Рубрики
Статьи

Попытка объективного рассуждения относительно объективизма

Cнятый и вышедший при проектировщике либерально-авторитарных реформ Юрии Андропове фильм «Мэри Поппинс, до свидания», изначально задуманный как «сказка для взрослых», имел целью взращивание в советских людях духа воинствующего индивидуализма. Базирующаяся в целом на изначальном сюжете книги Памелы Трэверс, кстати, оккультистки и противницы христианства, кинокартина изрядно развивала и дополняла литературное произведение

Из портфеля РI: Редакция не успела опубликовать текст нашего постоянного автора Станислава Самгина в 2016 году, когда на площадке нашего издания шел разговор о наследии американской писательницы Айн Рэнд и причинах ее популярности в правых кругах Америки. Мы делаем это со значительным запозданием, отмечая, что актуальности текст не утратил, поскольку либерально-индивидуалистические настроения с тех пор значительно усилились в российском обществе вопреки всем рассуждениям об «общем деле» и «соборном начале».

В известной степени культурная ситуация сегодня похоже на описанные в статье Станислава Смагина времена конца 1980-х годов, когда популярнейшей молодежной песней был «Костер» «Машины времени» («тот был умней, кто свой огонь сберег»), а популярнейшим кинофильмом – «Жестокий романс» Эльдара Рязанова с его абсолютно рэндовским пафосом превосходства свободных и сильных предпринимателей над слабыми и завистливыми интеллигентами. Автор правильно указывает, что Советский Союз был уже почти подготовлен к смене марксизма на объективизм, не исключено, что сегодняшняя Россия ждет какой-то аналогичной идеологической трансформации, которая, тем не менее, может и не состояться.

***

О творчестве и взглядах Айн Рэнд крайне сложно писать беспристрастно – не только мне, относящемуся к ней отрицательно, но, подозреваю, и другим авторам, причем вне зависимости от того, одобряют они эту даму или осуждают. Однако изучать Рэнд все равно приходится – хотя бы как автора одной из самых масштабных утопий эпохи Модерна, причем превосходящей по реальным и эвентуальным разрушительным последствиям даже самых своих одиозных конкурентов. Речь о так называемом объективизме, сочетающем в себе крайний агрессивный индивидуализм, не менее агрессивный атеизм, неограниченный дикий капитализм и прагматизм, доведенный до хищнического цинизма.

Объективистским гимном и манифестом стал роман «Атлант расправил плечи», претендующий на роль, выполняемую в марксизме «Капиталом», а в нацизме «Майн кампф», но при этом в литературно-стилистическом плане уступающий обеим книгам, насколько вообще можно сравнивать художественное произведение, социально-экономический трактат и публицистику с элементами автобиографии.

Показательно, что последователи глубоко индивидуалистичной и претендующей на самую высокую степень рационализма философии Айн Рэнд создали культ писательницы, прижизненный и особенно посмертный, с явными чертами сакрализации его матери-основательницы. Достаточно почитать сетевые обсуждения «Атланта» и объективизма, в которых апологеты с очевидным и подчеркнутым придыханием называют Рэнд – Алисой Зиновьевной (Алиса Зиновьевна Розенбаум – настоящее имя нашей героини).

Можно отметить и другие черты, роднящие объективизм с марксизмом и гитлеровским нацизмом. Это, например, приязнь к титанизму и трепетное отношение к телесной и умственной мускулатуре – название главной книги учения говорит само за себя. Сходство заметно и в провозглашении одного единственно верного, посюстороннего и при этом по-своему священного, субъекта- мессии и локомотива истории. Для марксизма это пролетариат, для нацизма – нация (шире – раса), для объективизма – индивид. Все приведенные черты схожести можно объединить более широким и общим определением: марксизм, нацизм и объективизм, как и либеральный индивидуализм, чьим частным случаем он является, – продукты, отголоски и реплики ренессансного гуманизма и секуляризации христианской жизни.

