Чем ответим Искусственному интеллекту?

Прибежали в избу дети,

Второпях зовут отца:

“Тятя! тятя! наши сети

Притащили мертвеца”.

А.С.Пушкин

Всё смешалось в Доме людей. И виновником этому – Искусственный интеллект (ИИ), который становится, уже стал вездесущим, причастным едва ли не ко всем делам человеческим – этакий фактотум или механический вариант “слуги на все руки”. Но такого слуги, который, как выясняется, “себе на уме” и от которого можно ждать разных неприятностей.

Главный подвох, которого ждут от ИИ: он может стать норовистым и неподотчётным человеку. В этом случае из слуги он превратится в господина и при желании может даже бышего своего хозяина (а то и всё человечество, таковы его предполагаемые возможности) свести со света. Но такую способность приписывают только “сильному ИИ”. А ещё находятся глупцы, которые приход как раз “сильного ИИ” готовы приветствовать, ожидая от него “обновления религиозной жизни”: он, дескать, должен заменить Бога, ибо продемонстрирует такой его атрибут, как всемогущество — вплоть до обещания бессмертия и воскрешения мёртвых.

Впрочем, пока ещё “сильный ИИ” находится только в разработке, а по мнению многих специалистов никогда не будет создан. Но и “слабый ИИ”, при том, что он привнёс и ещё привнесёт в нашу жизнь массу всякого полезного, одновременно создаёт и множество осложнений практического характера, а по некоторым аспектам своего существования огорошивает, пугает и озадачивает.

Сбивает с толку его эпистемологическое коварство. ИИ – это знание, накопленное в человеческой голове и вынесённое в безвоздушное пространство, чтобы быть там многократно усиленным – в части перестановки знаков и манипулирования ими, но не в части их осмысления.

У Гомункула, которого считают мифическим предшественником ИИ, были родители – Гермес и хромая Клеобула (по другим данным хромым в этой паре был Гермес). У реального ИИ – целый набор “родителей”, но я хочу обратить внимание на явление атмосферического порядка, которое рождению споспешествовало – дегуманизацию общества и культуры. Термин ввёл в обиход

Хосе Ортега-и-Гассет в своей книге “Дегуманизация искусства”, вышедшей столетие назад. Автор подчёркивал, что дело идёт не об искусстве только, но что художестветнная сфера ярче других “продемонстрировала подлинное отвращение к живым формам и живым существам”¹, занявшее неожиданно большое место в европейском сознании.

Схожее до некоторой степени восприятие человека сложилось в научном мире – отсюда тяга в “чистым” формам, к абстракциям, способным “заменить” человека. Вспомнили о Пифагоре, полагавшем, что всё на свете можно выразить через цифру; хотя цифровая конструкция того или иного предмета может быть далека от постижения его сущности. Сыграла роль и одержимость новизной, характерная для европейского мира последних столетий, вера в светлое технологияское будущее.

Казалось бы, столько всякого уже произошло (начиная по крайней мере с Хиросимы), что должно было бы эту веру подорвать. Но “пустая пытливость”, как называют её богословы, берёт своё: нам говорят, что ничего из того, что раз было открыто, закрыть уже нельзя. Против такого утверждения восстала бы интуиция наших далёких предков: в волшебных сказках фигурируют запретные кладовые, ключи от которых хранятся в потайном месте и того дерзкого, кто ими завладеет, неминуемо ждёт наказание.

Вспоминается Георгий Федотов, писавший, что против чрезмерной рационализации русского сознания возможны “воскрешения старых и даже древних пластов русской культуры”. Так то оно так, но в деле технологического прогресса (хотите в кавычках, хотите без) взят такой разгон, что говорить о запретных кладовых пока не имеет смысла.

