Воспоминание о приходе в новейшую российскую политику Евгения Максимовича Примакова, вставшего на несколько месяцев во главе кабинета министров (известного как «правительство камикадзе») в 1998 – 1999 годам, побуждает нам сегодня к глубоким и серьезным размышлениям. Ибо все последующие «наслоения» российской политической истории не позволяют отрицать главного: премьерство Примакова спасло страну от экономического и политического коллапса, но его намечавшийся на более длительную перспективу политический проект потерпел неудачу. В чем же заключался основной смысл этого только заявившего о себе тогда проекта?
С точки зрения автора, своими управленческими практиками, проявившимися за время руководства экстраординарным кабинетом министров, Евгений Примаков предвосхитил идеи консервативной демократии.
Для лучшего понимания политической «исходной» следует вспомнить о ситуации, которая сложилась накануне прихода Евгения Максимовича на пост премьер-министра России. Борис Ельцин после переворота осени 1993 года зажал страну в своеобразные «клещи» между диктатурой и гражданской войной (вариант – сползанием в хаос); ригидность власти и отсутствие у власть предержащих воли к компромиссу последовательно усложняли ситуацию. В результате авантюрной экономической политики в интересах «избранных» крупных собственников, сложилась т.н. режимная ловушка – невозможность власти уступить в ситуации углубляющегося кризиса при сужающейся социальной базе. С помощью политического опыта и интуиции Примаковым была найдена формула выхода из кризиса – стабилизация через консенсус в условиях острого дефицита ресурсов (причем не только экономических, но также политических и символических) и объективно ограниченного «окна возможностей».
Заняв пост премьера, Примаков попытался встать над линией внутриэлитных споров и затянувшихся политических игр в де-факто расколотой стране. Впервые за долгое время страна получила правительство, готовое отвечать свои действия, не прячась за мощную фигуру Президента (пусть даже и готового время от времени на «непопулярные решения»).
Впервые со времени «поздней перестройки» сложился компромисс части политической элиты (наиболее адекватной и ответственной) и «молчаливым консервативным большинством» общества, которое в первой половине 1990-х превратилось в пропагандистский жупел с подачи «радикальных реформаторов». Примечательно, что именно в течение нескольких месяцев премьерства Примакова протекал процесс консолидации вокруг него ответственной и просвещенно-патриотической части элиты при поддержке относительного большинства общества (правда, так и не завершившийся).
По результатам своей работы (пусть и досрочно прерванной) Примаков вывел из тупика систему, стремительно терявшую легитимность. В то же время, возглавляемый им кабинет министров стал жертвой не только политических игр внутри «ближнего круга» бывшего президента России, но также и продуктом безответственности тогдашнего думско-партийного истеблишмента, инициировавшего весной процедуру импичмента Ельцину (которую они, как выяснилось, и не собирались доводить до конца).
После потери кресла премьера Примаков рассматривался преимущественно как лидер конкурирующего номенклатурного клана, что фактически снизило его значимость как потенциального выразителя политической альтернативы «курсу Ельцина».
Но для нас же прежде всего важны те политические (и опосредованно – идеологические) установки, которыми руководствовался кабинет Примакова за короткое время своей работы
Прежде всего – отказ от социал-дарвинизма как ключевой установки (и инструмента осуществления) социально-экономической политики, взятой на вооружение в конце 1991 года.
Во-вторых, стремление преодолеть сложившееся глубокое отчуждение между обществом и государством (являющееся предпосылкой «закрытости элиты») – которое нарастало в ситуации «холодной гражданской» войны, усугубленной противостоянием 1993 года, первой военной кампанией в Чечне и многочисленными кризисными проявлениями.
В-третьих, в ситуации обвала экономики и кризиса системы государственного управления была заявлена и начала реализация концепции выживания – как предпосылки постепенно складывающейся и ориентированной на будущее стратегии развития.
Наконец, именно в период работы правительства Примакова произошло возвращение государства-менеджера (пусть в усеченном виде из-за кризиса ресурсов), совместно с обществом управляющего социально-экономическими процессами – которое на время заменило продвигаемую либералами модель государства – «ночного сторожа» с отказом от социальных обязательств.