Представители каждой из идеологий Модерна часто утверждали и до сих пор утверждают, что именно их путь – настоящая самостоятельная революционная альтернатива, остальные же дороги ведут в тупик, да и при внимательном рассмотрении слишком родственны друг другу. Всякий раз это одновременно правда и неправда, ибо на деле родственны все модерные идеологии и мировоззрения.

Возьмем марксизм и либеральный индивидуализм. Для построения коммунизма Маркс считал необходимым достижение на предыдущем этапе общественного развития предельного индивидуализма вкупе с разрушением всех устоявшихся традиционных связей: национально-этнических, религиозных, социальных и даже семейных. Описанный в «Манифесте коммунистической партии» общественный идеал крайне напоминает превращенную форму индивидуалистического общества: «Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер… На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Эпистолярное наследие Маркса донесло до нас примеры его размышлений не просто в индивидуалистическом, а в открыто социал-дарвинистском духе. Так, Маркс писал Энгельсу о «Происхождении видов» Дарвина: «Это — гоббсова bellum omnium contra omnes, и это напоминает Гегеля в «Феноменологии», где гражданское общество предстает как «духовное животное царство», тогда как у Дарвина животное царство выступает как гражданское общество».

В еще одном письме, Лассалю, Маркс размышлял о том, что, по его мнению, классовая борьба единосущна борьбе за существование в животном мире: «Очень значительна работа Дарвина, она годится мне как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов».

Если на шкале прогресса в его модерном понимании марксизм, во всяком случае, для самого Маркса (хоть и называвшего себя иронически не-марксистом) стоял выше и дальше либерального индивидуализма, так как предполагал сначала крайнюю атомизацию общества, а затем пересборку индивидов в новый коммунистический социум, то при разворачивании шкалы в другую сторону индивидуализм и конкретно объективизм оказывались «прогрессивнее», точнее, регрессивнее марксизма.

***

В начале 1990-х случилась любопытная дискуссия о первобытном коммунизме между двумя выдающимися учеными, Эрнестом Геллнером и нашим соотечественником Юрием Семеновым. Геллнер доказывал, что первобытный коммунизм был для Маркса и Энгельса одним из ключевых понятий их теории и одновременно социально-этическим идеалом, к которому человечество должно вернуться, Семенов же полагал, что данное понятие присутствует в марксизме, но в основном имплицитно, и уж точно не играет роли краеугольного камня.

Любопытна цитата из статьи Семенова, которую приведу целиком: «Были общества, в которых разделодележ отсутствовал. В них вся пища первоначально поступала в распоряжение людей, которые ее добыли. В результате некоторые из исследователей, имевших дело с такими обществами, нередко приходили к выводу, что в них вся пища была индивидуальной или даже частной собственностью.

Так, например, И. Шапера, характеризуя общественные отношения у бушменов, подчеркивал, что “пища, животная и растительная, и вода являются частной собственностью и принадлежат человеку, который добыл их”. Казалось бы, точка зрения исследователя ясна: ни о каком коммунизме у бушменов говорить не приходится. Но буквально тут же И. Шапера добавляет, что “от каждого, кто имеет пищу, однако ожидают, что он даст ее тому, кто ее не имеет”. “В результате, – пишет он,- практически вся добытая пища поровну распределяется по всему лагерю”. Окончательный вывод И. Шаперы заключается в том, что хотя экономическая жизнь группы бушменов реально основывается на понятии частной собственности, практически она “приближается к разновидности коммунизма”.

То же самое, почти слово в слово пишет А.Р. Рэдклифф-Браун в своей монографии о туземцах Андаманских островов. Он тоже начинает с решительного утверждения, что “вся пища есть частная собственность и принадлежит мужчине или женщине, которые добыли ее”. Однако он тут же добавляет, что “от каждого, кто имеет пищу, ожидают, что он даст тому, у кого ее нет” и “результатом этого обычая является то, что практически вся добываемая пища поровну распределяется по лагерю”. И основной вывод полностью совпадает с тем, к которому пришел И. Шапера. Хотя экономическая жизнь локальной группы андаманцев основывается на понятии частной собственности, в действительности же она “приближается к разновидности коммунизма».

