Русская Idea: В этом году наша страна отмечает 75-летие победы в Великой отечественной войне. Проходить этот юбилей, очевидно, будет в условиях карантина (либо самоизоляции) большей части населения России или их последствий, экономического спада (либо кризиса), роста безработицы и других явлений, так или иначе связанных с эпидемией коронавируса. Сейчас в СМИ обсуждается вопрос о возможной отмене парада Победы на 9 мая. Однако, очевидно, память о войне жива, пока об этом помнят сами люди, и, может быть, отсутствие массовых мероприятий в День Победы, в которых в той или иной форме принимает участие или которые инициирует государственная власть (включая Бессмертный полк), покажет скептикам различного рода – в новых «дистантных» условиях, скажем, по состоянию соцсетей – отношение людей к этому празднику.
Ниже мы публикуем материал Аллы Ильиничны Романчук, археолога, профессора Уральского государственного университета, в течение многих лет возглавлявшего Крымскую археологическую экспедицию этого университета в Херсонесе – это выдержки (с комментариями самой Аллы Ильиничны) из двух уникальных источников, посвященных эвакуации коллекции Херсонесского музея осенью 1941 года из Севастополя в Свердловск. Мы не будем комментировать сам публикуемый материал – он говорит сам за себя, но отметим любопытный факт. Оказывается, учитель самой Аллы Романчук – создатель школы византинистики Михаил Сюзюмов – был связан с теми свердловчанами, которые в годы войны помогали сохраниться археологическим памятникам, эвакуированным из севастопольского Херсонеса в Свердловск.
Нам кажется, что подобная связь поколений, как и связь территорий, и есть то единственно необходимое для того, чтобы память о той войне продолжала жить.
***
В предъюбилейные и юбилейные дни принято подводить итоги и вспоминать примечательные события прошлых лет. Восстановить некоторые детали событий, не нашедших отражения в строках официальных документов, позволяют свидетельства частных лиц (письма, дневниковые записи).
Жителям Екатеринбурга, особенно тем, кто относится к завсегдатаям музеев, уже давно и хорошо известно о пребывании в Свердловске (Екатеринбурге) сокровищ Государственного Эрмитажа в годы Великой Отечественной войны. Менее известно (в отличие от сотрудников Херсонесского музея), что в это же время город принял на хранение наиболее ценные артефакты и документы из архива Государственного исторического музея-заповедника «Херсонес Таврический». О подготовке к эвакуации «наиболее ценных находок» и отчетов о раскопках – в целом грузе, которому предстояло покинуть Севастополь, затем о возвращении в родные пенаты и возобновлении работы музея, свидетельствуют листы архивного дела, носящего наименование «Материалы о эвакуации и реэвакуации музея в период Великой Отечественной войны и возобновления работы музея» (дело 881). Первые два листа его посвящены перечислению подготовленных к эвакуации материалов: 3 ящика с отчетами о раскопках, альбомами, планами и так далее; 34 ящика книг; 51 ящик с наиболее ценными находками (посудой, монетами, коропластикой); 20 ящиков с негативами. Однако приведенное выше перечисление отражает не весь груз, который следовало вывезти в первую очередь –запрошено было место на размещение 30 т, но разрешено вывезти только 5 т.
Далее в архивном деле идет командировочное удостоверение от 14.10.41 С. Ф. Стржелецкого, назначавшегося сопровождать подлежавшие эвакуации материалы в Свердловск, следуя через Новороссийск. (Л. 6)
Представить (буквально по дням) долгий путь от Севастополя на северо-восток позволяет хроника, содержащаяся в «подневном отчете о порядке вывоза», который был создан Станиславом Францевичем Стржелецким (1910 – 1969) в Свердловске перед возвращением в родной город. Начинается перечисление дней, станций и городов, которые миновал вагон с бесценным грузом на пути в Свердловск, с 18 сентября 1941 года– это «день выхода в море судна, направлявшегося в Новороссийск». Автор Отчета отметил, что «часть ящиков была повреждена при погрузке».
19 – 21.09 – следование до Поти, «встреча с подводной лодкой у Сухуми, выгрузка в Поти.
