Рубрики
Статьи

Путинизм как тимократия

О консервативной революции в России впервые заговорили давно, еще в 90-е. Имелось в виду возрождение идеократии, но, конечно, не в том виде, какой она имела в СССР. Стране требовалась новая идеология и новая элита. Но чуда не произошло. Страна провалилась в тимократию.

Платон и его модель идеократии

 

Владимир Путин находится у власти уже около 20 лет, но вопрос, который возник в самом начале его правления – о природе режима, который он стал создавать – до сих пор не получил удовлетворительного ответа. И если слева мы видим хотя бы попытки это сделать – с использованием марксовой концепции бонапартизма (которая имеет определенный эвристический потенциал), то справа слышатся лишь рассуждения экспертов-политологов, которые обращены к частностям этого режима, к конкретным политикам и их взаимоотношениям, но не касаются сути.

Между тем, это вполне возможно. Только потребуется вспомнить, что корни сегодняшней российской политической модели уходят в советскую эпоху и в «лихие 90-е». При этом, на мой взгляд, многообещающие перспективы анализа советской цивилизации дает социальная философия Платона.

Не так давно исследователь советской философии Юрий Пущаев в своей замечательной монографии, про которую уже шла речь на страницах «РИ», напомнил, что советское общество очень было похоже  – во всяком случае в  начале своего существования – на «Республику философов» Платона. Эта мысль не нова. Еще Бертран Рассел после своего посещения СССР в 1920 году заявил, что он как будто побывал в государстве философов Платона. Своими впечатлениями от поездки Рассел поделился в работе «Практика и теория большевизма». Там он пишет: «Наиболее близкой исторической параллелью большевизма является «Республика» Платона. Коммунистическая партия соответствует здесь стражам; солдаты обладают похожим статусом; в России в большей или меньшей мере в соответствии с учением Платона наблюдается стремление регулировать и семейную жизнь… Большевизм внутренне аристократичен, а внешне воинственен. Коммунисты во многом похожи на воспитанников британской системы привилегированных государственных школ: у тех и других налицо хорошие и плохие черты молодой и жизнестойкой аристократии. Они мужественны, энергичны, способны властвовать, всегда готовы служить государству; с другой стороны, они склонны к диктаторству и им недостает обычной снисходительности к плебсу».

Итак, Рассел обратил внимание, что есть параллели между сословиями платоновского Философополиса и советским обществом в ту пору, когда оно было полным сил и веры в провозглашаемые им идеалы. Верхушка или номенклатура партии в последнем соответствовала платоновским правителям-философам, ЧК, милиция, Красная армия – платоновским воинам-стражам, рабочие и крестьяне – платоновским демиургам.

Я глубоко убежден, что это не внешние и не случайные параллели. Просто Платон описал модель идеократического государства и общества, которая применима ко всем государствам и обществам такого типа. Под идеократией вслед за Петром Савицким (который назвал этот феномен еще и идеалоправством) я понимаю такой строй, который целью существования государства провозглашает реализацию какого-либо идеала. Савицкий указывал, что вообще-то любое государство в определенной степени является идеократическим или идеалократическим: «Не столько действительный и тленный царь, сколько религиозная идея царя правила монархиями древнего Востока; и не столько консулы и императоры, сколько национально –религиозная идея Рима вела к победе римские легионы; и более, чем тот или иной первый министр, правила и правит отчасти, скажем, новейшей Англией идея правового государства».

При этом, однако, следует отличать идеократию или идеалократию от обычных государств. Дело, так сказать, в «качестве идеала». Как бы странно и тавтологично это ни прозвучало, идеалы бывают «идеалистические» и «материалистические» или, выражаясь менее образно, связанные с воплощением на земле высших, сверхбиологических и даже сверхфизических принципов и связанные со вполне земными и «естественными» желаниями – политического и военного могущества, богатства, славы и т.д.  В этом смысле православное Московское царство и тем более «коммунистическое государство иезуитов» в Парагвае – идеократии («идеалократии»), а  империя Петра Великого или современные западные буржуазные демократии – не идеократии.

