РI: Русская Idea начинает публикацию материалов второго круглого стола из цикла мероприятий нашего сайта и фонда ИСЭПИ по столетию 1917 года. Круглый тол прошел 13 марта 2017 года и был посвящен теме «Николай II: царь-модернизатор или царь-ретроград?»
Одной из важнейших причин Февральской революции стало катастрофическое падение авторитета царской власти и персонально императора, в котором персонифицировалась государственность Российской империи как таковая. Николай II на протяжении всего правления имел репутацию слабого правителя, «подкаблучника», неуспешного политика, а сама репутация стала во многом следствием нехаризматичной личности императора.
Между тем, конец XIX – начало ХХ веков можно назвать периодом полноценной модернизации России – как экономической, так и политической. В экономической сфере наблюдался бурный экономический рост, стремительная индустриализация в промышленности, развитие крупно-товарного производства в аграрной сфере. Несомненен и прорыв в политической сфере: учреждение законодательного представительства, введение пакета политических свобод создавало возможности для развития как на индивидуально-личностном, так и на общественно-политическом уровнях. Однако модернизационные успехи России этого периода традиционно связываются с двумя именами – министра финансов С.Ю. Витте (творец индустриализации) и премьер-министра П.А. Столыпина (автор аграрной и других реформ). Николай II воспринимается как реакционер, противившийся всяким переменам, поддерживавший только охранительные, антиреформаторские тенденции.
К обсуждению участников круглого стола предлагались следующие вопросы:
– можно ли считать модернизацию начала ХХ века в России наиболее успешной в отечественной истории из-за совпадения ее экономической и политической составляющих: экономический прогресс, сопровождающийся расширением политических свобод и развитием низовой самоорганизации?
– что такое «трансформационный кризис», и является ли он системной предпосылкой 1917 года?
– тяжелое экономическое положение простого народа – обезземеливание крестьян, низкие зарплаты рабочих, сопровождавшееся бесправием, причем как экономическим (отсутствие, скажем, профсоюзов), так и политическим (невозможность донести свои требования до власти по причине отсутствия всеобщего избирательного права) – это стереотипы или реалии николаевского правления?
– какую роль в модернизации страны играл император Николай II? Сопротивлялся ли он проведению экономических реформ, и если – да, то каким и по каким причинам? Можно ли утверждать, что страна шла по пути модернизации не по воле монарха, а, скорее, вопреки его настроениям?
– чем можно объяснить парадокс в восприятии Николая II – как царя-мракобеса и ретрограда, а не как царя-модернизатора?
В ходе развернувшегося обсуждения было предложено несколько трактовок причин непопулярности Николая II. Первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин настолько концентрированно и ярко изложил свое видение образа последнего русского императора, что мы решили нарушить последовательность выступлений при публикации материалов круглого стола и начать с тезисов Алексея Владимировича. Как нам представляется, его трактовка во многом воспроизводит мотивы недовольства царем, которые характеризовали отношение в либерально-настроенных кругах образованного российского общества начала ХХ века – недовольства как его архаичным публичным образом, так и его неприятием нового общества эпохи бурной индустриализации. Однако возникает вопрос: если бы царь пытался символически подчеркивать свою символическую близость с образованным классом, укрепило бы это его легитимность в крестьянской среде?
***
Я как представитель Центра политических технологий начну с темы пиара. Заботился ли царь о самопрезентации? Конечно, заботился. Вопрос в том, как. Выходило огромное количество брошюр о царе, его деятельности, которые часто писались энтузиастами, включая и генералов, писавших под псевдонимами про царя для солдат. Делалось много чего. Но что это был за пиар?
Это был очень традиционалистский пиар. Царь позиционировался как отец для своих гражданских подданных, для крестьян, как хороший семьянин. Для солдат он, конечно — отец-командир. Активно продвигался образ престолонаследника Алексея. Не случайно, кстати, именно с Алексеем в 1917 году, при крушении монархии, связывались надежды, что его солдатики в Петрограде как-нибудь примут.
И был образ православного, верующего царя. Беспрецедентное для синодального периода русской истории количество канонизаций святых, в ряде которых царь принимал непосредственное участие. В частности, в знаменитой канонизации Серафима Саровского в 1903 году. Был и шаг навстречу старообрядцам – восстановление почитания Анны Кашинской. И канонизация митрополита Гермогена в контексте празднования окончания Смутного времени и трехсотлетия династии Романовых.
И всё это происходило на фоне огромного количества патриотических юбилеев с непосредственным участием царя. Тут что-то происходило почти ежегодно. В 1909 году — роскошное празднование юбилея Полтавской битвы, где царь, кстати, обратил внимание на молодого управляющего казенной палатой Николая Маклакова, который скоро станет министром внутренних дел. Потом 1912 год — роскошное празднование Бородинской годовщины. 1913 год — трехсотлетие династии Романовых. Праздник за праздником. И везде господствовал образ царя-отца, царя православного, царя-семьянина.
Вопрос в том – на кого это всё работало?