Апелляция Примакова к ценностям «здорового» и эволюционного консерватизма имела место, к сожалению, не вылилась в какую-либо цельную доктрину, но его политический и управленческий стиль времен премьерства очевидно отличался от стиля «радикальных реформаторов». (Упоминание о принадлежности России к «православной славянской общности», прозвучавшее в период косовского кризиса, было скорее эпизодическим.)
Для понимания политического значения краткосрочного премьерства Примакова нужно вспомнить, что же действительно произошло в стране в августе 1998 года.
На взгляд автора, имел место острейший кризис выстроенной в предшествующие годы олигархо-бюрократической модели, рухнула модель весьма условного благополучия, которое сложилось после «черного вторника» сентября 1994 года. Взрыв «пирамиды» ГКО, вызванный ею обвал рынков «по цепочке» с объявлением дефолта по государственным и корпоративным обязательствам неизбежно привел к уходу в отставку тогдашнего премьера Сергея Кириенко (незадолго до этого успевшего заявить «стабилизационную программу», которую Б. Ельцин упорно отказывался называть «антикризисной»).
Привыкшие к относительной стабильности россияне вдруг обнаружили, что у страны больше нет среднего класса, дееспособного правительства (ставшая привычной фигура бывшего руководителя «Газпрома» уже никого не успокаивала) и способного отвечать по своим социальным обязательствам государства. Выстроенная посредством серии импровизаций «система сдержек и противовесов» не работала, и не одна из заявивших о себе политических сил не имела «рецепта» выхода из ситуации. Двухкратное выдвижение Ельциным на пост премьера «тяжеловеса» Виктора Черномырдина, поставившее Государственную Думу на грань роспуска, выглядело как всё более очевидный фарс и грозило «проседанием» всей системы государственной власти. Однако повторить опыт «одностороннего решения» в духе осени 1993 года исполнительная власть тогда не решилась, ясно ощущая угрозу «провала» в политическое небытие.
Как результат, в течение первой недели сентября Виктор Черномырдин и ряд верных ему кадров совершили свой «исход» из кабинетов власти, а 11-го числа того же месяца начались «восемь месяцев Примакова», которые стали неожиданным, но столь востребованным финалом его и без того вызывающей искреннее уважение политической карьеры. Благодаря этому назначению Россия смогла избежать как «сваливания» в гиперинфляцию, так и жесточайшей стабилизации по аргентинскому образцу с резким уменьшением находящейся в обороте наличной денежной массы (и неизбежным в этом случае падением экономической активности и «обвалом» социальной сферы). Однако благодаря вынужденному для Ельцина кадровому решению Россия избежала твердого и окончательного перехода на латиноамериканские «рельсы» (хотя возврат к политике жесткой макроэкономической стабилизации несколько позже все же произошел).
Благодаря случившемуся кризису и вынужденным кадровым решениям произошло возвращение к взвешенной политике и стратегии разумного компромисса возник шанс на формирование центра власти, пользующегося поддержкой большинства общества и парламента. Правительство разумных и неидеологизированных технократов Примакова, Маслюкова, Задорнова, Густова, Кулика и других стала точкой сборки для просвещенной элиты. Сложился своеобразный прагматический компромисс – с выходом на более прочные идейно-мировоззренческие основания такого компромисса.
Следует признать, что политический вес Е. М. Примакова позволял ему сформировать такой альтернативный центр влияния. Блестящий журналист-международник в «Правде» и с 1970 года — заместитель директора Института мировой экономики и международных отношений, Примаков столь же стремительно выдвинулся к вершинам государственной власти СССР. Помимо этого, Примаков успешно прошел тест на политическую устойчивость в период «бури и натиска» начала 1990-х годов. Получив пост главы внешней разведки при Михаиле Горбачеве (накануне распада страны в ноябре 1991 года), он сохранил его и при Ельцине (не жаловавшем людей из окружения бывшего Президента СССР). Не будучи профессиональным разведчиком, Примаков, тем не менее, сумел заслужить уважением профессионалов из разведсообщества.
