Писать о японском консерватизме и легко, и трудно. Легко, потому что большинству японцев — как сейчас, так и сто, и двести лет назад — присущи консервативные черты. Это может показаться странным читателю, привыкшему воспринимать страну Корня солнца как символ прогресса и новаторства — но «консерватизм» не обязательно является синонимом «реакции» или «пассеизма». Трудно — по той же самой причине. Японских консерватизмов несколько, причем на глаз они могут отличаться от друга настолько сильно, что их трудно признать однородными или хотя бы родственными явлениями. Написать портрет «японского радикала» (не столь важно, справа или слева) и даже «японского либерала» куда проще — они понятнее и одномернее. Но, возможно, не так интересны как консерваторы.
С чего начать? «Консерватор» представляется, прежде всего, охранителем, чтущим, берегущим и воспроизводящим некий «порядок», устоявшуюся модель «своего», которую он всегда противопоставляет «хаосу» и «чужому» и, как правило, — «новому» (здесь возможны оговорки и допущения). Что же охраняли и охраняют японские консерваторы?
Консерваторы-романтики ностальгировали и ностальгируют по «золотому веку», находящемуся где-то в прошлом, причем вожделенное «прошлое» может быть восемьдесят, четыреста, восемьсот лет, а то и боги-знают-сколько веков назад. Это ностальгия по безвозвратно прошедшему, но оставившему некий след — когда материальный в виде храмов, статуй, стихов и хроник, а когда и мифический, придуманный задним числом. (В Японии хватает своих «краледворских рукописей» и «велесовых книг», хотя их циркуляция ограничена маргинальными кругами особенно убежденных людей.) Прошлое для них лучше настоящего просто «по определению», потому что тогда люди были ближе к богам, а в традиционной японской религии Синто боги связаны с людьми не менее, а то и более тесно, чем в античной мифологии. Доказать или изобразить технологическое преимущество «эры богов» пока никому не удалось — помешали природный практицизм японцев и их приверженность, особенно в последние полтора столетия, доступным плодам научно-технического прогресса, а также отсутствие здесь мифов об Атлантиде, погибших цивилизациях и инопланетянах.
«Золотой век» японского консерватора-ностальгиста, даже сегодня, — это не «колесницы богов» и не «мечи Судьбы», не «огненные империи» и не «цари северного полюса». Здесь все просто, локально и совершенно по-домашнему. Дома под соломенными крышами, жители которых встают с солнцем и ложатся спать с наступлением сумерек. Рисовые поля вокруг, лесистые холмы на горизонте. На одном из холмов, в священной роще, небольшой храм, где обитает божество этой местности; на два дня в году божество переселяют из храма в священный паланкин, чтобы он мог «обойти» свою паству. За холмами — деревня побольше, куда можно дойти «на своих двоих»; там есть лавки, проводятся ярмарки и можно помолиться в храмах не только местных, но и общенациональных божеств вроде Хатимана (гром и молния) или Тэндзина (ученость), а также Будде и его бодхисаттвам вроде Каннон (милосердие) и Якуси (здоровье). Где-то дальше главный город княжества, с непременным замком, затем большие торговые города, наконец, императорская столица Киото и храмы Исэ — главные в стране, которую испокон веков называли просто «страна», куни или уважительно о-куни. Простая и чистая жизнь. Так было издревле, так будет всегда. А если не будет, то должно быть.
«Земля богов» кончается там, где начинается вода — омывающие ее со всех сторон моря и океаны. Что дальше за ними? Это совершенно неважно, потому что Японские острова созданы — как известно — божествами Идзанами и Идзанаги в результате акта творения, описанного в древнейшей историко-мифологической хронике «Записи о делах древности» (Кодзики; составлена в 712 г.), а остальные земли — если они вообще существуют? — появились в результате сгущения морской пены…
Волна ностальгического консерватизма разлилась по Японии в 1870-е и особенно в 1880-е годы в качестве закономерной реакции на тотальную вестернизацию и внедрение технического прогресса, в немалой степени за счет разрушения старины, когда, например, в стране снесли большую часть замков. Отторжение «нового» — оно же «чужое» — имело столь же демонстративный характер, как и его внедрение.