Правомерно видеть в распространении ИИ этап “рационалистического энтузиазма”, как его назвал о. Георгий Флоровский: истина преподносится каждому с высоты учёных “башен”(это уже слово Илона Маска, который сам владеет одной из таких “башен”) без того, чтобы она была личностно прочувствована. Теперь с высоы “башен” навязывается способ мышления, во многом отличный от прежнего. Пожалуй, это пока что наибольшее худо, которое несёт с собой ИИ: человек уподобляется компьютеру. Есть точка зрения, что и уподобляться не нужно, ибо подобие и так имеет место; математик Марвин Мински: “Наши умы – это просто компьютеры, сделанные из биологического материала”.

Всякий избыточный рационализм (“первородный грех” Запада, по убеждению славянофилов) был покушением на русскую душу, ИИ продолжает эту “линию” и усиливает её.

Как человек мыслит? Учёные, в подавляющем большинстве могущие повторить за Лапласом, что в “гипотезе” Бога не нуждаются, остаются перед этим вопросом в недоумении. Структуру мозга они исследовали в малейших деталях (благо современная техника это позволяет), но как она производит “живую” мысль или, точнее, “живое” мыслечувство, остаётся непонятным. Крупнейший наш специалист э той области академик К.В.Анохин пишет, что мозг человека на 90% состоит из некой “тёмной материи” и что в этой темноте происходит, невозможно проследить; даже здравый смысл, этот “простак”, что болтается под ногами у учёных, остаётся загадкой.

Уместно напомнить, как этот вопрос издревле решала религиозная мысль: человек мыслит не одной только головой, но всем телом, до пят включительно, и вся эта мыслительная деятельность “собирается” в сердце. Что внятно традиционному русскому человеку, как это видно уже из его лексики: сердце способно “смущаться”, “радоваться”, “сокрушаться”, “обливаться кровью” и т.п. В этом он соответствует библейскому завету (в Библии, заметим, понятия души и сердца взаимозаменяемы): “Паче всего хранимого храни сердце твое; потому что из него источники жизни” (“Притчи”, 4:23). И в Новом Завете: “Да будет украшением вашим… сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа…” (1-ое послание ап. Петра, 3:3-4).

Когда-то это понимали и в Европе. Великий Блез Паскаль, изобретатель (наряду с Вильгельмом Шиккардом) первой счётной машины, от которой ведёт своё происхождение компьютор, писал: “Мы познаём истину не только разумом, но и сердцем. Именно сердцем мы познаём начальные понятия, и тщетно рассудок, к этому непричастный, пытается их оспорить” ². Согласно Паскалю, можно смело довериться “логике сердца” в тех случаях, когда она расходится с логикой ума.

Если сердце есть средоточие личности, то в самом сердце есть центр — “сердце сердца”. Так в христианском мире и так же в исламе. Так и в буддизме (по-своему великая религия, хотя, в отличие от христианства и ислама, зовёт она не в вечную жизнь, а в небытие): Атман – математическая точка сердца, которая в своей малости “больше мира”.

Та же мысль угадывается и в поэзии, у Николая Клюева, например, читаем: “сердцу сердца говорю”.

Против избыточного рационализма, усиленного цифровой сухомяткой, против гностической притязательности (самоуверенности в вопросах постижения мира) выступает понимание таинственности всего бытия. Где главная тайна, даже для самого себя – человек. И то, в какие он высоты способен возноситься и в какие бездны падать, не может быть объяснено никаким ratio, вооружённым совершенно беспомощной в подобных казусах цыфирью.

И что тут можно требовать от мертвецов, каковыми представляются сегодня все ИИ (одно утешение. что они не пахнут). Мы вправе назать их мертвецами, покуда их эпистемологический статус не прояснён. Хотя это удивительные мертвецы, которых люди научили копировать некоторые свои действия, и делать это во много раз лучше и быстрее, чем это под силу учителям.

Пифагор по крайней мере соотносил мир цифр с “музыкой сфер” (но тут к месту вспомнить замечание Алексея Лосева, что структурный конструкт музыки “растворяется” в звучании, когда цифра исчезает из восприятия). Не знаю, какую именно музыку слышал плотно обложенный мифами Пифагор, но взявшие нас в полон мертвецы не “поют” (хотя и воспроизводят чужую музыку) и вообще с зстетикой не в ладах. Распространение страховидных конструкций из проволоки, металла и пластика (вот уж у кого подлинно “ни кожи, ни рожи”), равно, впрочем, как и человекоподобных роботов с мультяшной внешностью и силиконовой кожей, ещё больше потеснит остатки красоты, каковая, по мнению философов, есть корень истины.