Ибо в первом случае смысл существования государства – в необходимости воплотить  христианский идеал справедливости и благочестия (конечно, по-разному понимаемый у иезуитов и русских православных), а во втором – в военной мощи страны или в личном благосостоянии и довольстве отдельных граждан, объединенных в гражданское общество.

Конечно, Советский Союз в этом свете предстает как одна из самых ярких идеократий (идеалократий), потому что сама пропаганда советского государства открыто сообщала, что все усилия этого государства направлены на построение на земле «самого справедливого общества» – коммунизма. Когда эта цель исчезла, потому что большинство советских людей утратили веру в возможность построения коммунизма и занялись устроением своей частной жизни, это государство рухнуло само собой, «исчезнув за три дня».

То же самое, кстати, было и в эпоху русского средневековья: разложение Московского царства началось после церковного раскола, когда в глазах значительной части народа само государство предало идеал «правильной веры». Явись такой реформатор, как Петр, столетием раньше, он встретил бы мощное сопротивление снизу. Раскол привел к тому, что большинство, отвернувшееся от государства, было равнодушно к тому, что еще там затевает «власть антихриста», а согласное с ним меньшинство уже было готово принять любые новые «реформы» власти.

Значение Платона как исследователя идеократических государств, состоит в том, что он указал на необходимость трёхчленной структуры такого государства и на основные опасности для него. Поскольку цель существования идеократического государства – реализация некоего социально-религиозного или социально-философского идеала, то в таком государстве обязательно должны быть:

 

  • Идеологи, то есть те, кто являются выразителями и пропагандистами государственного идеала. У Платона это «философы», в Московском царстве – монахи и иереи православной церкви, в Парагвайском государстве иезуитов – священники-иезуиты, в СССР – номенклатура партии и прежде всего работники «идеологической сферы».
  • Служащие государства (военные, правоохранители и гражданские управленцы), которые следят за соблюдением порядка, защищают государство от внешних врагов и помогают идеологам организовать народ для движения вперед, к идеалу (у Платона это – воины («стражи»), в Московском царстве они так и назывались – служилые сословия, в государстве иезуитов – выборные чиновники из среды самих индейцев, в СССР – милиция, армия, спецслужбы, чиновники и т.д.)
  • Производители («демиурги») или народ, предназначение которого – обеспечивать государство материальными благами. В то же время народ в таких государствах рассматривается с обывательской точки зрения как главный бенефициар от осуществления идеала, потому что два высших сословия должны вести в принципе аскетический образ жизни.

Основные опасности для идеократического общества и государства – распространение частной собственности и протекционизма (особенно близкородственного протекционизма) среди идеологов и служащих. Люди, составляющие собственно государство, то есть первые два высших сословия, как уже говорилось, должны в первую очередь заботиться о достижении идеала, а не о своем благополучии или о благополучии своих детей и родственников.

По отношению к представителям низшего сословия здесь возможны послабления (Платон не запрещает у своих демиургов деньги и частную собственность, а колхозники в СССР могли легально заниматься торговлей на специальных «колхозных рынках», в отличие от рабочих или служащих и тем более, партийцев). Поэтому в последовательных идеократических государствах законодательно запрещается или ограничивается погоня за богатством и передача власти и богатств по наследству.

Так, согласно поместной системе, господствовавшей в Московском царстве, после смерти помещика его земли отходили в казну и государь решал, передавать ли их сыну помещика или кому-либо другому. В СССР представители номенклатуры находились на гособеспечении, выбирались по специальным спискам, покровительство своим детям и родственникам не поощрялось, хотя, конечно, существовало. Отголосок этого есть даже в современных «демократиях», где формально госслужащие не могут заниматься бизнесом, источником для существования у них должно быть жалование от государства.

