере, чтобы «в момент наступления развязки [т.е. развала Турции. – С.Х.] овладеть устьями Босфора, укрепиться на обоих его берегах и, став прочно у входа в Черное море, оградить его воды и берега от всякого посягательства»[2]. Для этого он должен был иметь достаточное количество судов для перевозки десанта в 30 тысяч человек[3].
В 1894–1898 гг. Османскую империю потряс очередной кризис. К его началу Черноморский флот был уже в состоянии захватить Босфор вместе с Константинополем. 5 декабря 1896 г. на совещании совета министров было принято решение о высадке в Босфоре. Операцией должен был руководить вице-адмирала Н.В. Копытов, под началом которого находилось 6 эскадренных броненосцев, крейсер, канонерская лодка, 2 минных крейсера и 2 минных транспорта, 10 миноносцев и 30 миноносок. Десантный корпус, предназначенный для высадки, насчитывал 33 750 человек с 64 полевыми и 48 тяжелыми орудиями. Командовал корпусом генерал-лейтенант В. Фон Шток. Десантникам предписывалось в трехдневный срок занять и укрепить берега Мраморного моря.
Но Босфорского похода не случилось ввиду нерешительности Николая II и его сановников, а также событий, развернувшихся в Восточном Средиземноморье.
После этого к «Босфорскому проекту» русский царь вернулся только во время революции младотурок (1908–1909 гг.), – но с теми же результатами.
Идею десанта к Проливам актуализировала только Великая война. Вступление в нее Турции привело к необходимости реализовывать проекты по захвату Босфора. Начавшаяся в марте 1915 г. англо-французская Дарданелльская операция показала, что, несмотря на все свои заверения, союзники не хотят пускать Россию к Проливам. Император распорядился начать подготовку русской армии к Босфорской операции. Сначала ее планировали на осень 1916 г. Но в это время немцами и Австро-Венгрией при участии турок и болгар была разгромлена армия влезшей в войну на стороне Антанты Румынии. Новоявленных союзников срочно пришлось спасать, и отвлечь необходимые силы для высадки в Константинополе не было никакой возможности.
Десантная операция была перенесена на весну 1917 г., когда планировалось сокрушительное генеральное наступление всей русской армии. Но вместо него грянула Февральская революция, которая в конечном итоге отправила в небытие и саму историческую Россию, и те геополитические задачи, которые она пыталась решить.
При этом еще в 1915 г. было заключено англо-франко-русское соглашение о передаче России Константинополя и Черноморских проливов. Его оформили памятная записка русского министра иностранных дел С.Д. Сазонова от 4 марта 1915 г. на имя британского посла в Петрограде Дж. Бьюкенена и французского посла М.Ж. Палеолога, памятная же записка от 12 марта 1915 г. Бьюкенена Сазонову, еще одна памятная записка Сазонова Бьюкенену от 22 марта и вербальная нота французского посольства в Петрограде МИДу России от 10 апреля.
В 1916 г. за этим соглашением последовал англо-французский договор Сайкс-Пико о разделе азиатских владений Османской империи, к которому присоединилась Россия. Он подтвердил условия англо-франко-русского соглашения о Черноморских проливах предыдущего года.
Оба договора были аннулированы советским Декретом о мире, принятом в октябре 1917-го. Затем новая власть опубликовала секретные дипломатические документы и в конечном итоге разбила вековую грезу старой России.
Следует отметить, что благодаря бурно развивавшейся коммуникационно-транспортной роли океанических вод Черноморские проливы, имевшие со времен античности мировое значение, с ХVI столетия стали терять свой статус. Дальнейшее усиление океанских коммуникаций, подогреваемое быстрым техническим прогрессом, с середины XIX века привело к еще большему падению значения Проливов в планетарном масштабе. К началу нового, XX столетия они свою глобальную роль определенно утратили.
Таким образом, к Первой мировой Россия с присоединением Босфора и Дарданелл существенно опоздала – в целом от 70 до 100 и более лет. Эта геополитическая задача, вставшая перед ней с рубежа ХVIII – XIX веков, была вполне разрешима, но только в том случае, если бы Россия в достаточной степени сосредоточила на ней свои огромные силы – вместо бесплодного участия в ненужных по большому счету европейских делах и военных распрях. В процессе получения Черноморских проливов и удержания их за собой она бы помогла балканским народам избавиться от турецкого господства еще в начале, во всяком случае – в первой половине XIX столетия, и имела бы в Юго-Восточной Европе ряд, а то и международную систему союзных себе государств с преобладающим православным населением: Черногорию, Сербию, Грецию и Болгарию. Кроме того, Россия не потеряла бы Молдовы с Валахией, образовавших недружественную России Румынию. Они тоже были бы участниками этой, Балканской, международной системы.
В свою очередь, такое развитие событий, скорее всего, исключило бы участие России и стран Юго-Восточной Европы, вышедших из состава Османской империи, в цивилизационной катастрофе, подобной Мировой войне 1914–1918 годов. Во всяком случае, они были бы вовлечены в нее, находясь на гораздо более благоприятных позициях, понесли бы гораздо меньше потерь и жертв, не были бы затянуты в чудовищный поток политических, социальных и экономических потрясений, порожденный вооруженным конфликтом между великими европейскими державами и долгоиграющими последствиями этого конфликта, ощутимыми до сих пор – в той же югославской трагедии 1990-х – 2000-х.
[1] Кстати говоря, во время этой войны Англия инициировала заключение персо-турецкого соглашения о совместных операциях на Кавказе против России. Только успехи русских войск помешали иранцам соединиться с турками.
[2] Россия и Черноморские проливы (XVIII – XX столетия). М., 1999. С. 227.
[3] Широкорад А.Б. Россия – Англия: неизвестная война, 1857–1907. М., 2003. С. 375.
