Среди множества откликов на мою статью об Александре Дугине и репрессиях я обратил внимание на один, который настолько меня изумил, что я не могу его не упомянуть.
Его автор – рьяный до умопомрачения (в буквальном смысле!) апологет Дугина – заявил, что лучшие консервативные умы «оправдывали репрессии разного рода», «в том числе против формально невиновных» и «против себя самих». К последним он, помимо Лосева и Флоренского (звучит ужасающе цинично, после этого нормальный человек постеснялся бы называться исследователем творчества Лосева и Флоренского!), приписывает … и Сократа. Автор, правда, пишет про афинского мудреца: «добровольно принявший репрессию против себя», но по смыслу его поста получается, что Сократ одобрял и оправдывал своих судей. Тем более что и Платона (который чаще всего скрыт за образом Сократа) автор комментария объявляет «самым ярым апологетом исключительных репрессий» (очевидно, в том смысле, который вкладывал в это слово Дугин – «против и виновных, и невиновных»). Итак, по его словам выходит: Дугин со своей апологией репрессий – аутентичный представитель платонической традиции в философии, а я, как и всякий, кто сомневается в благотворности «репрессий вообще», якобы отрекаюсь от линии, идущей от самого Платона к А.Ф. Лосеву…
Имя автора комментария я приводить здесь не буду: некогда он слыл неплохим историком философии, да и не в личностях дело! Но вот уж поистине – если Бог решил наказать кого, то лишает ума! Какими глазами нужно читать Платона, чтобы вычитать это?
Обратимся к первоисточникам… В «Апологии» Сократ не соглашается со своими обвинителями и уличает их во лжи: «верного они ничего не сказали»… «сколько они ни лгали», – говорит он. Сократ считает, что он ни в чем не виноват и не заслуживает судебных репрессий. Напротив, поскольку он совершил «величайшее благодеяние» Родине, он заслуживает награды: «чего же я заслуживаю… Чего-нибудь хорошего, о мужи афиняне… вот я что себе назначаю — даровой обед в Пританее».
Таким образом Сократ (конечно, платоновский Сократ, то есть сам Платон) вовсе не одобрял желание афинского плебса наказать его злом за благодеяние (хотя и оговаривался, что то, что они считают наибольшим злом – смерть, – вовсе не зло для мудреца, но они-то так считали!).
Сократ однозначно утверждал, что, приговорив к смерти безвинного мудреца (подвергнув его репрессиям, в терминах Дугина), афиняне совершили дурной поступок: «от этого пойдет о вас дурная слава между людьми, желающими хулить наш город, и они будут обвинять вас в том, что вы убили Сократа, известного мудреца». Не пойму, как отсюда можно заключить, что Сократ «одобрял репрессии против самого себя»?
Скажут, что Сократ, как известно из «Критона», отказался бежать из тюрьмы. Это правда. Но он поступил так не потому, что одобрял свой смертный приговор, а потому, что был уверен: нельзя нарушать законы государства, даже если оно поступает «несправедливо и неправильно». Именно так Сократ в «Критоне» характеризует свой приговор, что еще раз подтверждает наши слова. Отечество подобно отцу, которого можно и нужно вразумлять, если он не прав, но подчиниться ему все равно придется – таково убеждение Сократа. В конце же диалога, говоря от имени Законов, он прямо называет свой приговор злом: «Если же ты уйдешь из тюрьмы, так позорно воздав обидой за обиду и злом за зло…».
Когда и где мудрец призывал творить зло?