26.09 –погрузка в чужой вагон из-за неразберихи и курс на Тбилиси.
28.09 – прибытие в Тбилиси, сложности из-за отсутствия денег, однако, помощь была оказана со стороны Академии наук Грузии по распоряжению Джанашиа (зам. Президента Академии); остановка до 10 октября.
11–12.11 – дорога до Баку, откуда 20.11 следование пароходом в Красноводск (прибытие 22.11).
«24.11 – продвижение на Восток».
Далее в отчете отмечено наступление морозов и, наконец, «23 декабря прибытие в Свердловск». (Л. 18)
Здесь главным стало определение места, где можно было бы разместиться (город был переполнен прибывшими в эвакуацию) и привести в порядок пострадавший во время пути груз, поскольку «многие ящики пострадали от снега и дождя». (Л.19) «‹…› По прибытии в Свердловск, вследствие отсутствия помещения в Областном музее Краеведения часть материалов с согласия Облоно, к которому обратился в первую очередь за помощью, сложил на территории Гос. Эрмитажа, имеющего здесь свои фонды. Вследствие жестких условий, предъявляемых Эрмитажем, выразившихся в полном отстранении от научных материалов Херсонесского музея до окончания войны и возвращения их после войны, ‹…› с разрешения СНК СССР, как мне это было заявлено членом комитета по делам искусства при СНК СССР тов. Шквориковым, воздержался от сдачи на хранение материалов Эрмитажу и доложил об этом в ОБЛОНО». Автор отчета отметил, что он просил дать ему в помощь сотрудника для приведения в порядок находок и архива, (Л. 19 об.), а также определить время непосредственно для его научной работы – диссертации «Эллинистические дома Херсонеса» и указал: «до 20.01. 42 помещение еще не было выделено». (Л. 20)
Отчет завершают слова о начале работы по подготовке к реэвакуации – 3.04.43 г. (Л. 23).
Отчет С. Ф. Стржелецкого отражает хронику продвижения к Свердловску, а отчасти позволяет получить представление о сложностях пути. Но это все же сжатое, сухое описание, лишенное эмоциональной окраски. Весьма существенным дополнением к словам официального документа является «Путевой дневник С. Ф Стржелецкого» – уникальный источник, в котором отражено личностное восприятие событий и те проблемы, которые следовало преодолеть в столь долгом «путешествии» – это и голод, и отсутствие теплой одежды, но вместе с тем – стремление продолжить научные поиски.
Но прежде чем мы обратимся к этому уникальному источнику, хотелось бы остановить внимание на содержании еще двух документов из другого дела – дела 478, на титле которого обозначено «Бумаги периода эвакуации (пребывания в Свердловске) Государственного Херсонесского музея: 1941–1942 гг.».
Особый интерес представляют два документа: 1) Отношение из Госпединститута к С. Ф. Стржелецкому о предоставлении возможности работать доценту Сурову Е. Г. над материалами Херсонесского музея в связи с диссертацией «Хозяйство античного Херсонеса: Виноградарство и виноделие». (Л. 44) и 2) Отношение от С. Ф. Стржелецкого директору Пединститута, в котором сообщается, что ‹…› «по распоряжению НКП (Наркомат просвещения) РСФСР просит Вас оказать содействие по разборке, классификации и учету вывезенных архивных материалов. Указанные работы по распоряжению Наркомпроса являются первоочередными и важнейшими для нашего музея в целях сохранения ценнейшего материала для Древней истории СССР.
‹…› Учитывая вышеизложенное Гос. Херсонесский музей просит Вас прикомандировать в помощь музею преподавателя вашего института Е. Г. Сурова, работавшего над нашим архивным материалом и продолжающего работать над историей Древнего Херсонеса.
‹…› Помощь, оказанная т. Суровым будет весьма существенной. 6.04.42». (Л. 49)
Итак, согласно содержанию приведенных выше документов, эвакуированные материалы, наконец-то обрели не только место для хранения, но и оказалось возможным приступить к выявлению утрат и заняться приведением в порядок пострадавших во время перевозки архивных дел, книг и негативов. Представление же о причинах утрат позволяет получить «Путевой дневник» С. Ф. Стржелецкого. На его страницах отражены не только некоторые события многодневного пути к Свердловску, но и то, что пришлось пережить ехавшему с семьей (супруга и двое малолетних детей), но и их случайным попутчикам, взаимоотношения между людьми, переживавшими в равной степени тревоги, голод и подчас безысходность. Все это составляет именно те детали, о которых умалчивают официальные документы.