***

Как мы видим, вне зависимости от того, собирались ли Маркс и Энгельс вернуть людей в первобытному коммунизму, Рэнд хотела идти еще дальше, к первобытному либерализму, когда человек уже добыл свой кусок пищи, но еще не донес до общего костра – и, по мнению Рэнд, обязан был замереть на месте и НЕ нести, а если и дойти до костра, то лишь чтобы отнять куски у других.

Индивидуализм в форме «разумного эгоизма» (этот термин уже непосредственно предвосхищает философию Рэнд) был присущ и отечественным левым мыслителям середины второй половины XIX века, так называемым революционным демократам — Добролюбову, Писареву, Чернышевскому. Как благо, пусть и не безусловное, а являющееся таковым на определенном историческом этапе, рассматривала в марксистском духе индивидуализм и советская «Философская энциклопедия».

Найдется у индивидуализма немало связующих нитей и с нацизмом гитлеровского образца. Если марксизм – идеология универсалистская, то индивидуализм и нацизм – партикуляристская, разнится лишь степень партикуляризма (строго говоря, это верно и в отношении классического национализма, но в эпоху всевластия откровенно ложного дискурса о равнозначности нацизма и национализма любое, даже оправданное упоминание их через запятую невольно работает на данный дискурс).

Не только теоретическую, но и практическую связь индивидуализма с нацизмом можно было отчетливо увидеть в США эпохи Рейгана, наиболее приверженного принципам либерального, даже либертарианского индивидуализма американского президента в ХХ веке. Рональд Рейган в 1985 году почтительно склонил голову перед могилами эсесовцев на кладбище западногерманского города Битбурга, а в одном из самых знаменитых американских фильмов тех лет, «Конане-варваре», сплелись воедино ницшеанство, язычество, индивидуализм, культ грубой силы и эстетика Лени Рифеншталь. Этот локальный, но показательный пример позволяет увидеть, как в идентичности и культуре США классический американский индивидуализм протестантского происхождения понемногу уступал напору атеистического индивидуализма Ницше и Рэнд. Уступал – или вступал с ним в симбиоз?

***

Как известно, либерализм, подобно большинству других идеологий, весьма неоднороден, в нем существует множество течений и фракций. Одним из наиболее значимых является разделение либерализма на левый и правый, которые по всем законам внутривидовой борьбы враждуют между собой нередко яростнее, чем каждый из них – с другими идеологиями. Очень огрубляя, упрощая и опираясь на привычную нам европейскую, а не собственно американскую классификацию, можно сказать, что политическое противоборство демократов и республиканцев в США – это именно противоборство левого и правого либерализма. В России по схожей схеме в 90-х-начале нулевых развивались отношения «Яблока» с «Выбором России», а позже с СПС, – два либеральных крыла так, за исключением редких тактических союзов, и не объединились, несмотря на казавшуюся многим близость. Но нашего  Отечества мы подробнее коснемся чуть далее, пока же еще ненадолго задержимся по другую сторону Атлантики.

Говоря о республиканцах как о правых либералах, мы имеем в виду, прежде всего, их финансово-экономическую повестку и приверженность идее неограниченного рынка, в сфере же общественного устройства и морально-этических норм они всегда были христианскими консерваторами, причем достаточно фундаменталистского толка. Поэтому слегка парадоксально выглядит растущая популярность Рэнд среди республиканского истеблишмента, подробно недавно изученная Василием Ванчуговым. Автор изречения «религия, Бог, альтруизм, коллективизм, самопожертвование, беззаветное служение, мистицизм и интуиция — злейшие враги свободного человека, безнравственные препятствия на пути к светлому будущему и прогрессу» – несколько странный объект почитания для экономических праволибералов, но в первую очередь политических консерваторов.