Объективная реальность состоит в том, что этот пиар уже очень плохо соответствовал той эпохе, в которую вошла Россия — эпохе индустриального общества. Он был уже недостаточен. Лет за 20-30 до этого он прошел бы великолепно. Но к началу ХХ века появился активный образованный слой, который такие образы воспринимал как какую-то странную архаику. И с этим слоем общества у царя сразу возникли достаточно серьезные проблемы. Причем конфликт возник сразу – после того, как он сделал свое известное заявление о «бессмысленных мечтаниях».
Этот конфликт шел сразу по нескольким направлениям. Я остановлюсь на двух.
Одно направление касается взаимоотношений с промышленниками. Когда в 1911 году уволили большое количество профессоров и преподавателей Московского университета, то московские промышленники разделились. Меньшинство осудило этот акт. Активное меньшинство: члены партии прогрессистов Павел Рябушинский, Александр Коновалов и другие. Большинство же сказали: «Нет, это политический вопрос. Мы сюда не вмешиваемся. Наше дело — зарабатывать». Эту позицию выразил, например, председатель Московского биржевого комитета Григорий Крестовников, участник партии октябристов. Тем самым, здесь отразилось разделение на прогрессистов и октябристов, и прогрессисты тогда были в меньшинстве.
Но промышленники, несмотря на то, что большинство их было не против власти, хотели хотя бы какого-то внимания, которое соответствовало бы их уровню в экономике страны. Этого внимания им как раз и не уделялось. Когда в 1906 году формировался Государственный совет, то представительство от буржуазии – всего 12 человек, по 6 от промышленников и торговли – резко уступало количеству представителей от других групп населения. Ни один промышленник не вошел в состав ни одного из правительств при Николае II. Предлагались конкретные кандидатуры, царь отказал.
Я сейчас приведу небольшой пример. Как император Николай встречался с московскими предпринимателями. Речь шла о тарифной политике. Обсуждался вопрос о необходимости проведения активной протекционистской политики, обсуждался вопрос о приглашении иностранных специалистов. Причем, особое внимание уделялось тому, что эти специалисты должны владеть самыми современными технологиями. Речь шла о том, что нужно открывать торговые дома в иностранных городах для повышения конкурентоспособности русских предпринимателей. В общем, такой очень серьезный, очень профессиональный разговор. Но один нюанс: это не Николай II. Это Николай I, который встречался с московским купечеством в 1833 году.
Представить себе Николая II, который психологически жил где-то в XVII веке, идеалом которого был Алексей Михайлович, приглашающего к себе, например, Крестовникова и Коновалова и обсуждающего с ними подобные вопросы? Это было просто невозможно. Это был человек совсем другой психологии.
А предприниматели чем дальше, тем больше хотели власти. И раз был экономический рост, раз была индустриализация, то уже новое молодое поколение, которое активно инвестировало в средства массовой информации — газету «Утро России», например — уже не удовлетворялось просто разговорами с министром финансов или членством в совете министра финансов. А царь им давал понять, что они — люди, мягко говоря, второго сорта.
В отношении «зажатия» предпринимателей интересна история про Василия Тимирязева. Он получил от царя высокую должность обер-гофмейстера, перешел на придворную службу, после чего заинтересовался: а может ли он продолжать свою деятельность в совете директоров коммерческой компании? Ему объяснили, что нет: так как он служит царю, то он не может заниматься чем-то второсортным и неприличным. Пришлось ему уходить, конечно же, с предложенной службы, так как он больше хотел зарабатывать, и его переименовали в действительные тайные советники. Человек же, находящийся не на придворной службе, а на государственной, имел право быть членом совета директоров. Тем самым, достаточно четко давалось понять, каков уровень престижа предпринимателя. Причем, предпринимателя не иудейского вероисповедания, у которых проблемы возникали постоянно, а христианина, более того, человека, который два раза до этого был главой министерства торговли и промышленности.
Вторая важная, на мой взгляд, тема — это тема образования. Начало ХХ века — это развитие экономики, развитие образования в самых разных странах. И если мы посмотрим на опыт Франции, Германии, Италии, там за первые 10 лет открыто от 10 до 12 новых университетов. Идет буквально обвальный поток создания новых вузов. В России при Николае II открыт один новый университет — это был Саратовский университет. За время правления Николая II в нём был открыт только один факультет — медицинский. Само появление Саратовского университета было связано с двумя экстраординарными обстоятельствами. Одно обстоятельство: в революцию 1905 года задумались, куда эвакуировать русских профессоров из Варшавы, где поляки их бойкотировали. Остановились на Саратове. Потом, когда революция пошла на убыль, от эвакуации отказались. Варшавский университет продолжал функционировать в его прежнем виде. Но решили Саратов все-таки не обижать, тем более, что уже пообещали, и, учитывая, что идею Саратовского университета выдвигал Петр Столыпин, который был до революции там губернатором. Кроме того, был создан юридический факультет в Томском университете. Вообще, история этого университета очень интересная. Его основал Александр II в 1878 году. Медицинский факультет появился при Александре III, юридический — при Николае II, а два других — в 1917 году, при Временном правительстве. И это – всё, что происходило в области развития университетов.
