Сайт «Русская Idea» представляет вниманию наших читателей три первых выпуска нового альманаха «Самопознание», который мы вместе с организаторами Бердяевских чтений – Фондом ИСЭПИ – предполагаем выпускать шесть раз в год. Первый выпуск посвящен теме «сакральной географии» и конкретно значению Крыма для русской истории и культуры, второй венчает проходившую на нашем сайте дискуссию о творчестве русского философа Ивана Ильина, третий продолжает наш разговор о консервативном мыслителе XIX столетия Константине Леонтьеве как учителе жизни и родоначальнике целой школы общественной мысли, которая и сегодня имеет своих горячих последователей. В этих номерах, помимо различных интересных интерпретаций и исследований, вы можете встретить также новые публикации – текст лекции Ивана Ильина о Максе Штирнере, а также письма Константина Леонтьева его ученику Николаю Уманову и другу – Всеволоду Соловьеву.
Имя «Самопознание» для тех, кто когда-либо изучал русскую философию, очевидно, «звук понятный и знакомый, не пустой для сердца звук». Так называлась философская автобиография Николая Бердяева, которую мыслитель написал в первые годы начала второй мировой войны, в 1939-1940 годах, но которую ему не удалось опубликовать при жизни. Она увидела свет при деятельной помощи свояченицы Бердяева Евгении Рапп в 1949 году. «Самопознание» стало одной из любимых книг тянущейся к религиозной философии советской интеллигенции 1970-1980-х годов, и, кажется, из всех книг Бердяева она одной из первых была переиздана в перестроечные годы. Впрочем, к началу 1990-х популярность «Самопознания» затмила другая гораздо более известная сегодня работа Николая Александровича – антибольшевистская «Философия неравенства».
«Самопознание» – это во многом попытка Бердяева ответить самому себе на вопрос о причинах своего поворота в поздние годы влево, к признанию правды социализма и коммунизма, к гораздо более определенным, чем в молодые годы, симпатиям к Толстому и Федорову и объяснить, насколько возможно, этот ответ другим. Именно это лево-либеральное настроение было созвучно чувствам еще не вполне отрешившихся от марксизма интеллигентов советского застоя, и именно оно делало книгу чуждой умонастроениям более радикальных в отвержении социализма интеллектуалов-восьмидесятников, «властителей дум» 1990-х.
Я лично прочитал «Самопознание» в начале 1990-го года, и что-то меня очень зацепило в этой книге. Что-то очень личное и мало связанное с политическими обстоятельствами, но касающееся, скорее, проблемы времени и вопроса о культуре как отражении духа времени. «Самопознание» – это автобиография человека, чье время прошло и никогда не вернется, кто пережил, несомненно, лучшие годы своей жизни в неистовом духовном бурлении, называемом нами сегодня чаще всего Серебряным веком русской культуры, и кому было суждено не только пережить конец своего века, но и понять неизбежность этого конца.
Понятие «Серебряный век» сегодня по-прежнему на слуху. Но в 1990-е было модно и другое выражение, кажется, самому Бердяеву и принадлежащее, – Русский религиозный ренессанс. Сейчас это сочетание из трех слов не особенно в чести, отчасти еще и потому что мало кто усматривает в той эпохе признаки именно религиозного возрождения; – культурного, философского, поэтического – это да, это мы готовы признать. Но мы даже отдаленно не способны понять, каким вообще может быть возрождение религиозное и насколько соответствует начало века нашему сегодняшнему представлению о религиозном возрождении.
Ну в чем оно может состоять?
Больше людей станут ходить в храмы – в эпоху царизма это вообще не было проблемой, тогда в храмы ходил весь русский люд, и менее всех, кстати, русские интеллигенты, включая и некоторых религиозных философов. Люди чаще станут говорить о Боге и больше читать Евангелие? Начнут сверять с Евангелием свою жизнь и жизнь своего Отечества? Я с трудом себе представляю, чтобы кто-либо сегодня всерьез ставил такую далекую от злобы дня задачу. Это что-то от совсем чуждого нашим сегодняшним исканиям Толстого.
Бердяев, конечно, одним из первых ясно понял, насколько окончательно умерла та эпоха, деятельным современником которой он был и наследником которой продолжал считать себя. Единственная возможность быть наследником своего века – это признать неизбежность его кончины – признать, что твое время умерло не в силу роковой случайности, не в силу того, что к власти пришли плохие парни, а из-за того, что это время пришло слишком рано, как бы не вовремя и, главное, не для всех. И в эпоху ренессанса, как писал Бердяев в «Самопознании», вверху (скажем, на башне Вячеслава Иванова) обсуждались самые тонкие отвлеченные вопросы культуры, а внизу бушевала революция. Верхи и низы не были готовы сойтись вместе, поэтому революция победила, а религиозное возрождение сменилось семьюдесятью годами вульгарно-материалистической реакции. Ответом на это стало культурное поправение почти всей русской религиозно-философской интеллигенции – поправение не только политическое, но и духовное: богоискатели вернулись в лоно Церкви, прежние мечтатели стали проклинать утопизм и мечтательность, романтики оказались твердыми реалистами.
