При очевидном изобилии книг ныне затруднительно прочесть что-то масштабное художественное о современности. То бандитский мордобой, то триллеры о трудной жизни миллиардеров, то мелодрамы в стиле «девушка внезапно обнаруживает, что она беременна», то апология шизофреников как единственных приличных людей в этой проклятой стране, то горькие сетования о том, как всё было бы хорошо, если бы не белые, красные, русофобы, квасные патриоты, инородцы, агенты влияния и пр. — нужное подчеркнуть.
Ни единого текста, который можно было бы по старинке назвать «энциклопедией русской жизни». Сплошное броуновское соударение агиток, скроенных как воплощения личных предрассудков. Только треск столкновений стоит. Кто громче треснет — тому престижную литературную премию дадут. Какая уж тут энциклопедия…
Меж тем её вполне можно отыскать. Только не у нас.
Она была написана великим китайским писателем Лао Шэ и опубликована в 1933 году. Называется — «Записки о Кошачьем городе».
Лао Шэ родился 3 февраля 1899 года (сегодня при желании можно отметить его день рождения), первый свой роман опубликовал в 1926-ом и вскоре стал одним из ведущих писателей Китая. Но вот сам Китай в ту пору…
Сходные социально-политические ситуации вызывают в порядочных и переживающих за свою страну людях примерно одинаковые чувства и образы.
И Китай, и Россия совершили несколько искренних попыток вписаться в устоявшийся мировой расклад на правах младших, догоняющих партнёров. И уже попробовали результаты этих попыток на вкус. Мы — в начале двадцатого века, особенно после Февральской революции, а потом — в девяностых. Китай — после падения империи, в двадцатых-тридцатых годах прошлого столетия: реформаторы упоённо копировали абсолютно не работавшие в китайских условиях западные институты, региональные лидеры растащили страну на практически независимые анклавы, наркомания стала национальным бедствием, экономика ссохлась до размера кормушки компрадоров, коррупция зашкаливала, армия утратила боеспособность при всей её фантастической численности…
И Россия, и Китай попытались защититься от превращения в вымирающую и разграбляемую окраину глобальной экономики коммунизмом. Не скажу, что лекарство оказалось горше болезни — территориальную целостность обеих стран коммунизм сумел сохранить. Благодаря ему же были созданы основы современной промышленности, науки, здравоохранения, образования… И всё же что-то с коммунизмом оказалось не то. Во всяком случае, у нас. Во всяком случае, пока.
В тусклое, тухлое время тотального развала и унижения Лао Шэ пишет свою знаменитую книгу, где в гротескной, фантастической форме (повествование ведётся от лица персонажа, который якобы попал на Марс и обнаружил там странную расу кошкоподобных людей) описывает окружавшую его отвратительную реальность.
Вот, навскидку, о свободе.
«…Разбой свидетельствует о свободе личности, а свобода всегда была высшим идеалом людей-кошек. …Люди-кошки называют свободой насилие над другими, отказ от совместной деятельности, произвол».
«Измена клятве входит в их понимание свободы. …Прежде среди людей-кошек были распространены клятвы, однако за последние пятьсот лет их давали так часто, что теперь произносят только в шутку. Эта реформа является очевидным прогрессом».
О взаимоотношениях с внешним миром:
«Поскольку люди-кошки не могут победить иностранцев, у них остаётся только одна надежда — что иностранцы сами перебьют друг друга».
«Уважать можно только достойных людей, а люди-кошки утратили и честь, и совесть — не удивительно, что иностранцы с ними не церемонятся».
О молодёжи:
«Молодёжь должна быть живой, а мои сверстники с самого рождения какие-то полумёртвые. Они всем недовольны, однако стоит им почуять малейшую выгоду для себя, как их сердца черствеют».
«Молодёжь становится все более поверхностной. Даже те, кто в самом деле хочет спасти страну, только попусту таращат глаза, когда захватывают власть, потому что для правильного её использования у них нет ни способностей, ни знаний».