Однако Платон не только описал модель идеократического государства. Он еще показал, как оно разрушается, вырождается и во что в конце концов превращается. Здесь мы и приступаем к теме тимократии – категории, ключевой для понимания сущности того режима, который сложился в постсоветской России в правлении президента В.В. Путина, или путинизма (как теперь его называют после известной статьи Владислава Суркова).

 

  1. Распад идеалократии и возникновение тимократии по Платону

Согласно Платону, государство философов крепко и жизнеспособно, пока философы сохраняют высшее, сакральное знание, которое касается божественных первопринципов космоса (в частности – о «брачном числе», которое позволяет узнать, от каких браков родятся «золотые», «серебряные» и «медные» люди, годные, соответственно, для сословий философов, стражей и демиургов). Но это уже специфика собственно платоновской философии.

Выражаясь в более общей форме, для идеократического государства смертельно опасна утрата веры в официальную идеологию и особенно, в среде идеологов и служащих. Если народ станет терять эту веру, но идеологи ее будут хранить, то такое государство устоит, и его правители смогут даже восстановить веру народа, потому что у них в руках институты пропаганды. Если наоборот, народ еще будет ее сохранять, а идеологи утеряют, то оно безусловно рухнет (как это и произошло с СССР).

Утрата веры ведет к развязыванию страсти стяжательства, до поры до времени сдерживаемой идеологической моралью, а она является самой страшной для управленческой элиты государства. Ведь в идеале эта элита должна служить интересам государства, а не своим личным. При этом такая опасность существует всегда, так как элита неизбежно занимается распределением ресурсных потоков и контролем над ними (в том числе и денежных). Только твердые внутренние убеждения, верность идеалам государства (и, конечно, строгий контроль государства за исполнением законов) могут спасти такого чиновника от превращения в стяжателя.

С их исчезновением исчезают и препоны для такого превращения.

Но если бы этой страсти сразу дали волю, то она привела бы государство идеократическое сразу к превращению в олигархию – власть богачей-стяжателей. Такое превращение действительно, произойдет, но позднее, на следующей стадии деградации государственного устройства (а история у Платона – не прогресс, а регресс, вырождение обществ и государств от идеократии к тирании). Но поначалу в государстве идеократов слишком много людей, которые помнят прежние порядки. В нем начинается борьба между стяжателями (сторонниками новых порядков) и философами (сторонниками старого идеократического устройства): «каждые два рода увлекали в свою сторону: железный и медный влекли к наживе, приобретению земли и дома, а также золота и серебра, а золотой и серебряный род, не бедные, но, наоборот, по своей природе богатые, вели души к добродетели и древнему устроению (547 b)».

Заканчивается эта борьба компромиссом и установлением промежуточного государственного устройства, срединного между республикой философов, и «республикой богачей-стяжателей». «Применяя силу и соперничая друг с другом, они пришли, наконец, к чему-то среднему – говорит Платон – согласились установить частную собственность на землю и дома, распределив их между собою, а тех, кого они до той поры охраняли как своих свободных друзей и кормильцев, решили обратить в рабов, сделав из них сельских рабочих и слуг, сами же занялись военным делом и сторожевой службой».

Такова тимократия – власть воинов, позабывших о «божественных идеях» (былой идеологии) и  стремящихся теперь, прежде всего, к величию и силе государства (то есть ставших «державниками-патриотами» без особой идеологической нагрузки этого термина), но кроме того и к … материальным благам для самих себя. Суть тимократии – во временном компромиссе между старым и новым –  морализмом, идеологичностью философов и страстью к обогащению выродившихся воинов. Платон говорит, что тимократическое государство: «отчасти … будет подражанием предшествовавшему строю, отчасти же – олигархии (то есть плутократии, власти богачей. – Р.В.), раз оно занимает промежуточное положение…» (547 d).