Впрочем, нежелание избежать казни следует и еще из одного интимнейшего убеждения платоновского Сократа, которое мы найдем, открыв диалог «Горгий». Там мы читаем: «чинить несправедливость хуже, чем терпеть». Сократ бросает это в лицо софисту Калликлу, который как раз защищает тиранию с ее беззаконными репрессиями против правых и виноватых, потому что тиран живет своевольно, устанавливает законы, которые выгодны ему «как сильнейшему». Сократ, в отличие от циника и честолюбца Калликла, никоим образом не желает уподобляться тирану и называет его «несчастнейшим из людей». Дело в том, что счастье Платон отождествлял с праведностью, а не с удовлетворением всех своих капризов, в том числе и преступных и злых желаний…
И наконец, самое главное. В «Государстве» Платона мы читаем, что главная цель государства – обеспечивать, чтоб в обществе царила справедливость. Идеальное государство – воплощение эйдоса справедливости на Земле. Поэтому наихудшая форма государства по Платону – тирания. «Нет более жалкого государства, чем управляемое тиранически», – пишет он в «Государстве». Ведь при ней на месте незыблемого Закона, опирающегося на принцип идеальной Справедливости, – капризная и изменчивая воля тирана. Но именно тирании и свойственны репрессии против всех – виновных и безвинных (и очевидно, что преследование и тем более казнь безвинного – не справедливы). Тирания, по Платону, есть последняя степень вырождения государства как такого (христианский платоник Августин Блаженный даже не видел различий между тиранией и преступным сообществом, то есть анти-государством).
Благодаря Карлу Попперу всем известно, что Платон был резким противником демократии. Но мало кто, помимо специалистов по античности, знают, что Платон еще более резко критиковал тиранию. На лестнице вырождения государственных форм тирания занимает у Платона последнюю ступеньку, а демократия – предпоследнюю. Если платонику предоставят выбор между тиранией и демократией (поистине узкий и неприятный выбор, ибо и то и другое для платоника – вырожденные формы), то он, скрепя сердце, выберет демократию (понимая все ее язвы и то, что именно из нее закономерно вырастает тирания). При демократии во всяком случае сохраняется остаток духа справедливости, при демократии затруднительно преступнику или безумцу захватить всю власть и творить все, что ему вздумается. При демократии, наконец, невозможны массовые беззаконные несправедливые репрессии, ибо их не допустит сам народ, хотя бы из элементарного чувства самосохранения… Хотя, конечно, идеал для платоника – не демократия, а государство Философов, где все подчинено высшей Справедливости (что, кстати, не исключает справедливого наказания нарушителей законов).
Именно поэтому ни Сократ, ни Платон не поддерживали, да и не могли поддерживать репрессии в том смысле, какой вкладывает в это слово Дугин и его излишне эмоциональные «ученики» (то есть репрессии против всех, а не адресное судебное преследование тех, кто действительно совершил преступление, доказанное по суду).
И поэтому, кстати, я не считаю Дугина платоником (хоть он и уверяет всех в обратном). Приведу еще раз его цитату о государстве: «государство – это единственная инстанция, имеющая право на легитимное насилие. Насилие, которое осуществляет государство, не является и не может являться преступлением. Просто потому, что именно государство всегда решает, что законно, а что нет».
Это Дугин сказал в интервью «Царьграду» в 2016 году. Вдумаемся в эти слова! К примеру, советское государство 1920-1930-х годов преследовало религию (в том числе православие), причем делало это в соответствии с законами того времени (так, до 1936 года по Конституции в СССР священники были «лишенцами», т.е. ограничивались в правах).
По логике Дугина, называющего себя православным философом (!), советское государство это делало правильно и поступало справедливо, ведь справедливость у Дугина тождественна актуальной законности! Перед нами логика софиста Калликла – оппонента Сократа и Платона, а вовсе не Платона и Сократа.
Собственно, Дугин, если относиться к нему как к философу, и есть представитель этой линии в мировой философии – идущей от софистов к Ницше (возродившему софистику и открыто признававшему свою преемственность с платоновским Калликлом) и к французским постмодернистам (концепции которых Ален Бадью называет «Большой софистикой» ХХ века). Линия эта противоположна линии Платона – Августина – Шеллинга – Гегеля – Соловьева – Лосева (и в определенной мере – Лукача и Лифшица), которой придерживаюсь я. Линии просвещенного консерватизма, апологии абсолютных ценностей, в том числе и справедливости. Линии, противостоящей и либеральной, буржуазной демократии, и тирании в различных ее формах.
На том стою и не могу иначе.