Вероятно, нелюбовь к коллективизму оказалась важнее ничуть не менее сильного отрицательного чувства к Богу и религии.

Впрочем, стремительно меняющаяся конфигурация вызовов, угроз и проблем, как на глобальном уровне, так и на уровне отдельных цивилизаций, регионов и стран, приводит к подчас странным сближеньям. В том числе – и в России. Известный либеральный культуролог и философ Андрей Пелипенко выпустил «Манифест Неомодерна», в котором предложил лечить проблемы современности лекарственным набором из культурно-цивилизационного релятивизма, расиализма, вполне рэндовского атеизма и рационализма, защиты традиционной семьи и отказа от гуманистической концепции прав человека. Протоиерей Всеволод Чаплин, один из главных российских православных консерваторов, одобрительно отозвался об этом манифесте, хотя и подчеркнул (и лично я с отцом Всеволодом здесь согласен), что вопросы поставлены правильно, но сугубо в рационалистической парадигме Модерна, как предлагает Пелипенко, их не решить.

Да и с мнениями, высказываемыми Михаилом Веллером и Юлией Латыниной (при всей несомненной ее одиозности) относительно кризиса западной цивилизации и притока мигрантов в Европу консерватору и вообще здравомыслящему человеку поспорить сложно. Кстати, Латынина, симпатизирующая язычеству древнеримского образца и откровенно недолюбливающая христианство, – ярая поклонница «Атланта» и его создательницы. А Дмитрий Энтео, позиционирующий себя в качестве православного радикала, при этом в вероисповедной плоскости придерживаясь квазипротестантизма, а в сфере практических действий – провокационности и профанации Православия, весной собирался влиться в ряды либерально-секулярного ПАРНАС с либертарианской антиэтатистской программой «России нужен свой Рейган», в которой от Рэнд не меньше, чем непосредственно от Рейгана.

Вот теперь самое время сказать несколько слов о рецепции идей Рэнд и вообще духа «дикого» капитализма и либертарианства на русской почве. Рискуя прослыть отпетым конспирологом, тем не менее продолжаю подозревать, что снятый и вышедший при проектировщике либерально-авторитарных реформ Юрии Андропове фильм «Мэри Поппинс, до свидания», изначально задуманный как «сказка для взрослых», имел целью взращивание в советских людях духа воинствующего индивидуализма. Базирующаяся в целом на изначальном сюжете книги Памелы Трэверс, кстати, оккультистки и противницы христианства, кинокартина изрядно развивала и дополняла литературное произведение.

Чуть ли не впервые перед советским зрителем в качестве очевидно положительного персонажа предстал типичный рэндовский Атлант в юбке – самодовольная хамоватая индивидуалистка до мозга костей, всесильная, ветхозаветно жестокая, формально альтруистка, чем сама Рэнд была бы недовольна, но с непонятным целеполаганием своего альтруизма и совершенно самодурским его распределением «хочу – казню, хочу – милую». Мэри показательно расправляется с суровой мисс Эндрю, типичным монархом Ancien regime, каким его образ видят либералы и вообще прогрессисты, а семью Бэнкс, типичную низовую ячейку еще во многом традиционного общества, подминает и форматирует под себя. Любопытно, сколь трогательно складываются отношения Поппинс с ее вроде бы полным антиподом, приверженцем леволиберальной жизненной философии и практически хиппи мистером Робертсоном – в этом случае внутривидовая борьба уступает место внутривидовому единству…

Можно, повторюсь, произнести «это просто фильм» и поиронизировать на тему конспирологии, но после всех событий последних десятилетий самая махровая конспирология – считать, что никакого конспирологического дна у жизни, политики и культуры нет.

