Рубрики
Статьи

«Железная клетка» прогресса: феномен луддизма в прошлом и настоящем

На идее «заблуждения луддитов» зиждется вся концепция постиндустриальной экономики – технический прогресс создает конъюнктурную безработицу, ломая старые производственные отношения, но при этом он закладывает фундамент для их восстановления на новом, качественно более высоком уровне. Таким образом, рано или поздно, человек получит возможность заниматься тем, что позволит ему в наиболее полной степени раскрыть собственный креативный потенциал. Но мысль о том, что в мире постиндустриальной глобальной экономики человек легко может найти свое признание, сугубо умозрительна. Результат – новое массовое движение против технологий, которое уже окрестили неолуддизмом

РI: В последнее время набирают популярность разговоры о новой технологической революции как важной вехе на путях всеобщего прогресса. Однако многие адепты технологизации и роботизации видят будущую реальность как своего рода реинкарнацию феодального общества, на что обращает внимание, в частности, известный американский писатель, старший сотрудник Фонда Новая Америка Майкл Линд, выступавший и на нашем сайте. Так или иначе, рабочий труд уходит, и предположение об этом высказывалось левыми теоретиками (как Герберт Маркузе) ещё в 1960-е годы. Как представляется, вслед за концом принудительного труда логичным было бы ожидать и конца эпохи частного накопления. Однако сторонники четвертой индустриальной революции находятся, скорее, в правом, чем в левом политическом лагере.

Что будет происходить с рабочим классом в условиях всеобщей роботизации? Возродится ли левое движение с его требованием обобществления капитала? Ожидает ли мир волна пауперизма? Или же социальные проблемы, неизбежно возникающие в условиях резкого технологического прогресса, будут погашены масштабным распространением пособий и прочих социальных благ для низов общества, без приобщения их к системам принятия решений? Какое будущее ждет представительные институты в обществе четвертой индустриальной революции?

Русская Idea начинает этот непростой разговор с публикации статьи историка, преподавателя МГУ, нашего постоянного автора Александра Вершинина о первом в европейском истории протесте против технологизации – движении луддитов.

***

Западная цивилизация одержима идеей прогресса. Она вошла в её плоть и кровь, заняла умы её лучших мыслителей, во многом заменила собой религию. По словам Теодора Шанина, прогресс – «это движение от плохого к хорошему, от незнания к знанию, что давало этой благой вести нового времени  этический заряд,  фундаментальный оптимизм и  реформаторское рвение»[1]. Мир, который не движется от плохого к хорошему, а от хорошего – к лучшему, не имеет смысла. Только непрерывный рост, линейное, по восходящей, развитие человеческого общества придает цель его существованию. При этом на первый план выходит материальная сторона его бытия. Эту идею впервые концептуализировал Макс Вебер в «Протестантской этике и духе капитализма», однако во второй половине XIX века она уже давно витала в воздухе.

Алексис де Токвиль в 1830 году отмечал ту особую роль, которую материальный достаток играет в жизни американцев: «Любовь к материальному достатку выступает у них в виде стойкой, исключительно сильной, всеобщей, но сдержанной страсти… [Ёе] цели незначительны, но душа крепко к ним привязывается: она вынашивает их ежедневно до мельчайших подробностей, и в конце концов для неё они заслоняют собой весь остальной мир, а иногда начинают мешать даже её общению с Богом»[2]. Токвиля принято считать одним из столпов западного либерализма, однако это так лишь наполовину. Он признал, что общественный прогресс является объективной реальностью, однако это не сделало его адептом идеи прогресса. В творчестве Токвиля ярко выражен и протест против этой новой реальности, вызванный ясным пониманием её будущего.

Что это за последствия? Роберт Нисбет восстанавливает ту темную картину, которая сложилась в голове у Токвиля: «Философия литература, науки и искусства со временем зачахнут или станут крайне ущербными. Он считал, что изобилие приведет к нестабильности и беспокойству, к ощущению относительного обнищания и отчуждению от человеческой общности. Люди будут унижены и деградируют вследствие разделения труда. По мере усиления регламентации и единообразия исчезнут или будут сведены к минимуму честолюбие и индивидуальное начало»[3]. Одержимость современного демократического общества идеей прогресса, в первую очередь материального, приведет к формированию новой параллельной действительности, в которой человек окажется лишь придатком. Вебер, размышлявший над тем, в каком направлении развиваются процессы модернизации, пришел к похожему выводу: «Не цветение лета предстоит нам, но сначала полярная ночь ледяной мглы и суровости»[4]. Человечество само себя запирает в «железную клетку».