Никакого кофе — только зеленый чай. Никаких сюртуков и пальто — только кимоно и хаори. Никаких перьевых ручек, не говоря о пишущих машинках, — только кисти. Никаких железных дорог — только с посохом по горным тропам. Никакого паркета — только татами. Никакой живописи маслом — только картины тушью суйбокуга. Никакого Шекспира с Кантом — только Конфуций и Бо Цзюй-и (китайская классика настолько прочно вошла в канон большинства японских традиционалистов, что давно воспринималась как «своя»), а для самых упертых почвенников — стихи антологии «Манъёсю» и хэйанские романы. Никакого, никакой, никаких…
Подобный ностальгический романтизм был хорош в качестве сугубо личного выбора, и то лишь для состоятельных и независимых людей. В наиболее демонстративной форме он быстро исчерпал себя, оставшись причудой отдельных эксцентриков, но дело его не пропало. В довоенные годы «золотой век» занял прочное место в идеологическом каноне, провозгласившем историческую достоверность всех (!) свидетельств древних хроник об «эре богов» — под страхом реального наказания за любые выражения сомнений в истинности мифов. В соответствии с ними национальную историю было велено считать с 660 г. до н.э.: в 1940 г. торжественно праздновалось 2600-летие «основания империи». Танков, авиации, линкоров, скорострельных пушек, химического и бактериологического оружия это, впрочем, не отменяло.
В послевоенной Японии пассеистический консерватизм пережил новое рождение в 1970-1980-е годы (период высоких темпов экономического роста) в обличии «культурного национализма», вторая волна которого поднимается — правда, довольно робко — на наших глазах. Современные ностальгисты не чуждаются технического прогресса — напротив, активно осваивают интернет, включая интернет-телевидение (канал «Сакура»), поскольку на общенациональных каналах представлены весьма скромно, и блогосферу, летают на самолетах, неся весть о «земле богов» по всему миру, а появляясь на публике в кимоно, дома предпочитают мягкие свитера и не отказываются не только от чашки кофе, но и от стаканчика виски. Их базовая мировоззренческая позиция предельно ясна, даже если и не выражена открыто: «Япония лучше всех». Это не значит, что все остальные «хуже», все хороши, но Япония все равно лучше, — с улыбкой объяснят они, если их удастся разговорить.
В современном мире им не нравится почти все — хотя, повторю, они охотно пользуются всеми (ладно, почти всеми) плодами и благами современной материальной цивилизации. Внешняя политика полностью подчинена Америке — не то, что раньше (когда? здесь политкорректное покашливание или ссылки на период Токугава, до 1868 г.). Экономическая политика ведется в интересах транснациональных корпораций и местного крупного капитала, а не мелкого и среднего отечественного производителя — не то, что раньше (когда?). Во внутренней политике не видно заботы об интересах простого народа, особенно в провинции — не то, что раньше (когда?). В образовании доминируют прокоммунистические и леволиберальные, антинациональные и антипатриотические идеи — не то, что раньше (ну, это понятно когда). Молодежь инфантильна, ленива и бездуховна — не то, что раньше (когда говорящие были молодыми… и выслушивали тоже самое от своих старших).
Образованные люди хорошо знают историю и культуру своей страны, хотя все чаще склонны путать факты и мифы, особенно про «эру богов», точнее, мешать одно с другим. «Критика источников» не относится к числу их сильных сторон. Мир за пределами Японии их решительно не интересует — за ненадобностью. Разве что кто-то из иностранцев-гайдзинов примет их речи всерьез и придет в мистический восторг от непостижимости «японского духа». Такому они постараются рассказать, что знают и во что верят, дабы наставить его на путь истинный.
Наиболее характерной чертой современного японского ностальгического консерватизма является то, что это удел пожилых людей, завершивших свою карьеру. Почетные, т.е. вышедшие на пенсию после tenure, профессора университетов. Отставные госслужащие высокого, но не самого высокого ранга — например, послы или генералы. Главы или бывшие главы небольших компаний. Литераторы и журналисты средней руки. Их жены — любительницы икэбаны или чайной церемонии. Люди, не специализирующиеся ни на чем конкретном, но высказывающиеся обо всем — здесь их называют обтекаемым словом хёронка, «критик» или «обозреватель». Молодежи в их рядах — точнее, рядом с ними или при них — почти нет, а если есть, то, прямо скажем, не слишком успешная.
Политический вес подобных пассеистов в современной Японии невелик, хотя их выступления встречают хороший прием у части старшего поколения — ровесников. Они украшают жизнь, пытаясь донести до нас пленительный аромат «классической Японии», — даже если сами наполовину придумывают ее.