Путевой дневник С. Ф. Стржелецкого – ДЕЛО 460 // Исторический архив Государственного исторического музея-заповедника «Херсонес Таврический». Ниже мы приводим со значительными купюрами текст данного источника.
Прежде всего автор сообщает о строительстве укреплений и о том, что «свернута работа на раскопках. Закончены раскопки на недокопанных участках, произведены обмеры обнаруженных памятников, фотофиксация, описание всех найденных вещей. ‹…› (Л. 2)
В связи с приближением фронта встал вопрос о эвакуации ценностей в глубокий тыл. ‹…› (/ Л. 3)
‹…› 16 сентября все материалы были сосредоточены на пристани и приготовлены к погрузке. Это был последний день на земле Севастополя. ‹…› (Л. 4)
‹…› 18.10 в 17 часов «Волга» снялась с якоря и осторожно проскользнув через двойные противолодочные заграждения, вышла на открытый рейд – в море. (Л. 5) Медленно проследовав фарватером, пробравшись сквозь минные поля, «Волга» вышла на створ Херсонесского маяка и здесь присоединилась к нескольким кораблям, замаскировавшимся на стороне обрывистого берега. Громадный корабль увозил многие сотни севастопольцев, покидавших свой родной город и оставлявших как будто кусочки сердца на этих желто-красных обрывистых берегах и в белокаменном городе. На корабле царила тишина. Отчетливо слышались слова редкой команды. Даже многочисленные ребятишки не нарушают торжественной тишины. На корабле ехали люди, которых родина увозила к заводам в далекий тыл, чтобы там трудились, они, снабжая фронт важнейшим оружием. Многие из них родились, выросли в этом славном из славных городов. Многие из них оставляли в нем родных, и все оставили друзей, которые не дрогнув и спокойно ожидали приближавшуюся опасность. Враг был у Перекопа. (Л. 6)
‹…› Солнечная Колхида не оправдала своего названия: до самого отъезда 26 сент. беспрерывно лил дождь. В Поти вагона мне не дали. Наряд на него спущен в Новороссийск, куда должен был прибыть груз музея. (Л. 8)
Предстояло выгрузить весь груз под дождь. …» (Л. 9)
Обращение за помощью к директору одного из севастопольских заводов, позволило получить вагон, так добрались до Тбилиси. Была проблема с оплатой вагона из-за отсутствия денег. «Только 10 октября после долгих поисков денег, беготни по инстанциям, отбыли в Баку и дальше на Урал ‹…› Теперь можно было подумать и о благоустройстве. (Л. 17). Прежде всего был оборудован стол на двух тумбах из ящиков с памятниками и перекрытых третьим с мраморным декретом 4 в. Получилось солидно, крепко и удобно. Чернильница укреплялась в гнезде так, что никакие толчки не страшны. Можно было приступать к работе. Однако раньше нужно готовить постель. Таким же способом из ящиков, среди них же сооружается настоящий саркофаг, перекрываемый еще одним декретом. Хотя есть небольшая опасность оказаться среди ночи под мраморной плитой, но зато ниоткуда не дует. Внутри саркофага, на дно уложены счастливо подобранные матрасы на «Волге». Во время переезда в Поти, при ремонте поврежденных ящиков был принесен один большой, в нем осталось место, плотник положил туда два новых матраса. (Л. 18)
‹…› Уже вынужденное ожидание в Тбилиси заставило взяться за работу. Имея с собой библиотеку, это было легко сделать. Плохо только со светом; можно работать до темноты от рассвета. В итоге за время езды до Средней Азии удалось подготовить в черне статью о мраморных барельефах, выдающихся памятниках раскопок 1935 г., рецензию на отчет о раскопках 1935 г. и кое-что сделать для диссертации». (Л. 19)