Однако тимократия – это не просто механическая сумма черт предшествующего и последующего типов государственного устройства. Она имеет и свою специфику. «… Кое-что будет в нем и свое, особенное», – пишет Платон (547 d) и поясняет, что имеет в виду: «Они (тимократы. – Р.В.) бережливы, так как деньги у них в чести; свое состояние они скрывают и не прочь пожить на чужой счет. Удовольствиям они предаются втайне, убегая от закона, как дети от строгого отца, – ведь воспитало их насилие, а не убеждение, потому что они пренебрегали подлинной Музой … а телесные упражнения ставили выше мусического искусства. … в нем (в этом государственном строе. – Р.В.) все смешано; одно только там бросается в глаза – соперничество и честолюбие, так как там господствует яростный дух». (548 b – 548 c). То есть тимократы, еще памятуя о некоторых принципах прежнего идеократического строя и об идеалах аскетической морали, которые там проповедовались, стесняются своего богатства и скрывают его от народа, стесняются своей жизни, полной удовольствий и даже разврата, и прячут ее от чужих глаз

Тимократы – одновременно и «патриоты», сторонники внешней мощи государства, уже не думающие ни о какой идеологии, кроме славы государства, и расхитители некогда государственных богатств, сами – богачи, корыстолюбцы, тайные и стеснительные поклонники больших денег и удовольствий.

Это очень напоминает современную путинскую Россию, не правда ли?

 

Возникновение тимократии Путина

 

Мы уже говорили, что советское государство было похоже идеальный полис Платона. Роль философов там выполняла партноменклатура и пропагандистский аппарат (идеологи-интеллигенты вроде официальных ученых, писателей и журналистов), роль воинов – разного рода силовики и гражданские чиновники, роль демиургов – рабочий класс и колхозное крестьянство. Распад коммунистической идеократии был связан с утратой веры правящих слоев в официальную идеологию и с их постепенным втягиванием в коррупцию и делишки мафиози из сферы «теневой экономики».

Кончилось это тем, что в верхушке партии и государства (включая армию, КГБ и МВД) взяла верх группировка, которая прямо отреклась от былых идеалов и решилась на раздел и присвоение госсобственности. Сначала это был раздел банковско-финансовой системы – через подставных лиц из числа молодых, комсомольских бюрократов (эта операция получила название первой «комсомольской» приватизации).

Потом, уже в постсоветской России с президентом Ельциным, пришел черед предприятий нефтедобывающей и металлургической промышленности, которые под видом «приватизации» раздали «своим людям», превратив их во всесильных олигархов – владельцев бизнес-империй.

Все это сопровождалось невиданной по циничности пропагандой, высмеивающей и очерняющей не только социализм и марксизм, но и вообще все  идеалы, кроме гедонизма и денежного обогащения, и прежде всего – национальные святыни России и русских. Это идеологи новой власти  пытались выдать за первоначальное накопление,  формирование российского капитализма, проводя параллели с Западом раннего Нового времени. Вместе с тем на Западе первоначальное накопление имело своей идеологией совсем другие ценностные парадигмы, построенные на идеях протестантского рационализма, экономии, презрения к роскоши, к удовольствиям.  И дело не только в протестантизме – вспомним, что французские буржуазные революционеры с осуждением отзывались о материалистическом гедонизме аристократии и противопоставляли ему руссоистский идеал опрощения.

Конечно, торжество цинизма и гедонизма в России 90-х не имело ничего общего со становлением классического западного капитализма. Скорее, это было вырождением познесоветской элиты, которая превратилась из «платоновских воинов» в «стяжателей», захотела иметь «земли и собственность» (что не исключает перехода к капитализму в валлерстайновском смысле, то есть вхождения в глобальный рынок; да и внутри этой разлагающейся сословной системы также стал формироваться класс буржуазии).

