Не так давно французская право-консервативная мысль понесла тяжелую утрату – скончался один из наиболее ярких и глубоких ее представителей Патрик Бюиссон, известный историк, блистательный эссеист, политолог и социолог, а также бывший советник Николя Саркози, которому он помог избраться, оттянув в его пользу значительную часть голосов электората Жан-Мари Ле Пена (Саркози, кстати, никак не отозвался на смерть своего благодетеля).
Его называли homme de l’ombre de la droite («теневая фигура правых»), le conseiller du prince («советник государя», с аллюзией на «Государя» Маккиавелли), éminence grise de Sarkosy («серый кардинал Саркози»), даже «злым гением правых» – он, как видим, неизменно подвергался определенной демонизации, как же без этого, ведь это аутентичные правые! – в общем, самый настоящий католик-контрреволюционер и главный идеолог современной право-консервативной мысли во Франции.
За полгода до смерти Патрик Бюиссон выпустил свою последнюю книгу со знаменательным названием DécaDanse (Albin Michel, 2023). Слово, вынесенное в заголовок книги, состоит из décadance («упадок») и danse («танец»). В переводе получается что-то вроде «декадируем, танцуя».
Понятие décadanse было придумано еще Сержем Гензбуром (см. его одноименную песню 1971 года), известным певцом-композитором, большим любителем всякого рода чувственных наслаждений, к которым открыла свободный демократический доступ революция Мая 68. О том же были его песни, часто с откровенным текстом, аллюзивной ритмикой и нескромными вздохами, они отразили дух эпохи, девизом которой были слоганы «запрещено запрещать» и «наслаждайся без препятствий». Однако, как неглупый человек, Гензбур понимал, что «свобода», которой одарили его поколение, неизбежно приведет к трагическому концу. Отсюда и новообразование Décadanse, предощущение какого-то мрачного конца, может быть даже возмездия.
Патрик Бюиссон констатирует, что предвидение Гензбура осуществилось.
В своей книге он препарирует ушедшую эпоху – последние полвека – выделяя в ней те структурные образования, которые привели к патологии.
Этот экзистенциальный тупик, в котором оказалось западное общество, по мнению Бюиссона, был предопределен «эмансипациями» всякого рода, в первую очередь «сексуальной революцией».
Автор прослеживает процесс сотворения homo eroticus – человека исключительно материальных интересов, занятого поисками чувственных наслаждений, а именно ярких зрительных и слуховых, густативных, эстетических, эротических ощущений.
«Мы констатируем, что произошел антропологический разрыв, равный по значимости переходу от неандертальца к сапиенсу. Сначала был великий переход от homo religiosus к homo economicus, а сегодня возник новый тип человека, который я называю homo eroticus.
Что объединяет последние два типа? В них человек сводится к тому, что в нем есть самого безличного – к потреблению экономических благ и потреблению секса. Нет ничего более безличного, чем эти две «активности». Под прикрытием так называемой «индивидуализации» произошла, напротив, униформизация – все потребители мыслят, чувствуют и ведут себя одинаково».
Бюиссон констатирует, что таким образом произошел переход от «вечного человека» Честертона к «человеку без свойств» Роберта Музиля, живущему согласно новой заповеди, отменяющей все предыдущие: «Потребляй!»
«Мы присутствуем при полной инверсии соотношения между высшим и низшим. И этот беспрецедентный поворот в истории человечества произошел всего за 20-30 лет!
Примечательно, что 70-е годы были отмечены неслыханным ускорением. Вы знаете, ускорение – это свойство падения, его никогда не бывает при восхождении».
Консюмеристская революция (включая сексуальную) создает не только новые товары, но и нового человека
Массово распространившийся гедонизм, согласно Бюиссону, осуществил настоящий геноцид народной культуры, уничтожив в том числе религиозные и моральные ценности «старого мира». «Пазолини прекрасно описал этот процесс. До-потребительское общество создавало сильных и целомудренных людей, ведомых не-рыночными ценностями: главными в нем были честь, доверие, взаимопомощь, мужественность, достоинство. А вот общество потребления нуждается в людях слабых и чувственных. Именно это отмечает Пазолини в своих «Лютерианских письмах»: «Нерелигиозность и общество потребления превратили людей в уродливых тупых автоматов, обожателей вещей».