(12.10 в ст. Балалжары застряли надолго. (Совместное хождение с директором завода консервирования фруктов из Сухуми.) ‹…› Положение ухудшается. Кушать негде. Хлеба добились у военного коменданта. Выручает варенье и вода со станции. Наступили тревожные дни на Донбассе. Создается угроза, что дальнейшее промедление приведет к срыву проезда даже через Тихорецкую и Сталинград. Мариуполь, Таганрог пали. Хотя варенье можно назвать смазочным веществом только потому, что оно может быть намазано на хлеб, однако, оно помогло. (Л. 20)
(Об отцепке поезда, очередной стоянке) ‹…› К прелестям, описанным выше, прибавьте отсутствие самого необходимого – хлеба и воды; и то, и другое привозят поездом, откуда-то издалека. Об остальном не приходится и говорить. Отойти от станции нельзя, ибо никто не знает, куда и когда повезут дальше. Зато не трясет и можно читать и писать. Вид моря наводит на мысль о наличии рыбы, но совершенный поход к морю таковой не обнаружил, хотя рыбаков видели. ‹…› Хлеба выделили мало, вода ограничена, а при варенье явно недостаточно. Оба директора, менее привычные к подобной пище, «сообразили» один раз курицу, другой раз баранину, которая, по свидетельству всех желудков, оказалась козлятиной. На этой же станции расстался с попутчиками, которые узнав, что бомбят до Армавира, решили ехать только до Махачкалы и оттуда через Астрахань на Урал. Это разумный и несколько безопасный путь. (Л. 22)
‹…› Многочисленные просьбы, требования и телеграммы в управление направить нас дальше по пути следования не помогают. Пришлось взмолиться, чтобы отправили хоть на какую-нибудь станцию, куда можно. Это помогло. На 7-ой день стоянки – 24 окт. –передвинули на 15 км и поставили на ст. Гиль-Гиль-чай. Хлеба стали давать меньше, с водой положение такое же.
Магазин есть, но проезжающим ничего не продают. Единственное спасение маленькая и грязная деревушка, где можно купить молока по доступной цене, иногда сырого мяса, к сожалению, не употребляемого в подобном виде. Остановка оказалась длительной. Только 11 ноября удалось вырваться обратно. Выяснилось, что дальше на север не проехать. Выехал на соседнюю крупную станцию Дивичи, просил уполномоченного НКВД, секретаря горкома партии. К сожалению, они ничем не могли помочь и посоветовали съездить в Баку. ‹…› (Л. 23)
‹…› Видел как каждые 4-5 минут проносятся огромные составы: одни на север с армией, другой – на юг с оборудованием и кадрами крупнейших заводов нашего юга, ясно, что и мне с моим вагоном можно добиться этого.
Поехал в Баку. Попытка добиться чего-нибудь сначала окончилась неудачей. Пошел в ЦК партии Азербайджана. Там выслушали и направили к специальному уполномоченному ЦК ВКП (б) и СНК СССР по эвакуации. Приказ – разгружаться. Помещения нет. Наконец поместили во дворец-музей. ‹…› Наконец-то распорядились отправить в Баку, но только через несколько дней. ‹…› (Л. 24)
Вернулся в Баку, но за эти дни положение изменилось – пал Ростов». (Требование директора музея о выполнении формальностей, без которых нельзя располагаться в помещении дворца.) (Л. 25)
(Приказ покинуть Баку, но сделать это трудно. Пристань забита. Запись в очередь за месяц.) ‹…› Из вагона заставили разгрузиться. Только с крупным скандалом удалось отстоять ценности и не выгрузить их под дождь. Наконец вагон пригнали на одну из пристаней. Очередь погрузки на второй пароход. На ночь выгрузились, пришлось охранять всю ночь груз. Во дворе снег и холод. Погревшись в бараке, опять спешишь к вагонам. (Л. 26)
На утро выяснилось, что одного ящика с негативами нет. К несчастью, негативы упакованы в ящики из-под сливочного масла. Это было замечено и один ящик утащили. Облазили все, не нашли. (Л. 27)
Погрузили, конечно, бесплатно, как всегда со скандалом и ругательствами. ‹…›
Беспрерывно идет дождь со снегом и основательно продувает. На море шестибальный шторм с соответствующими последствиями на желудки непривычных украинцев и краснодарцев. Из продуктов одна лепешка на весь путь. ‹…› (Л. 28) Забравшись под брезент, обе ночи удалось немножко поспать. Было бы не так уж плохо, если бы не так холодно и не вид страдания детишек, которые замерзают и мучаются от морской болезни. (Л. 29)
