В своей статье, вышедшей в первый день нового года в журнале «Россия в глобальной политике», Борис Межуев отмечает, что Москва в 2014–2015 годах фактически принесла «Русскую весну» в жертву очередной попытке сближения с Европой. Тем самым, российские элиты продемонстрировали свою неизбывную европоцентричность и недостаток того, что сам автор называет «цивилизационным реализмом», т. е. осознания геокультурной инаковости России и «Евроатлантики».
Инаковость же эта, по мнению Межуева, диктовала десять лет назад и диктует сейчас совсем другую логику действий, а именно, обособления «острова России» от других геополитических блоков, обеспечение ее равноудаленности от «Евроатлантики» и Китая, а также территориального размежевания между блоками, в том числе через реализацию «корейского сценария» в отношении российско-украинского конфликта.
«Цивилизационный реализм» Бориса Межуева представляется мне чрезвычайно удачным термином, которому, однако, еще предстоит обрести свое истинное содержание. На данный момент ему, на мой взгляд, не хватает ни “цивилизации” (в смысле обретения самобытной философской основы), ни “реализма” (в смысле понимания военно-стратегической составляющей нынешнего конфликта). В рамках дискуссии на сайте журнала «Россия в глобальной политике» развернувшейся прошлой осенью, я уже попытался показать, что истоком “единой, вполне интегрированной, и сознающей свое глубокое отличие от России” западной цивилизации является именно то “консервативное Просвещение“, которое сам Борис Межуев предлагает в качестве основы новой российской идеологии. Я так же попытался наметить альтернативные пути консервативного синтеза.
Здесь же я попытаюсь обозначить слабые места в представлении Бориса Межуева о характере нынешнего конфликта и о желательности его разрешения по «корейскому сценарию». Упоминание о нем меня как историка сразу же заставляет вспомнить о размещении американского ядерного оружия в Южной Корее уже 1958 году, т. е. всего спустя 5 лет после прекращения боевых действий вдоль 38-ой параллели. Сходным образом, реализация «корейского сценария» в отношении Украины весьма вероятно приведет к тому, что, спустя несколько лет после заморозки боевых действий на принципах uti possidetis, на оставшейся подконтрольной США и НАТО территории Украины будут размещены элементы американской ПРО и/или ударные системы. Недопущение развертывания которых и является главной целью Москвы в данном конфликте – целью, ради которой она пошла на немалые жертвы.
Здесь мой собеседник, разумеется, может возразить, что «нравится (ли это Москве), или не нравится, а НАТО (все равно) расширяется», имея в виду то обстоятельство, что начало СВО спровоцировало вступление Финляндии в Северо-Атлантический альянс. В результате Россия теперь непосредственно граничит с этим блоком не только в Прибалтике, но и на всем протяжении от Арктики до Белоруссии. Однако, расширение НАТО не стоит понимать слишком механистически, то есть без учета конфигурации включенных в него территорий. Вступление Прибалтийских стран в НАТО ничего по большому счету в военно-стратегическом плане не изменило, поскольку отсутствие у стран Балтии «стратегической глубины» делает любые элементы стратегической ПРО (в случае, если бы они там были размещены) не защитимыми. То же самое плюс-минус относиться и к Финляндии. И совсем другое дело – Украина, растянутая с Запада на Восток на 1000 километров, в сочетании с сильнейшей в Европе армией, которая способна будет эти элементы американского ПРО прикрыть.
В целом представление Бориса Межуева о формировании и размежевании геополитических блоков выглядит чрезмерно «территориальным», т. е. предполагающим жесткое разделении на “нашу” и “их” территорию.1 Напротив, ход нынешнего конфликта демонстрирует, что то, что не “наше” – не обязательно “их.” Собственно, ни на одном этапе столкновения Москва не проявляла стремления к территориальному поглощению всей Украины, или какой-либо значительной ее части. Вместо этого налицо то, что в англоязычной литературе называется «area denial strategy» (стратегия недопущения доступа на территорию), которая делает невозможной для США использовать Украину для стратегического “удушения” России.
Логика данной стратегии позволяет спрогнозировать, что Москва ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем, ни в какое наступление не пойдет, а будет продолжать держать фронт и наносить ракетные удары по всей территории Украины от Харькова до Львова. В результате, борьба ВС РФ и ВСУ постепенно затухнет в силу исчерпания потенциала последних, и конфликт все больше будет напоминать нынешние взаимоотношения Израиля и Сирии. Напомню, что эти страны находятся в состоянии войны с 1967 года, однако активных боевых действий между ними уже давно нет, а есть только систематические удары Израиля по иранским прокси на сирийской территории. Стоит только в этой формуле заменить Израиль на Россию, Иран – на США, а Украину – на Сирию, чтобы понять, что нынешний конфликт – весьма вероятно очень надолго, возможно даже на десятилетия.
Борис Межуев называет такую ситуацию «стратегическим тупиком» и говорит о необходимости «выхода из конфликта». Здесь, однако, важно проводить различие между боевыми действиями ВС РФ и ВСУ с одной стороны, и российско-американским противостоянием – с другой. «Патовая» ситуация на российско-украинском фронте, составляющем первый из обозначенных уровней конфликта, вполне сочетаема с успешной реализацией цели Москвы на втором его уровне (т.е. в смысле недопущения расширения стратегической архитектуры США и НАТО на украинскую территорию).
Напротив, реализация «корейского сценария», без закрепления нейтрального внеблокового статуса Украины, означала бы то самое «стратегическое поражение» Москвы, о необходимости которого еще недавно хором говорили мейнстримные западные политики и эксперты. Вот почему, при всей несомненной гуманности предлагаемого Межуевым способа разрешения нынешнего конфликта, ему не хватает того самого реализма, от которого зависит общий успех его геополитической концепции.
1 В определенной степени здесь можно увидеть отголоски знаменитого тезиса Збигнева Бжезинского о том, что способность России оставаться первоклассным геополитическим игроком напрямую связана с ее контролем над определенными пограничными территориями (по мнению Бжезинского – прежде всего – над Украиной). Как историк, я опять же не могу здесь не заметить, что контроль над населением и ресурсами Украины не помешал царской России проиграть в мировой войне, так же как временная утрата этого контроля не помешала Советской России в ней победить.