Одержимость идеей прогресса и осознание всех его катастрофических издержек, невозможность сделать окончательный выбор между двумя направлениями развития – застарелая болезнь Запада. Джозеф Нидэм называл этот феномен «характерной европейской шизофренией», предполагающей одновременное существование в умах людей на Западе двух несовместимых образов действительности[5]. Токвиль и Вебер одними из первых описали эту проблему[6], но фактически западные общества столкнулись с ней раньше. То, что интеллектуалы осознавали, постепенно рефлексируя, народные массы ощущали на себе, что называется, «на своей шкуре». Движение луддитов, которое часто представляют обреченным порывом кучки ремесленников обратить вспять колесо истории, было одной из первых попыток разрубить гордиев узел.

Нэд Лудд, по имени которого было названо само движение, вероятно, никогда не существовал на самом деле. Возможно, и сам луддитский протест не вышел бы за рамки таверн Ливерпуля и Манчестера, если бы ни ряд обстоятельств, которые кратно усилили недовольство масс трудящихся быстрым техническим прогрессом в промышленности. Война против наполеоновской Франции поставила Англию на грань экономического кризиса. Предприниматели, пострадавшие от континентальной блокады, были вынуждены быстро сокращать издержки. Разумеется, за счет наемных рабочих. Историки давно пришли к выводу о том, что луддиты не были фанатиками[7]. Все, чего они хотели, – это сохранение в той или иной форме своего жизненного уклада. Говоря конкретно – некоего гибрида всего хорошего, чтобы имелось в прошлом, со всем хорошим, что мог дать прогресс.

«Все, что они хотели, – поясняет историк, – это чтобы машины производили высококачественный товар, и чтобы сами машины управлялись рабочими, имеющими специальную подготовку». Машины как олицетворение зла их не интересовали. Проблема заключалась в том, что их показательное уничтожение оказалось единственной формой активного солидарного действия. Эрик Хобсбаум назвал это «заключением коллективного договора через бунт»[8]. Луддисткий протест не мог не быть архаичным. Не случайно самого легендарного Лудда сравнивали с Робин Гудом, защитником всех бедных и обездоленных.

Луддиты, конечно, не осознавали всех тех противоречий, которые реально ими двигали. Однако их борьба как нельзя лучше оспаривает тезис Карла Поланьи, который утверждал, что модернизация западного общества в ранее новое время была чем-то вроде «всенародной стройки». Ни о каком массовом энтузиазме речь не шла. В начале XIX века вандализм, направленный против промышленного оборудования, приобрел повсеместный характер. Ланкашир и Йоркшир стали настоящими полями сражений. По ночам луддиты нападали на текстильные мануфактуры, уничтожая механические мельницы и прядильные станки. Политических лозунгов они не выставляли и не могли выставлять. Луддиты оставались верными подданными английского короля. Однако новая политическая реальность, облеченная в старые монархические одежды, не оставляла им отдушины.

Луддитская эпопея быстро окончилась. В столкновении с регулярными войсками, подошедшими на помощь фабрикантам, недовольные не имели никаких шансов. Парламент, напуганный размахом протеста, ввел смертную казнь за уничтожение промышленного оборудования. Разгром луддитского движения произвел впечатление на современников. Лорд Байрон с парламентской трибуны заявил о своем сочувствии требованиям луддистов: «Нигде, даже в тех странах, где у власти стоят самые деспотичные правительства, направляемые неверными, не видел я такого жалкого убожества как здесь, в самом сердце христианской державы»[9]. Но постепенно романтическое негодование уступало место попыткам осмысления.

Томас Карлейль, современник луддизма, вполне четко видел, что корни массового протеста рабочих против машин связаны с пришествием новой «механической эпохи». Технология, – отмечал он, – приводит к «огромным изменениям в том, как люди мыслят и чувствуют. Люди становятся механическими машинами в своих головах и сердцах, точно также как их руки становятся придатками машин»[10]. Но анти- (или альтер) прогрессистский пафос луддитов слишком сильно диссонировал с общим духом эпохи. Уже Карл Маркс, один из наиболее ярких теоретиков европейского прогрессизма, квалифицировал луддизм как реакционное движение. Колесо истории, считал он, нельзя обратить вспять. Рабочий одержит верх в борьбе с капиталом, однако машины, в данном случае, являются его союзником. Задача – не уничтожить капитализм, а преодолеть его, «снять» на новом витке развития человеческого общества.