Об образовании:
«— Господа, — сказал учитель с невыразимой печалью. — Сегодня вы кончаете высшее учебное заведение и должны осознать, какая это торжественная минута. — Одна из его слезищ капнула. — В нашей стране все учебные заведения высшие, это особенно приятно! — Упала вторая слезища. — Не забудьте добро, которое делали вам директор и преподаватели. Для нас большая честь быть вашими учителями, но вчера вечером умерла от голода моя жена, это… — Он долго боролся с собой и наконец взял себя в руки. — Вы, наверное, знаете, что мы уже двадцать пять лет не получаем жалованья. Господа!.. — Он не мог больше продолжать и, пошатнувшись, сел на землю. — Сейчас будут выдаваться дипломы».
«В школу ходили не учиться, а получать диплом. Ну скажи, разве не прекрасная реформа?»
«Между тем связанных бросили к стене, а у одного отрезали руку и подкинули её в воздух.
— Посмотрим, как он теперь будет руководить нами, дохлая тварь! — кричали юнцы. — Ты хотел, чтобы мы учились? И ещё не разрешал трогать девушек? Общество разложилось, а ты заставлял нас учиться?! Вырвать у негодяя сердце!»
«Но что они могли делать после окончания? Для тех, кто изучал машины, мы не приготовили современной промышленности; изучавшие торговлю были вынуждены становиться лоточниками, а стоило им начать дело покрупнее, как их грабили военные».
«Спрашиваешь, чем вызван крах нашей системы образования? Я не знаю точно… Думаю, что утратой человечности. Даже в самом начале знакомства с новыми науками они понадобились только для наживы, для создания всяких ценных безделушек, а не для познания истин, которые можно передать потомкам».
Об учёных новой генерации:
«Жалованья нам не выдают уже несколько лет. Правда, на комиссионных можно неплохо заработать, но ведь мы учёные нового типа, и нам нужно во много раз больше денег, чем старым учёным. Мы пользуемся только импортными вещами, а каждая такая вещь могла бы прокормить дюжину старых учёных».
«— Что это на вас надето, господин иностранец?
— Штаны, — ответил я, чувствуя себя довольно неловко.
— А зачем они?
— О какой учёной степени они свидетельствуют?
— Наверное, ваше общество делится на классы штанных и бесштанных?»
(Не отсюда ли Георгий Данелия взял для «Кин-дза-дза» уже вошедшую в наш ироничный культурный код концепцию цветовой дифференциации штанов, без которой общество потеряло бы все стимулы?)
О библиотеках:
«Последняя книга продана пятнадцать лет назад. Сейчас мы занимаемся перерегистрацией.
— Что же вы регистрируете, если книг нет?
— Дом, стены… Готовимся к новой революции, хотим превратить библиотеку в гостиницу и получать хотя бы небольшую аренду».
О государственном устройстве:
«А учреждений мне встретилось много: министерство проституции, институт дурманных листьев, управление кошачьими эмигрантами, министерство борьбы с иностранными товарами, палата мяса и овощей, комитет общественной торговли сиротами… Некоторых интересных названий я просто не понял. Чтобы обеспечить всех чиновников службой — или бездельем, — требовалось как можно больше учреждений».
О морали:
«От императора до простого люда — все считают дурные поступки естественными, а хорошие лицемерными».
О юном бунтарстве:
«— Мы должны низвергнуть родителей, преподавателей и восстановить нашу свободу! Сейчас мы схватим императора и подарим его иностранцам, чтобы они нас поддержали… Вперёд! На дворец!
Никто не тронулся с места. Студент крикнул снова — опять никто не шевельнулся.
— Может быть, сначала лучше разойтись по домам и убить отцов? — предложил один. — Во дворце слишком много солдат, как бы не нарваться».
О политике:
«Не удивительно, что все смотрят на политику как на взаимный обман: удачно обманул — значит выиграл, неудачно — провалился».
«Бесчестная политика родилась как результат экономического развала. Сейчас об экономике вообще никто не беспокоится; восстановить её не легче, чем воскресить мертвеца. Мы пережили слишком много политических потрясений, и с каждым из этих потрясений всё человеческое обесценивалось, а злодеи побеждали».
«Чтобы не погибнуть, им надо вернуться к прежним временам, запретить дурманные листья, восстановить сельское хозяйство и промышленность. Но кто все это сделает? Слишком много нужно сил, твёрдости и решительности, чтобы из животных превратиться в людей».