Разумеется, все эти процессы не могли не вызвать ответной реакции. Вскоре формируется оппозиция, которая мечтает вернуть «государство философов», советскую идеократию, общество реального социализма. Выражаясь словами Платона, они призывают «к добродетели и древнему устроению». Это было так называемое «левопатриотическое движение», которое его враги называли «красно-коричневым», потому что в нем объединились остатки Компартии, оставшиеся верными прежним идеям, бюджетники и народ, обрушенные в нищету либеральными реформами, низшие и средние слои армии и МВД, недовольные недофинансированием, своим незавидным  положением в обществе, нападками на силовые органы и советскую и русскую историю со стороны либералов.

К левым патриотам одно время примкнула даже часть церкви; в оппозиционной газете «Советская Россия» в 1990-е была страничка «Русь православная», созданная по благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна!

Но, как мы помним, по Платону в этой борьбе между сторонниками старого и нового при разложении идеократического государства не могут победить ни те, ни другие. От идеократии нельзя сразу «перепрыгнуть» к олигархии – власти кучки богачей, слишком сильна культурная инерция в среде правящего слоя, и, прежде всего в среде «воинов» (в нашем случае – бывших советских «силовиков»). Сначала должна установится промежуточная форма правления – тимократия. Этой тимократией у нас и стал путинизм.

В его формировании сыграло решающую роль участие «силовиков» – работников МВД, КГБ, офицеров армии и в либеральном (яркий пример – наш нынешний президент), и в левопатриотическом движениях (примеров второго ода гораздо больше и они на слуху).

С одной стороны, этих «силовиков» (действовавших или бывших), в принципе, устраивали разрешение частной собственности, капиталистического рынка, приватизация советских государственных богатств (смущали разве что формы этих операций ельцинской эпохи). Более того, многие из них кое-что приобрели во время Большой и малых «приватизаций» и стали владельцами крупных банков, кампаний, заводов, месторождений.

С другой стороны, они не могли принять идеологию класса «новых богатых» – циничный, русофобский и советофобский, и, вообще, –  антигосударственный космополитизм (это, скорее, будет уделом их детей). Они стали снова говорить о патриотизме, о советских воинских традициях (прежде всего – о нашей победе в Великой отечественной войне), о борьбе с хищным Западом и его «пятой колонной» внутри России.

В определенной мере путинисты осуществили синтез идеологий либерализма и левого патриотизма 90-х, но синтез очень своеобразный. От сторонников Гайдара и Чубайса они взяли рынок, капитализм, отказ от пересмотра итогов приватизации, неприятие возврата к социалистической экономике, от Зюганова и Анпилова – идею российского и русского антизападного патриотизма, апологию сильного, авторитарного, нелиберального государства, и вообще  – критику либеральной  демократии и Запада. Тем самым они ослабили две главные силы 90-х и нашли себе множество сторонников в обществе, особенно, в провинции, в малых и средних городах. Это была часть общества, которая также кое что поучила в постсоветские годы (от приватизированных квартир до мелких ларьков и магазинчиков) и не хотела возвращения старого. Но она и была не готова мириться с шельмованием и очернением всего, что было раньше, поскольку они тоже были людьми старого закала и по-своему консерваторами. Они составили социальную базу путинизма. В 1990-е они метались между либералами и красно-коричневыми, а в 2000-е обрели свой политический голос.

Необходимо заметить, что отчасти путинисты, особенно в раннюю, «героическую» свою пору (от 1999-го до 2008, а может и до «Болотной революции»), выражали некую историческую правду и это тоже наполняло эту идеологию и соответствующий режим определенной силой.

Олигархи 90-х, действительно, довели страну до края попасти: в России бесчинствовал бандитизм, народ почти дошел до революционных настроений, а в армии вызревал военный переворот (убийство Льва Рохлина ведь не было случайностью). А Запад  и вправду вел враждебную политику по отношению к новой России, все больше сдавливая ее базами НАТО и фактически, готовясь  при удобном случае ее добить.