Так что же, попытаться вернуться к временам без ИИ? Но это невозможно, по крайней мере в обозримом будущем. А в особенности теперь – когда разворачивается новая великая война, которая продлится, возможно, ещё долгие годы. Как раз военное дело – преимущественная сфера приложения ИИ; условия победы, согласно с суворовской “Наукой побеждать” – “глазомер, быстрота, натиск” – труднодостижимы теперь без участия ИИ. Управление разведывательными беспилотниками, обработка разведданных, поиск уязвимых мест у противника, а также управление военно-техническим обеспечением, отключение у противника электроэнергии, нарушения в железнодорожных перевозках – всё это и многое другое теперь дело ИИ. Хотя решающую роль на полях сражений продолжает всё-таки играть естественный ум – наряду с другими, исконно-человеческими качествами.

К сожалению, ИИ окончательно изгнал из военного дела красоту. Войны всегда были ужасны, но в прежние времена бывала в них и красота. Сейчас красота осталась только на парадах.

Чем ответим на экспансию ИИ? Конечно, соревновательными усилиями в самых разных областях. Вместе с тем, как указывает журнал “Le Point”, Россия способна выступить против “эпистемологической гегемонии Запада”. Чтобы проглотить, так сказать, горе от ИИ, надо выгородить у себя область интимного, располагающего к доверительности, куда ИИ не вхож. Не впервые мы сталкиваемся с подобной ситуацией: волны “рационалистического энтузиазма”, накатывающие с запада, побуждали многих русских людей, не поворачиваясь спиной к “жизни”, в то же время прислушиваться к “внутреннему голосу”.

Достоевский писал о “странном упорстве сердца”, которое противится тому, что “принято”, что навязано “жизнью”, но “до времени” оставляет это противление внутри себя. Примерно о том же — Алексей Константинович Толстой:

Издавна сердце с жизнию боролись,

Но жизнь шумит, как вихорь ломит бор.

Как ропот струй, так шепчет сердца голос.

Образом психологической “самости” может послужить и “Богатырь” Виктора Васнецова (не путать с его “Богатырями”) – сидящий в зарослях, с лукавинкой во взоре, и вроде бы не собирающийся никуда дигаться; хотя сомнения в его ратных возможностях как-то не возникает.

И нельзя сказать, чтобы это было чисто русское явление. С подобным двоением я встретился и тогда, когда знакомился с шиизмом (кстати говоря, это версия ислама, наиболее близкая христианству). Это страдальческая религия, выставляющая страдание, как высшую ценность, и поражение – как путь в рай. Центральная фигура шиизма внук Мухаммеда Хусейн, добровольно приявший смерть от рук злодеев, психологически близок православным страстотерпцам, таким, как св. Борис и Глеб. Вместе с тем шиизм – государственная религия Ирана, воинствующего в своей внешней политике: так внешний фактор – и это, конечно, относится не только к силовым вызовам – стирает, в том или ином аспекте, “лица необщее выраженье”, побуждая истинное лицо обратиться внутрь себя.

Кстати об исламе. В мекканской Великой мечети используется созданная на базе ИИ машина, которая поглощает пыль и вычищает ковры. Быть может, это наилучший пример того, какое употребление может найти ИИ в религиозной жизни.

Возвращаясь к родным осинам. Василий Ключевский писал: “Они (западные люди) нас не понимают и тем лучше для нас” (привожу по памяти, ручаясь за точность смысла). Конечно, наш великий историк меньше всего желал воздвигнуть подобие “железного занавеса” между ними и нами, он лишь имел в виду, что надо сохранять для себя уголок души, а скорее её “красный угол”, пусть они в этом нас не “догоняют”. Для нас важнее, что нам подскажет “ретивое”.