«РI»: Восточные мотивы в русском роке чаще всего связывают с влиянием творчества Бориса Гребенщикова и группы «Аквариум». Еще в 1970-х – 80-х годах БГ любил полушуточно, полусерьезно украшать тексты своих песен скрытыми цитатами из Чжуан цзы или «Ригведы». После 1992 года БГ, однако, уже вполне открыто обращается к идеям буддизма в какой-то его модернизированной версии и даже, по слухам, становится учеником индийского гуру Саи Бабы. Не приведет ли геостратегическое сближение России с Китаем и Индией к какому-то новому паназиатскому экуменизму, не растворится ли в просторах Азии «наша славяно-православная середина», как то предсказывал когда-то Владимир Соловьев? И не свидетельствует ли история русского рока и русской фантастики о том, что любой исход к Востоку чаще всего завершается утратой самих себя? Об этом мы поговорим в новой серии материалов в рубрике «Большой треугольник».
***
Возвращаемся с работы мы, ребята, от сохи.
А кругом читают Дао, что творится, мужики!
Мы вдыхаем вольный ветер, наши мысли так легки.
И пока мы не в Шанхае, нам все это не с руки.
ЧАЙ-Ф. Вольный ветер
Восток, как известно, дело тонкое. И неоднородное. По нашим привычным классификациям, Израиль и Иран – тоже Восток. Однако мода на восточную экзотику, запечатленная в советском магнитофонном самиздате, от «Песни про йога» Владимира Высоцкого до той композиции свердловской группы ЧАЙ-Ф, из которой мы взяли эпиграф, подпитывалась, прежде всего, из Индии, в меньшей степени – из Китая и Японии.
Правда, в середине 80-х персидские мотивы внезапно прорезались у группы ВЫХОД (Ленинград) – в песне про мудреца из Исфахана, которого укусила овца, но композиция эта до такой степени издевательская, что и цитировать неприлично.
Впрочем, начнем «от яйца». За два десятилетия до образования группы ВЫХОД у нас зарождается интерес к особой «мудрости», произрастающей где-то там, в странах неведомых. За что мы должны благодарить, в первую очередь, наверное, Святослава Рериха – наследника прославленной русско-индийской фамилии художников, писателей – фантастов и народных дипломатов. Сыграли свою роль и книги, бестселлеры своего времени: от романа «Лезвие бритвы» (1963) палеонтолога и писателя – фантаста Ивана Ефремова до «Бронзовой улыбки» (1971) химика и, опять же, фантаста Еремея Парнова (книга Парнова вышла в научно-популярной серии, однако, по сути, представляла собой тоже авантюрный роман из буддистской жизни).
Огромную аудиторию собрал документальный фильм «Индийские йоги. Кто они» (1970).
После чего как раз и побрели по матушке России самодеятельные проповедники, воспетые группой ЗООПАРК:
Здрасьте! Я родом из Бобруйска.
Я – гуру, по-вашему это будет “учитель”.
Я ща вам расскажу о смысле жизни.
Ведь я, в натуре, профессионал, а не любитель.
Но вряд ли будет справедливо возлагать вину на И.А. Ефремова. Я не случайно упомянул его главную специальность. По образованию и складу ума он был естествоиспытатель, и в «Лезвии бритвы» суждения, например, об эстетике, вложенные в уста положительных героев, вполне рациональны (некоторые эстеты сказали бы: чересчур). А вот в индийских сюжетах заметно некритическое умиление тамошней архаикой. Но давайте не забывать, что перед нами всё-таки не монография, а приключенческий роман (хотя и с философскими отступлениями). В романе того же автора «Таис Афинская» просматривается явная идеализация (и модернизация) античности. Из чего вовсе не следует, что Ефремов был сторонником рабовладельческого строя и верил в олимпийских богов.
«Радикальный гуманизм» Ефремова и индуизм как религия, тем более, её теософские суррогаты – совсем не одно и то же, расхождение здесь принципиальное, мировоззренческое. Но предметом моды (и смакования) оказались именно суррогаты.
Был бы жив Иван Антонович, оценил бы такой поворот сюжета.
Изначально индуизм с буддизмом распространялись в атеистическом СССР под рубрикой знакомства с культурой дружественной страны, которая тоже борется против империализма. Такова была официальная позиция. Тогдашние чиновники не имели никаких политических мотивов, чтобы популяризировать аналогичным образом хасидизм или шиитский ислам в редакции Хомейни. При этом и в индийских сюжетах они старались отделять культуру и физкультуру от религиозного обоснования.
Но политики предполагают, а история располагает. Именно в 1970-е годы происходит глубокое разложение и вырождение советской официальной идеологии. Её догмы перестали принимать всерьез даже те, кто получал зарплату в отделе агитации и пропаганды. Соответственно, отовсюду, в том числе и из самого «марксизма – ленинизма», бурно прорастают его исторические альтернативы, прежде всего национализм и мистика. Вот (навскидку) биография видного советского философа, который еще в начале 70-х “пытался обрести иную духовную жизненную опору». «Он увлекается мировидением Рерихов; под влиянием учения «Агни Йоги» («Живой этики») начинает переосмысление теоретического наследия марксизма, намечая новое философское видение, альтернативное философии Маркса” То есть, «духовность» выбирали примерно по тому же принципу, по которому алкоголик выбирает спиртное: всё равно, какого качества, лишь бы покрепче.