Поскольку путинизм стал своеобразным разрешением противоречий 1990-х и в значительной степени адекватным ответом на внешние и внутренние вызовы тогдашней России, он на время стал почти неуязвимым. Его враги и справа, и слева в течении целого десятилетия не имели шансов свалить его.

Праволиберальная оппозиция превратилась в сборище маргинальных уличных крикунов, левопатриотическая – едва перенесла тяжелый удар в виде ухода в лагерь Путина ряда значительных фигур – от писателя Проханова до губернатора Ткачева. Но это не значит, что для путинизма все складывалось совершенно радужно и беспроблемно. Главным врагом путинизма был и остается … он сам.

Тимократия – компромисс между идеологической инерцией, остаточной верой в идеалы, стыдом, порожденным старомодным воспитанием в условиях того, прежнего, идеократического режима, и все более растущей жадностью элиты, стремлением заграбастать побольше, для себя, для семьи, для детей, для внуков.

Компромисс этот очень хрупкий и с течением времени его первая составляющая слабеет, а вторая – усиливается. К тому же подрастает второе поколение тимократов, которые никогда не видели того идекратического режима и не питают к нему ностальгических чувств. Они выросли в роскоши, в снобистском презрении к народу как к «неудачникам» и к «быдлу», они ни во что не верят, кроме силы денег и искренне не понимают лучших побуждений своих отцов.

Отцы им рано или поздно передадут власть и тогда придет новая «эра бифуркации».  Перед обществом и государством тогда откроются два пути развития.

Первый – естественный и самый худший, потому что этот путь вперед – и вниз. Ведет он к олигархии в откровенной форме – по сравнению с ней «лихие 90-е» покажутся легкой прелюдией. Для того, чтобы он реализовался, вообще ничего не надо делать, к нему ведет само развитие событий. Правители все больше воруют, все меньше верят в идеалы, все реже думают о государстве и его интересах и в определенный момент поймут, что в их патриотизм и державность никто уже не верит и что главное – можно «пилить бюджеты» и «гнать за кордон» газ и металлы и без этого.

Для России это будет чревато возможностью распада, если найдется политик, который подобно Борису Ельцину образца 1991-го решит, что выгоднее продать страну Западу не целиком, а по кускам – отдельными республиками и краями. Надо ли добавлять, что путь этот – гибельный и для большинства населения, и для исторических перспектив нашей цивилизации?

Второй путь – неестественный и потому требующий больших усилий, ведь это путь назад и вверх, против закона политической энтропии.

Это путь консервативной революции.

О консервативной революции в России впервые заговорили давно, еще в 90-е. Имелось в виду возрождение идеократии, но, конечно, не в том виде, какой она имела в СССР. Тем более та идеократия была односторонней, однобокой, она не опиралась на ценности традиционных религий народов России, она несла в себе опасные западнические тенденции.

Стране требовалась новая идеология и новая элита. И если первая еще как-то вываривалась в полуандеграудных изданиях (от «Элементов» до «Волшебной Горы»), на попуподпольных собраниях и дискуссиях маргинальных партий 90-х, то со второй было совсем плохо. И чуда не произошло.

В итоге, страна провалилась в тимократию.

Теперь история предоставляет нам новый, хоть и очень слабый шанс. Вероятно, есть еще несколько лет до окончательного погружения России в пучину олигархии и эти несколько лет можно потратить на подготовку идеологии и на ее распространение среди тех, кто сможет ее воспринять.

Смогут ли российские патриотически и «идеалистически» настроенные интеллектуалы справиться с этой тяжелейшей задачей, покажет время.

______

Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:

Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)

Реквизиты банковской карты:

— счет 40817810540012455516

— БИК 044525225

Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com

Яндекс-кошелек — 410015350990956

Автор: Рустем Вахитов

Кандидат философских наук, доцент Башкирского государственного университета (г. Уфа), исследователь евразийства и традиционализма, политический публицист

Добавить комментарий