Марксова критика идей, лежавших в основе луддизма, актуальна до сих пор. По мере роста производительности труда, считал автор «Капитала», «прибавочный труд перестал быть условием для развития всеобщего богатства, точно так же как не-труд многих перестал быть условием для развития всеобщих сил человеческой головы. Тем самым рушится производство, основанное на меновой стоимости, и с самого процесса материального производства совлекается форма скудости и антагонистичности»[11]. Иными словами, машинное производство, столь неприятное луддитам, в конце концов, разовьется настолько, что отменит сам труд в его ветхозаветной ипостаси – как необходимость  добывать хлеб «в поте лица». Человек получит все возможности для творческого развития, которое, собственно, и является его природной сущностью[12].

Эта идея заложила основу концепции так называемого заблуждения луддитов, ставшей популярной у экономистов в XX веке. Суть её проста: технический прогресс, действительно, создает конъюнктурную безработицу, ломая старые производственные отношения, но при этом он закладывает фундамент для их восстановления на новом, качественно более высоком уровне. Таким образом, рано или поздно, человек получит возможность заниматься тем, что позволит ему в наиболее полной степени раскрыть собственный креативный потенциал. На идее «заблуждения луддитов», таким образом, зиждется вся концепция постиндустриальной экономики.

Проблема здесь заключается в том, что теория, зачастую, не соответствует практике. Мысль о том, что в мире постиндустриальной глобальной экономики человек легко может найти свое признание, сугубо умозрительна. Сегодня, когда в странах Запада самая, что ни на есть структурная (а не конъюнктурная) безработица зашкаливает, а кое-где уже достигла исторических максимумов, это утверждение кажется очевидным. Между тем, её предвидели ещё четверть века назад, когда, казалось, ничего не предвещало такого разворота истории. Эдвард Люттвак в своей статье с говорящим названием «Почему в будущем нас ждет волна фашизма» предупреждал о губительных социально-политических последствиях технического прогресса, созидающего современную глобальную экономику: «Когда механизмы смены рода занятости работают столь быстро, что сталевары, шахтеры и сварщики отказываются от ремесла, которым занимались всю жизнь, чтобы получить новые навыки, под угрозой пополнить армию безработных или низкооплачиваемых работников, депрессия и фрустрация – вероятные результаты этого процесса»[13].

Луддиты в начале XIX века в схожей ситуации были вынуждены прибегнуть к открытому насилию. Сегодня это невозможно и, казалось бы, нецелесообразно: легализованные мощные профсоюзы позволяют рабочим бороться за своим права, оставаясь в рамках закона. Однако трудность состоит в том, что пространство для поиска возможного решения этой проблемы предельно узко. Результат – новое массовое движение против технологий, которое уже окрестили неолуддизмом. И снова под прицелом оказываются не компьютеры или гаджеты как таковые. Возмущает та система, которая поставила их себе на вооружение, – её непредсказуемость, граничащая с враждебностью. «В нашу эпоху страха, – отмечает современный комментатор, – имя луддитов продолжает служить своеобразным талисманом, заклинанием, отгоняющим одно из проклятий современной жизни – пугающее усложнение технологий и нашу вовлеченность в глобальные последствия этого процесса. Но от этого проклятия, конечно, нельзя избавиться»[14]. Видимо, современный человек всегда будет преклоняться перед прогрессом, испытывая неизбывный страх перед ним.


[1] Шанин Т. Идея прогресса // http://www.yabloko.ru/Publ/Articles/shanin-2.html

[2] Токвиль А. де. Демократия в Америке. М., 1992. С. 391-392.

[3] Нисбет Р. Прогресс: история идеи // http://krotov.info/libr_min/14_n/is/bet_10.htm

[4] Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1992. С. 705.

[5] Needham J. Science and Civilisation in China. Vol. 2. Cambridge, 1956. P. 302.

[6] См. подробнее: Вершинин А.А. «Судилище Европы»: Россия глазами Алексиса де Токвиля и Макса Вебера // Свободная мысль. 2016. № 6.

[7] Binfield K. Luddites and Luddism. Baltimore and London, 2004.

[8] Hobsbawm E. The machine breakers // http://libcom.org/history/machine-breakers-eric-hobsbawm

[9] Lord Byron, Debate on the 1812 Framework Bill // http://hansard.millbanksystems.com/lords/1812/feb/27/frame-work-bill#S1V0021P0_18120227_HOL_7

[10] Carlyle T. Selected writings. London, 1971. P. 67.

[11] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.46. Ч.2. С. 214.

[12] Шубин А.В. Социализм. «Золотой век» теории. М., 2007. С. 117.

[13] Luttwak E. Why Fascism is the Wave of the Future // https://www.lrb.co.uk/v16/n07/edward-luttwak/why-fascism-is-the-wave-of-the-future

[14] Jones S.E. Against technology: from the Luddites to Neo-Luddism. New York, 2006. P. 233.

Автор: Александр Вершинин

Историк, научный сотрудник Центра изучения кризисного общества.