Что ещё было важного в этой области? В разгар революционного 1905 года явочным порядком с негласного согласия Министерства народного просвещения приняли два решения, которые были встречены с энтузиазмом преподавателями и потенциальными абитуриентами. Во-первых, разрешение поступать в университеты выпускникам духовных семинарий и коммерческих реальных училищ. До этого без дополнительных экзаменов можно было поступать только гимназистам. И, во-вторых, разрешение в качестве вольнослушательниц зачислять женщин. Революция заканчивается, в 1907 году министерство принимает решение эти практики запретить. В 1907-1908 годах несчастные женщины, которые уже успели проучиться в течение двух лет, обивают все возможные пороги, и в конце-концов при поддержке Столыпина — на таком уровне! — им удается получить высочайшее разрешение на следующее: тем, кто уже принят, разрешалось завершить обучение. Но следующих не принимать. Понятны эмоции тех людей, которые собирались поступать и оказались в таком положении.
Далее. О преподавателях. Хорошо известна история 1911 года с Московским университетом, когда из-за конфликта с Министерством народного просвещения из него ушло около 130 преподавателей и сотрудников. Увольнялись преподаватели и из других вузов. Привлекали к суду ректоров за то, что они неправильно вели себя с точки зрения власти в отношении студентов. Дело дошло до того, что перед самой Первой мировой войной Министерство народного просвещения предложило отправлять студентов на стажировки заграницу, потому что не хватало профессоров. Уволенных профессоров во многих случаях приходилось замещать совершенно не авторитетными в научном мире фигурами.
Тем самым, налицо очевидный конфликт с активными предпринимателями и с преподавательским сообществом. Причем, когда увольняли профессоров, то правительственные чиновники открыто говорили, что «вот теперь-то мы нащупали уязвимое место оппозиции». Раз в университетах активна либеральная оппозиция, многие профессора являются членами Конституционно-демократической партии, то мы отберем у них доходы. Они не будут получать свое профессорскую или приват-доцентскую зарплату и таким образом их освободительная деятельность пойдет на спад. Вышло совершенно наоборот.
Относительно начального образования. Здесь ситуация очень двойственная. С одной стороны, были достигнуты большие результаты после русско-японской войны. Когда стало понятно, что государству необходим образованный солдат, то стали вкладывать огромные средства в начальное образование по линии Министерства народного просвещения. С другой стороны, сам Николай II испытывал к этому проекту очень двойственное отношение. Вроде бы рационально понимал его необходимость, но образцом для него была церковно-приходская школа, в которой 50% времени отводилось занятиям по религиозным предметам, а нерелигиозным — 15%.
Характерен эпизод, произошедший в 1912 году, когда завершала свою работу третья Государственная дума. Работа завершалась в общем для правительства положительно, с парламентом сложились рабочие отношения, и председатель правительства Владимир Коковцев организует прием членов Государственной Думы у государя-императора. Царю представляется справка о том, что сделано. Скажем, по перевооружению флота, по земельной реформе — за что он может сказать «спасибо». И царь это говорит, а в конце добавляет: «Но все-таки надо обратить внимание на церковно-приходские школы». А как раз был конфликт по этому поводу между Государственной Думой и Государственным Советом, причем думские депутаты-крестьяне выступали за передачу церковно-приходских школ под контроль Министерства народного просвещения. Патриархальные крестьяне, на которых царь ориентировался, которых считал своими. Потому что эти крестьяне уже хотели, чтобы их подрастающее поколение было конкурентоспособным, чтобы оно могло продвигаться, получать дальнейшее образование. А это можно сделать только при хороших стартовых образовательных условиях, которые не была способна дать церковно-приходская школа. И царь, несмотря на позицию большинства Думы, несмотря на позицию думских крестьян, все равно говорит о необходимости особого внимания к церковно-приходской школе. Да, это было действительно важно для него как человека религиозного, хорошего семьянина. Но что делают депутаты, которые стоят перед ним и которые ожидали от него великой похвалы, а получили такой совет? Сразу после этого приема им нужно идти голосовать по вопросу церковно-приходских школ — а они не могут голосовать ни «за», ни «против». Если голосуешь «за» — переступаешь через всё, что сделал перед этим. Если «против» — идешь против своего царя. И они отказываются голосовать и переносят голосование на усмотрение четвертой Государственной Думы.
Эти два примера — о промышленности и образовании — важны для понимания модернизации страны в николаевское правление. Важны для понимания самого Николая II, который если и проводил реформы, то ощущал себя страдальцем, делал это очень неохотно, переступал через себя, в ряде случаев даже особо этого и не скрывая. Это человек, у которого был совсем другой идеальный образ страны: образ исторический, образ архаический. Совсем иной образ, чем реальная Россия того времени. И возникший здесь явный диссонанс в скором времени весьма наглядно и проявился.