(О новой разгрузке, нет охраны, груз на улице, поэтому решено не выгружаться. Ругань на следующее утро. Подвезли все же к станции. Дождь со снегом) ‹…› Ящики отказываюсь снимать до прихода вагона. Тогда стащили брезент с ящиков, они мокнут. (Л. 30)
(Остановка в Красноводске использована для мелкого ремонта ящиков. 21 ноября последовали далее.) Теперь как будто не осталось письменных препятствий до Свердловска. Начались морозы. В вагоне основательно задувало. Чернила замерзли от холода, даже читать пропала охота. К тому же, как упоминалось выше, в вагоне темно. Есть абсолютно нечего. Одно утешает – быстрота движения. За сутки проехали свыше 500 км. Ташкент, Ашхабад и др. станции проезжали ночью без остановок. В составе в основном мобилизованные и эвакуированные немцы с Украины, сильно пострадавшие от морозов при переезде через Каспийское море. Все злоключения усугублялись тем, что при перестановке ящиков, чтобы приоткрыть дверь вагона на южную сторону, к солнцу, на ногу упал тяжелый ящик с памятниками и разбил ногу. Без посторонней помощи ни закрыть, ни открыть дверь не могу. (Л. 31)
(Задержка на ст. Арыси.) ‹…› Здесь холод уже настолько прижал, что достал печку и окно. Установил печку, притащил ящик угля, вставил окно; стало веселее. С разбитого вагона снял еще два окна. Одно использовал в прямом назначении, а из второго смастерил двери. Вагон совсем преобразился и стал походить на комнату. Плохо только с питанием. Выстояв 5-6- часовую очередь можно получить 0,5 кг хлеба. Однако здесь мне повезло. В моем же составе ехали старички-супруги с Донбасса в Оренбург к дочке. Ехали в вагоне, который направлялся в Омск. Попросились ко мне в попутчики. (Л. 32)
Согласился довезти до Оренбурга, если будут в пути кормить… Впервые ел настоящий обед после Тбилиси.
Одна беда – нет хлеба. Обдумав все и, учитывая опыт соседей по эшелону, решил один раз пойти на преступление; составил список на 30 человек – профессоров и научных работников и пошел в горсовет добывать хлеб. Пришлось внести в список всех херсонесских работников и прибавить всех своих знакомых историков Москвы и Ленинграда. Риск был порядочный, но кушать хотелось еще больше. После дебатов у председателя горсовета, ибо в моих бумагах значились только ящики, отнюдь не нуждающиеся в хлебе, получил резолюцию: «выдать 60 кг хлеба ученым Севастополя на два дня». Это были изумительные, огромные, белые караваи, только что вынутые из печи настоящей пекарни. В два приема перенес эти богатства в свой вагон. Одновременно добиваясь дальнейшего продвижения. ‹…›
(Каждый день обещаний отправить дальше). (Л. 33)
(При содействии НКВД отправили дальше. ‹…› Треснул камин. Лед в двух метрах от нас. Мороз. Главное страдание от него. Хождения за помощью в Актюбинске. Выдали 75 руб. –цена булки хлеба. (Л. 34))
‹…› Отойти от вагона нельзя –все время перетаскивают с пути на путь. Хочется есть. Вспомнил, что старички срезали и складывали корки на дно ящика. ‹…› (Л. 35)
До Челябинска доехали быстро, но до Свердловска же тащились. Останавливались на маленьких полустанках, на которых даже 75 руб., полученных в Оренбурге, я истратить не мог. В Челябинске удалось достать 2 кг хлеба, которые и служили пищей до Свердловска, куда и прибыли (/ Л. 36) 23 декабря и за 8 дней голодовки вознаградил себя сразу же двумя обедами. Свердловск произвел с первого же момента прекрасное впечатление. Прежде всего здесь как нигде поставлено дело по обслуживанию питанием эвакуированных. А это для приехавших самое главное. (Л. 37)