В романе Лао Шэ Кошачье государство гибнет под натиском внешнего нашествия. Ко времени написания «Записок» японцы уже отхватили от Китая Маньчжурию, так что намёк был более чем прозрачен. Но Лао Шэ вовсе не идеализирует врага — в отличие, кстати сказать, от наших властителей дум, которые почему-то уверены, что то ли фон Лееб, то ли фон Кюхлер непременно взяли б на себя нешуточную заботу обогреть и накормить капитулировавший Ленинград, а в целом вермахт во главе с генералом Власовым таки даровал бы измученному тиранией народу России ту самую свободу.
Но Лао Шэ понимает, в чём преимущество врага и отчего он побеждает. Вернее — отчего вообще в схватках побеждают, а отчего терпят поражение.
«Тут я впервые увидел врагов Кошачьего государства. Большинство из них были ещё ниже ростом и явно ещё подлее и свирепее. …Но они имели, по крайней мере, одно преимущество: уважение к собственной стране. Это уважение выражалось в чудовищном эгоизме, и всё же лилипуты выигрывали в сравнении с жителями Кошачьего государства, каждый из которых думал лишь о собственной выгоде».
Таков был тогда Китай.
А впереди у него были долгие годы военной резни, десятки миллионов погибших и замученных, потом кровавая гражданская война, победа коммунистов и провозглашение КНР (которое всей душой принял Лао Шэ), первые годы коммунистической власти с их уродствами и жертвами, большой скачок, коммуны, объявленный Мао Цзэ-дуном «огонь по штабам» и начатая этим призывом разрушительная культурная революция (в ходе который при не вполне понятных обстоятельствах погиб и сам великий писатель)…
И всё равно, всё равно, несмотря на это, уже вскоре — великие свершения, которые у нас на глазах делают Китай первой державой мира.
В нашей стране ко времени выхода «Записок» самые страшные эксцессы большевистской революции и гражданской войны были уже пережиты, начинались грандиозные, давно назревшие стройки. Из ужасов впереди оставались лишь так называемый Большой Террор (природа которого в свете последних исследований становится более понятной) и навязанная извне чудовищная война. А помимо этих двух — великие свершения, одно за другим…
И никто не объявлял у нас «огонь по штабам».
Зато у нас штабы открыли огонь по собственному народу. В серьёзных научных работах, в том числе в непредвзятых западных, с небольшими вариациями девяностым годам даётся примерно одна и та же характеристика: самое масштабное ограбление и истребление среднего класса за последние несколько веков.
У Китая сначала был Кошачий город, а потом — великие свершения.
У нас сначала были великие свершения, а потом — Кошачий город.
Но ведь будет же и опять какое-то «потом»! Какое? Какие ещё коленца отколоть, какие совершить кульбиты должна будет наша история, чтобы разомкнуть круг, покинуть дотлевающий кошкин дом, ради прописки в котором былые великие свершения были пущены кошке под хвост, и снова взяться за дело, которое просто обречено вновь оказаться великим — ибо полумерами не отделаться, малым не спастись?
Лао Шэ был пессимистичней, чем реальная история его страны. Роман кончается так:
«Я наблюдал, как некоторые люди-кошки пытались бороться, но небольшими группами по четыре-пять человек. Они до самого конца не научились действовать сообща. Я видел холм, на котором столпилось десятка полтора кошачьих беженцев — единственное место, ещё не захваченное врагом. Не прошло и трёх дней, как они переругались и передрались между собой. Когда на холм поднялись лилипуты, там осталось всего два дерущихся человека-кошки — наверное, последние жители Кошачьего государства. Победители не стали убивать их, а посадили в большую деревянную клетку, где пленники продолжали яростный бой, пока не загрызли друг друга до смерти. Люди-кошки сами завершили своё уничтожение».
А на самом деле созданный не такими уж далёкими потомками людей-кошек луноход, с достоинством названный в традициях именно китайских легенд «Нефритовым зайцем», уже успел впервые в истории человечества поколесить по обратной стороне Луны.
Но если бы не тревога Лао Шэ, и если бы не тревоги таких, как он, и если бы не их надежды на то, что всё всегда ещё можно поправить и вернуться к самим себе — нефритовый заяц так и остался бы лишь полузабытым персонажем ветхих легенд прозябающей мировой окраины.
Хочется верить, что это общая закономерность, и реальная история всегда оптимистичней и жизнелюбивее тех, кто так талантливо и непримиримо реагирует на её чёрные полосы.