***

После 1991 года прятать расправленные плечи атланта в подтекст не было уже никакой необходимости. Дикий, без кавычек, капитализм в молодом государстве РФ строился в полном соответствии с лекалами Рэнд, даже превосходя их в смелости, и здесь не так уж важно, какова была степень знакомства архитекторов и рядовых строителей сего капитализма с первоисточником госпожи Розенбаум. Но именно этот жуткий, грязный и кровавый нигилистический радикализм был, как ни странно, чуть ли единственной глубоко русской стороной смуты 90-х.

Верно подметил замечательный интеллектуал и один из авторов «Русской идеи» Рустем Вахитов: «Напористые Ельцин и Чубайс при всей их отвратительной американофилии, все же в определенной мере понятнее русскому человеку, чем осторожничающий и забалтывающий все и вся «тихоня», социал-демократ Горбачев». Он же: «Члены команды Гайдара, архитекторы шоковой терапии были идейными, хотя и жестокими, бесчувственными и не считающимися с народом политиками. В отличие от Явлинского, который вскоре отделился от команды младореформаторов и возглавил “либералов-гуманистов”, которые желали и Россию перевернуть и, как говорится, “ручек не замарать”, младореформаторы-гайдаровцы готовы были идти до конца и внедрить в жизнь свои идеалы, невзирая на жертвы… Их поведение — жестоких фанатиков, но в то же время своеобразных идеалистов и утопистов… Они с почти религиозным фанатизмом верили в Запад как в “лучший из миров ” и в то, что никаких жертв не жалко, только бы жить как в “цивилизованной стране”».

А совсем недавно известный либеральный радикал Михаил Вербицкий, сетуя на незаконченность деконструкции традиционного русского менталитета и призывая к замене на латиницу русского алфавита и запрету классической русской литературы, тут же, будто удивляясь сам себе, добавил: «Конечно, есть в этом предложении нечто парадоксальное: нет ничего более “русского”, чем требование выкинуть кого-нибудь с корабля современности. Так что есть риск не разрушить культурную особенность, а, наоборот, усугубить ее».

Рэнд – дитя российского еврейства, соединившего два мощных национальных мессианских начала, направленных на тотальную перестройку мира, и давшего, как и еврейская среда других стран, множество теоретиков и практиков глобальных революций – часто, увы, слишком часто с жирным знаком минус. Да, они далеко не всегда хотели того, что получалось в итоговом результате их действий. Искренне, видимо, считая своего Атланта знаменосцем новой светлой эры, Рэнд, допускаю, ужаснулась бы конкретному воплощению объективистских идей в стране, где она некогда родилась. Но это не тот случай, когда идеолог не в ответе за недобросовестных интерпретаторов своего творчества.

Объективизм и социал-дарвинистский индивидуализм порочны сами по себе, но на порядок более порочно стремление привить их в России. Они могут играть определенную положительную роль в стране с подходящим историческим генезисом и менталитетом, тех же США, если не доминируя, то подстегивая к развитию и гибкости другие доктрины и политические силы.

Для России же они губительны в любом виде, исполнении и дозировке. Поэтому нет смысла вычленять из многих сотен страниц «Атланта» отдельные здравые зерна вроде рассуждений о личной ответственности человека и отголосков прежнего, героического и жертвенного индивидуализма викингов, казачьей вольницы, европейских буржуазных революций и лозунгов Томаса Джефферсона: «Время от времени дерево свободы нужно поливать кровью тиранов и патриотов. Тот, кто отдаёт свою свободу за безопасность, не получает ни того ни другого. Ни одно правительство не сможет сохранить свободу, если не будет уверено, что народ готов заплатить за нее жизнью». Но, да простит читатель невольный каламбур, объективное изучение объективизма все равно необходимо, о чем я уже сказал в самом начале статьи. И как одной из наиболее соблазнительных (в силу апелляции к самому низменному и животному в человеке) и разрушительных утопий последнего столетия. И как примера чудовищной силы пусть дурно изложенной, но манящей и вовремя оглашенной идеи.

Автор: Станислав Смагин

Журналист, публицист, критик, политолог, исследователь российско-германских отношений, главный редактор ИА "Новороссия"