Важной четой политического стиля Примакова была выверенная и продуманная командная игра – вместо стратегии «аппаратных бурь» Ельцина. Сменив на посту главы МИД имевшего весьма «проблемную» репутацию Андрея Козырева, Примаков сумел, не вступая в прямую полемику с Ельциным и членами его ближайшего окружения, добиться известной самостоятельности и пространства для индивидуального маневра, не выходящей, однако, за рамки известного внутриаппаратного «консенсуса».
Им была обнаружена «золотая» середина между линией Мистера «Да» и линией Мистера «Нет» – и началась выработка и реализация реалистического курса во внешней политике, не сопровождавшегося отныне односторонними шагами и экспромтами. Не добившись масштабного прорыва в спорных вопросах о расширении НАТО, санкциях против Ирака, статусе Черноморского флота, Примаков сумел обозначить предельные «рубежи», дальше которых уступки Москвы были уже невозможны. Однако выстраивание нового политического курса в ситуации ограниченных возможностей и ресурсов страны продолжалось, и статус России как великой державы уже не оспаривался никем из дискутировавших с ней сторон. В результате подобного акцентирования внешнеполитических приоритетов и интересов страны, и повысился статус самого внешнеполитического ведомства.
Однако не меньшее значение имели качественно новые подходы кабинета Примакова к решению проблем внутреннего развития. В частности, мягкий и разумный дирижизм в экономике принес свои результаты. Вопреки мнению о Примакове как о своеобразном «гении невмешательства» (с легкой руки известного либерального экономиста Андрея Илларионова), на самом деле, именно ряд чрезвычайных действий руководимого им кабинета, предпринятых в конце 1998 – первых месяцах 1999 года, сумел переломить и стабилизировать экономическую ситуацию в стране. Талант Маслюкова как переговорщика в общении с иностранными кредиторами позволил развести по времени выплату долгов частным и государственным кредиторам, России удалось избежать жестких финансовых санкций с их стороны. Замораживание цен на ГСМ дало возможность избежать паралича в сельскохозяйственном производстве. Ужесточение контроля за Пенсионным фондом, в свою очередь, позволило сохранить в работающем состоянии пенсионную систему в условиях крайне ограниченного по своему размеру госбюджета.
Другая не менее значимая черта премьерского «стиля» Примакова – опора на советский технологический потенциал и «импортозамещающую» активность частного бизнеса вследствие девальвации рубля. Рост производства почти на 25 % с октября 1998 г. по март 1999 года на фоне снижения в разы темпов инфляции стал фундаментом тогдашнего российского «экономического чуда». Не принимая целенаправленных усилий для стимулирования экономического роста, правительство Примакова помогло росту твердым поддержанием определенных «правил игры» в экономике.
Правительством Примакова активно проводилась в жизнь идея социального партнерства бизнеса, работников и государства, дополненная готовностью решать практические вопросы и идти навстречу пожеланиям деловых кругов, связанных с развитием национальной экономики и внутреннего рынка..
Кроме того, на упомянутый выше рост сработали макроэкономические условия, изменившиеся после краха 17 августа. Четырехкратная девальвация рубля подняла серьезно спрос на отечественные товары, что почти немедленно дало толчок к наращиванию их производства. Вместе с тем, правительство пресекло попытки устраивать вновь разные финансовые пирамиды, инициировавшиеся руководством Центробанка.
Не меньшее значение имело последовательное ограничение экстраординарным Кабмином финансово-спекулятивных практик, включая устройство финансовых «пирамид» руководством Центробанка. Решение проблемы взаимозачета между хозяйствующими субъектами и эмиссия денег для стабилизации банковской системы стали важным фактором финансовой стабилизации. Помимо этого, предпринятые шаги по преодолению «корпоративной замкнутости» банковской системы побуждали ее работать на реальную экономику. Не меньшее значение имела и антимонопольная политика (памятна тяжба Кабмина с МПС в стремлении проиндексировать транспортные тарифы с учетом реального курса рубля). Ограничив аппетиты естественных монополий, правительство Примакова содействовало тем самым упомянутому экономическому росту.
Несмотря на пикировку с некоторыми из влиятельных представителей российской корпоратократии (Борис Березовский, Александр Мамут), правительство Примакова не решилось на масштабную деолигархизацию, – поскольку для этого требовались иной масштаб власти и беспрецедентная политическая воля. Помимо этого, правительство Примакова не успело приступить к реализации налоговой реформы, которая могла бы содействовать стабилизации экономического роста на более длительную перспективу.