Железный занавес, отделявший страны Варшавского договора от капиталистического Запада, вовсе не был таким непроницаемым, как тогда казалось. Недавно в одной из статей, опубликованных «Русской идеей», я пытался продемонстрировать это на примере т.н. «молодёжной революции». Данная, с позволения сказать, революция не только отменила протестантскую трудовую этику. В силу своего принципиального инфантилизма она отвергала всё рациональное, начиная с таблицы умножения («Дважды два уже не четыре!»), культивируя оккультизм и эскапизм: вместо того, чтобы осознавать и ответственно решать реальные проблемы, здоровые молодые люди стали прятаться от них в субкультурный лягушатник, в идеализированное прошлое и просто в детские сказки, для солидности переименованные в «фэнтэзи» и к началу ХХI столетия практически вытеснившие из обращения научную фантастику.
Восточная экзотика – в формулировке Виктора Цоя, «послушал мантры и заторчал» – прекрасно вписывалась в ассортимент «чем бы дитя ни тешилось» и успешно решала те же самые социальные задачи.
«Джордж Харрисон купил пар двадцать бус.
Джордж Харрисон сказал: Я буду жить, любя.
А потом он сказал: Гуд бай, – и ушел в себя.
Ситар играл»
(КИНО. Ситар играл)
Собственно, это и была сказка – про тридевятое царство, где живут бессмертные мудрецы и аскеты, питающиеся солнечным светом. Погружение в неё ни на Западе, ни в СССР не предполагало сколько-нибудь серьезного изучения Индии или Тибета (этим занимались совсем другие люди в академических институтах). И из «духовного наследия» Дальнего Востока прицельно выбирали не конфуцианство (которое в соединении с марксизмом обеспечит потрясающий прорыв КНР в Третье тысячелетие), а даосизм и дзен-буддизм.
За что, за какие заслуги?
Именно за магию и иррационализм. Но если бы кто из столичной интеллигенции тогда всерьез заинтересовался мистикой, он мог бы обратиться, например, к наследникам суфийской традиции, которая передавалась из поколение в поколение в нашей же стране, на Кавказе и в Средней Азии. Почему нет? Вопрос риторический. Именно потому что не всерьез.
Рок-музыканты 80-х с их обострённым чутьём на фальшь и конъюнктуру, как правило, этой моды просто сторонились, а если реагировали, то реакция их (как и В.С. Высоцкого, не случайно почитавшегося «первым в России рокером») была ироническая, с переходом в злобную сатиру, см. у Мих. Науменко в вышеупомянутой «Песне гуру», где даже нарочито корявый язык призван лишний раз подчеркнуть пародийное убожество соответствующей субкультуры, из которой потом (после окончательной победы над историческим материализмом) произрастут «Христос Виссарион», «Мария Дэви Юсмалос», российское отделение «Аум Синрике» и прочие предметы исследования А. Л. Дворкина.
Вы спросите: а как же Гребенщиков? Ведь он всё то же самое, вроде бы, всерьёз пропагандировал.
Но заметьте: сатиру друга Майка на свой счёт не принял. И уверены ли вы, уважаемые читатели, что «мандала с махамудрою мне светит свысока»
– это стопроцентно всерьёз?
Или, например, «Инцидент в Настасьино»:
«Он весь блещет, как Жар-Птица, из ноздрей клубится пар,
То ли атман, то ли брахман, то ли полный аватар
Он сказал – “У нас в нирване все чутки к твоей судьбе,
Чтоб ты больше не страдала, я женюся на тебе”
А в каком контексте и в какой компании «ходят строем» кришнаиты в «Древнерусской тоске»?
Если же строго соблюдать хронологические рамки и брать из СОВЕТСКОГО репертуара АКВАРИУМА такие композиции, в которых прослеживаются восточные источники вдохновения и которые написаны несомненно всерьез, то это, конечно, «25 к 10» («Я инженер на сотню рублей…») Песня принципиальная, в ней подведены итоги и сформулировано отношение к миру. Но отношение это в такой же мере «восточное», в какой и «западное» (христианские мотивы и очевидное влияние стоической философии).
Действительно, к концу 80-х из того подхода к творчеству, который всегда был характерен для Гребенщикова и за который Марина Тимашева назвала его «поликультуристом», формируется его религиозная позиция. «Нелепо предполагать, что в России один Бог, а перейдешь десять метров за границу – там уже будет другой. Бог один, а формы его восприятия в разных регионах, разных культурах разные» (Интервью журналу «Урлайт») Перед нами весьма последовательный экуменизм. Я его всегда приветствовал, поскольку реальная (а не умозрительная) альтернатива – религия как воинствующая этнография.
Впрочем, никакую разумную идею не нужно доводить до крайности (и до самопародии), в нашем случае – до рекламы фокусов Саи Бабы.
Но это уже другая (постсоветская) глава отечественной истории.
А если заглядывать в будущее, то хотелось бы надеяться, что теперь, когда у моих соотечественников есть возможность непосредственно (а не в пересказе Елены Рерих или Sri Sathya Sai Organization) знакомиться с традициями и повседневной жизнью азиатских государств, на «восточном направлении» будет циркулировать меньше экзотики, иллюзий и прямого мошенничества, а больше реального знания, основанного на доброжелательном интересе.