Там, где фашизм и коммунизм потерпели историческое фиаско, говорит Бюиссон, потребительский тоталитаризм одержал победу – он заменил homo faber, «человека умелого» (то есть «делающего», «фабрикующего»), его противоположностью – homme fabriqué, сфабрикованным человеком.
«Речь здесь не о поверхностном изменении, а о глубокой индоктринации, которая похищает и меняет души, манеру жить и мыслить, распространяет новые культурные модели. Новый человек – это тот, в котором человеческая природа не является той последней инстанцией, способной сопротивляться натиску модерности».
Ибо речь идет о войне между дорогим сердцу Патрика Бюиссона «естественным порядком» (ordre naturel), господствовавшим тысячи лет, и агрессивно наступающим искусственным порядком (ordre artificiel) – фальшивым, мертвящим, «сфабрикованным».
Ханна Арендт, добавляет он к слову, предвидела возможность «тирании без тирана» – новой формы подчинения человека, в которой власть будет анонимной, безболезненной, она будет растворять, как кислота, человеческие связи и создавать новый мир, населенный изолированными друг от друга индивидами.
Ликвидация старого мира
Среди инструментов, с помощью которых была произведена ликвидация «старого мира», Патрик Бюиссон называет в первую очередь телевидение.
«Материальная мощь техники – такой же важный мотор истории, как и идеологии, – отмечает он. – Религиозные войны были бы невозможны без книгопечатания, и такое триумфальное культурное наступление гедонистской революции невозможно было бы без телевидения – акушера нового мира с его моделями и стандартами».
Бюиссон отмечает, что «революционеры» Мая 68 – это прежде всего «дети телевидения» (одноименная развлекательная передача Les enfants de la télé, вот уже три десятилетия занимающая досуг французов) – буквально вскормленные из соски и воспитанные «голубым экраном». А ведь никто не придал значения тому, что «голубой огонек телевизора в каждом доме заменил красный огонек табернакля в церкви».
Последствия сравнимы с геологическим сдвигом тектонических плит: «Буквально за несколько лет телевидение свело на нет традиционное внутрисемейное общение, опустошило деревенские и квартальные бистро, обезлюдило церкви. Произошло быстрое стирание и исчезновение прежних форм социальности. И вот мы оказались оторваны от тысячелетних моделей общения и освободились от всех так называемых «угнетений», имя которым Бог, семья, отечество».
Телесериалы, передачи для модниц, «эстрада», пишет Бюиссон, быстро и незаметно проникли в глубины сознания людей, ведь все эти виды развлечения были созданы почти с неприкрытым намерением занять все свободное пространство того, что называется imaginaire collectif, переформатировать умы и создать новые модели поведения.
«Никогда еще подчинение новому моральному авторитету не было достигнуто с таким минимальным сопротивлением и в такие короткие сроки. Еще никогда ни одно государство, ни один институт, ни одна церковь не получала такой мощный инструмент для проекта перевоспитания людей. Никогда еще доминирующий класс не предпринимал такого глобального и такого массового кондиционирования населения».
Смысл сексуальной революции
Coup de maître сексуальной революции («гениальный ход»), по Бюиссону – это идентификация секса со свободой, с ликвидацией всех старых «угнетений». Им удалось придать сексу престиж революционности, преобразовать его в субверсивный акт par excellence, который – и только он! – откроет путь к свободе.
На самом деле сексуальное псевдо-освобождение очень быстро оказалось новым отчуждением (прежде всего для женщины) и привело к новому конформизму.
Парадоксальным образом, говорит Бюиссон, сексуальная революция, обещавшая женщине освобождение от «патриархального угнетения», обернулась своей противоположностью – фаллократией.
«Ведь что такое фаллократия? Это «секс без препятствий», а также без последствий и обременений, таких как брак, дети, ненужные прелюдии и сентиментальные ритуалы. Май 68 привел именно к такому виду отношений между полами. Все это свелось к потреблению женского тела, в чистом виде. Женщины, таким образом, оказались сильно проигравшей стороной, в отличие от мужчин».