‹…› Утром 24 пришел в музей ободранный и грязный, где был тепло встречен директором Антониной Петровной Курбатовой и всеми сотрудниками. Узнал, что они уже получили один запрос из Наркомпроса о судьбе Херсонесского музея. В Облоно, его заведующий, Н. Ф. Хлестин сразу же оказал содействие музею и мне. Для музея были выделены средства на доплату за проезд, я получил одновременно пособие и зачислен в число сотрудников Краеведческого музея. Немедленно получил теплую комнату и обувь. Музей выделил свой транспорт и 1 января 1942 г. имущество Херсонесского музея было водворено в музей и картинную галерею Свердловска, занимаемую филиалом Эрмитажа. (Л. 37)
(Перечисляет всех, кто помог в пути: Максименко, Джанашиа, А. С. Мдивани и К. Э. Мачабели (Грузия) (Л. 38), В. Ф. Левинсон-Лессинг –Эрмитаж ‹…›)
Из уральцев особо выделяем Евгения Георгиевича Сурова – доцента Свердловского педагогического института, который не только сам лично включился в работу проверки вывезенного имущества, привлек к этому делу и своих студентов. В не топленном помещении, при температуре ниже нуля эти добровольцы самоотверженно трудились для блага музея. В глазах херсонессцев, Е. Г. Суров полностью заслужил проксению – равные гражданские права с прирожденными херсонеситами. Что было особенно приятно. (Л. 39)
В этих людях – это сочетание прекрасных деловых качеств с теплым, настоящим советским участием к Херсонесскому музею, скитающемуся вдали от своей матери–земли – городища. (Л. 40)
Музей создан в октябре 1942 – январе. 1943 г. в Свердловске.
Приведенные выше «извлечения» из Путевого дневника можно считать своеобразной публикацией данного источника. Согласно традиции, при публикации источника отдельные его пассажи комментируются. Однако существуют такие документы, которые излишне комментировать. Путевой дневник С. Ф. Стржелецкого относится к их числу. Но все же в виде послесловия необходимо сказать несколько слов о Е. Г. Сурове (1912–1975 )[1], особо отмеченного автором дневника – в последующем он стал создателем Крымской археологической экспедиции Уральского университета[2], в котором начал работать в 1955 г. А в 1958 г. (в первый год – на личные средства) были организованы раскопки уральских студентов в Херсонесе. Это стало продолжением дружбы, которая зародилась между свердловчанами и севастопольцами в тяжелые годы Великой Отечественной войны, а также началом научного сотрудничества университета и Херсонесского музея-заповедника. Безусловно, когда речь заходит о деятельности Крымской археологической экспедиции, нельзя не отметить и то, что идея раскопок в Херсонесе была поддержана создателем Уральской школы византинистики Михаилом Яковлевичем Сюзюмовым[3].
Но это уже другая страница истории и Херсонесских исследований и университета.
[1] Бармина Н.И. Е. Г. Суров–исследователь Таврики (1912–1975) // История Византии и византийская археология. Тез. докл. Х науч. Сюзюмовских чтений, 25–27 марта 1998 г. Екатеринбург, 1998. С. 59–60.
[2] Романчук А. И. Евгений Георгиевич Суров : К 45-летию Крымской археологической экспедиции Уральского университета // Известия Уральского государственного университета. — 2004. № 32. С. 161–168.
[3] Поляковская М. А. Херсонес в письмах М. Я. Сюзюмова // Поляковская М. А. Византия, византийцы, византинисты. Екатеринбург, 2003. С. 320–323; она же. Учёный и время: К 100-летию со дня рождения М. Я. Сюзюмова // Византийский временник. М.: Наука, 1993. Т. 54. С. 170–182.
______
Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:
Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)
Реквизиты банковской карты:
— счет 40817810540012455516
— БИК 044525225
Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com
Яндекс-кошелек — 410015350990956