Но большее значение, на взгляд автора, все же имела политическая составляющая деятельности «необычного премьера» и его правительства. Евгений Примаков стал политическим премьером, проведший страну между Сциллой и Харибдой – то есть между торжеством откровенно волюнтаристской автократии и «провалом» страны в глубочайший кризис. Благодаря влиятельной и авторитарной фигуре премьера, возглавляемое им правительство за несколько месяцев превратилось в потенциальный центр альтернативной политики и обеспечивающих ее реализацию стратегий – которой, как мы хорошо знаем, не дали оформиться и реализоваться.
Вместе с тем, одной из ключевых особенностей политического стиля Примакова в период его премьерства являлось стремление оставаться над схваткой в ситуации внутренних противоборств – что побудило его к целому ряду уступок текущей политической конъюнктуре (номинальное согласие на договор CНB-2, отсутствие долговременной публичной реакции на бомбардировки Югославии, проведение через Госдуму небесспорного по своему характеру Закона о разделе продукции, позиция по резонансному «делу генпрокурора Скуратова»). И хотя эта подобная позиция в ситуации общей слабости государственной власти выглядела в целом оправданной, Примаков постепенно превратился в ее заложника. Публично выступив в мае 1999 года против инициированного Госдумой импичмента президенту Ельцину, он оказался в некоторой «промежуточной» и в итоге проигрышной позиции – уступив ради внутриэлитного мира манипуляциям Ельцина и его окружения, несмотря на высокий уровень поддержки в обществе и парламенте.
Дальнейшая карьера Примакова в политике, к сожалению, шла по нисходящей. Пойдя на предсказуемый союз с амбициозным мэром Москвы Юрием Лужковым и затем- с влиятельным представителями «партии региональных лидеров» (Шаймиева, Рахимова, Яковлева и др.), он неизбежно утрачивал прежнюю свободу маневра и возможность позиционировать себя в качестве надпартийного и общенародного лидера. Партия ОВР не состоялась в качестве «альтернативной партии власти», приняв на себя навязанный им СМИ образ «региональных фрондеров» и «противников укрепления государственности» (на что существовал спрос в обществе).
Таким образом, Примаков отступил под натиском не только и не столько изменившегося общественного мнения, сколько под воздействием совокупной мощи связанных воедино административного и пропагандистского ресурсов – равно как и с фактором изменчивости позиции региональных элит под влиянием общефедеральной политической конъюнктуры.
В итоге, политический проект Примакова, то есть в его лице – государственническо-центристская и социально-ориентированная альтернатива политике Б. Ельцина, потерпел неудачу в изменившейся политической ситуации. Политик с более чем внушительным опытом и квалификацией уступил Б. Ельцину с его невероятным чутьем и «инстинктом власти», и в итоге не сумев повторить опыт знаменитого малазийского премьера-«тяжеловеса» Махатхира Мохаммада – востребованного своей нацией после длительного ухода с руководящих постов. Устояв в эпоху «бури и натиска», он так и не превратился в политическую фигуру, запускающую механизмы самооздоровления нации, общества и государства.
Тем не менее, для нас по сию пору остается актуальной принципиальная важность и возможность просвещенно-консервативной альтернативы политическим и социально-экономическим практикам, утвердившимся в России с начала 1990-х годов и приведшим российское общество к кризисному, атомизированному и манипулируемому состоянию.
Опора на демократические механизмы с одновременным уважением к идее сильного и ориентированного на нужды общества государства, общим ценностям и принципам политического и идеологического консенсуса – вот те элементы из наследия ушедшего от нас в июне 2015 года Примакова, которые соответствуют платформе консервативной демократии. Будут ли эти идеи востребованы современным российском обществом, и найдется ли политическая сила, способная взять их на вооружение и реализовать на практике – остается лишь предполагать. Так или иначе, изучение путей развития нашей страны в течение двух последних десятилетий через призму опыта правительства Примакова представляется вполне обоснованным и перспективным – как, собственно, и сама идея «консервативной демократии для всех».