Заповедь «наслаждайся!», написанная огромными буквами на стенах Мая 68, оказалась просто-напросто требованием заплатить по счетам. Ибо под наслаждением имелось в виду потребление, а оно бесплатным не бывает.
Таким образом, согласно Бюиссону, «сексуальное освобождение» оказалось «освобождением» в либеральном смысле. Эта видимая дерегуляция отношений между полами, которая привела к новой гипернормативной сексуальности и к всеобщей тарификации наслаждений, заменила, в большинстве случаев, прежний долговременный союз мужчины и женщины ради продолжения рода кратковременным сожительством ради секса.
А секс, в свою очередь, превратился в рынок, и человеческие тела на этом рынке – в товар.
Роль феминизма в ухудшении положения женщины
На первом этапе, как известно, феминисты хотели освободить женщину от давления государства, от «патриархального угнетения». Чтобы она не была обязана все время рожать детей для работы на заводе, для войн и т.д. Женщина хотела стать хозяйкой своего тела («Мое тело – мое дело») и своей судьбы, чтобы никто не контролировал ее интимную жизнь.
Неофеминизм, наоборот, требует повсюду вмешательства государства, чтобы на каждом углу присутствовала полиция и судьи. Чтобы следили за нравами и поступками мужчин и наказывали их. Феминисты сегодня добиваются настоящей криминализации мужчин, а для этого необходим перманентный контроль государства за отношениями полов.
Тогда убирали государство из частной жизни, теперь наоборот, призывают. Установился новый моральный порядок, не менее удушливый, чем в XIX веке. С той только разницей, что тогда было запрещено говорить о сексе, теперь же все строится именно на нем.
Бюиссон отмечает еще один немаловажный момент: облегчение процесса развода, его «доступность» для широких масс (раньше это был дорогостоящий процесс, и его могли позволить себе только богатые) привели к пауперизации женщин, снижению их социального статуса. Возник новый феномен: феминизация бедности.
Феминисты ничего не сделали для того, чтобы рынок труда был адаптирован под особенности женских потребностей и возможностей (материнства, физиологического цикла и т.д.) – напротив, женщин «прогнули» под рынок. Такова либеральная идеология: женщина должна работать наравне с мужчиной, а материнство, будучи в этом препятствием, подпадает под неблагоприятный режим.
Таким образом, при внимательном анализе становится очевидно, что многое из того, что подавалось в 50-60-70-е годы как социальное достижение, как моральный и материальный прогресс, обернулось своей противоположностью.
Консерватизм VS прогрессизм
Книга Патрика Бюиссона DécaDanse – своего рода коллективный психоанализ и констатация глубокой деградации общества потребления.
Обвинения в «реакционности» и «неприятии нового» Патрик Бюиссон отметает следующим рассуждением: прогрессизм впал в парадигму no future. Любопытно, например, что папа Римский Франциск не называет себя Франциском I – он повел себя так, как будто за ним определенно не будет других понтификов с этим же именем. То же самое сделал король Бельгии Филипп – впервые в истории западных королей появился король «без номера». Как будто история бельгийского королевского двора должна оборваться, у него нет будущего.
О том же no future свидетельствует культура смерти, охватившая западную цивилизацию – ожидание климатического конца света, повсеместное стремление легализовать эвтаназию, сделать аборт первейшим достижением и неотъемлемым правом женщин (и не только женщин, кстати, но и «небинарных персон», трансгендеров и т.д.). Не так давно во Франции торжественно, при большом стечении народа и журналистов, вписали это новое «право человека» в Конституцию, что было воспринято некоторыми группами населения – активистами различных меньшинств – как историческое событие.
Прогрессизм, таким образом, уже не обещает светлого будущего, не предвидит благополучия, какого-либо позитивного развития, привлекательных перспектив.
А вот консерватизм, напротив, озабочен строительством будущего и продолжением человеческого рода. И он делает это, опираясь на лучшие достижения прошлого, на традицию, на выработанную тысячелетиями общечеловеческую мораль.
Будущее – за консерваторами!
Специально для РИ. Цитаты в переводе автора статьи.