Все годы застоя советские интеллигенты мечтали о культурном возрождении. Когда у нас на факультете в 1988 году открывалась кафедра истории и теории мировой культуры, ее основатель приглашал нас клеить афиши по всей Москве с объявлением о лекции Георгия Степановича Кнабе, пообещав, что с этой первой лекцией в стенах первого гуманитарного корпуса воцарится не больше не меньше, как «Индия Духа», о которой когда-то писал Гумилев. «Индия Духа» для меня лично продолжалась около года, пока в конце 1989 года не стало ясно, что в Москве наступает другая Индия – нищеты, антисанитарии, шарлатанства, легко доступной порнографии и примитивной культуры. И, конечно, если и последует реакция, а она обязательно состоится, то на ее знамени будет написана уже не «свобода духа», а другие, политически более конкретные слова.
Вот с такими чувствами я читал в начале 1990-х «Самопознание», оплакивая вместе с Бердяевым уже даже не тот, раздавленный большевизмом русский религиозный Ренессанс, а неудачную и короткую попытку нового возрождения культуры, которому я сам был живым свидетелем. СССР тогда еще продолжал свое существование. Эпоха еще не совсем затонула. И вот в отличие от многих своих современников я вдруг испытал чувство, что как только этот гигант рухнет окончательно, распадется на кучу более мелких государств, как только элиты этих государств передерутся между собой за куски некогда общенародной собственности, как только наиболее продвинутая часть этой элиты, желая укрепить свое влияние внутри страны и закрепить право на захваченные куски, начнет искать особо тесного сближения с Западом, расплачиваясь за это сближение национальными интересами государства, то есть как только ефремовская «стрела Аримана» начнет прокладывать себе дорогу, – Россия погрузится в пучину такого культурного варварства, что по отношению к нему годы большевизма покажутся еще и той самой «Индией Духа». И уже никто не поймет бердяевского плача по Серебряному веку, потому что годы большевистского варварства будут выглядеть по отношению к нашей современности веком Золотым.
Свободная культура требует консервативной политики, требует более жесткого подхода к вопросу о правах и обязанностях людей и народов. Каким может быть этот новый политический консерватизм, который будет иметь целью не разрушение, но приумножение культуры и усложнение общества, – вот это и стало главным вопросом всей нашей последующей интеллектуальной деятельности, которая увела людей моего поколения, и в том числе моих соработников по «Русской идее» и «Самопознанию», от чисто философских, историографических или литературных занятий к поискам своих ответов на политические проблемы и вызовы нашего сегодняшнего времени. Мы едины в том, что повторить катастрофу 1990-х было бы новым преступлением, что эволюционный путь развития лучше революционного, что радикализм – и в особенности общественная снисходительность к чувствам затаенной обиды, раздражения и мстительности – в конечном счете вызывает тех, описанных Бердяевым в сборнике «Из глубины», «духов русской революции», которые мгновенно уничтожают все способное к жизни и творчеству, все способное к плодоношению. И хотя после катастроф XX века в общем-то, не так и много и осталось в России того, что к такому плодоношению способно, – то не многое, что все же осталось, нужно поддержать и сохранить.
Вот, например, несмотря на все невзгоды и сложности с финансированием гуманитарной науки в России работает – и работает хорошо – цех историков русской философии. В подмосковном Королеве возник научный центр изучения консервативной мысли – Дом-музей Сергея Дурылина, друга Василия Розанова, Алексея Лосева, отца Павла Флоренского и Бориса Пастернака, человека, чей огромный архив сейчас открывается читателями благодаря активной публикаторской деятельности в том числе моих хороших знакомых и авторов нашего сайта Анны Резниченко и Татьяны Резвых. В Воронеже усилиями Аркадия Минакова возникла целая школа исследования консервативной мысли России XIX века, в Иваново под руководством Михаила Максимова уже более десяти лет работает семинар, посвященный изучению творчества Владимира Соловьева, и издаются «Соловьевские тетради». Таких примеров самоотверженной работы немало.
Родится ли когда-нибудь из этой кропотливой эмпирической работы новый культурный синтез?
Отчасти на эту тему говорили между собой историки русской консервативной мысли, журналисты и политические эксперты на очередном форуме «Бердяевские Чтения», который Фонд ИСЭПИ организовал на этот раз в Калининграде, и на котором был представлен вниманию читателей наш альманах. Представлен он был, кстати, в библиотеке Валленрода, в бывшем кафедральном соборе города Кенигсберга, замечательно реконструированном усилиями городских властей.
Кстати, по совпадению, как и все совпадения, наверняка, не случайному, я увидел этот собор в еще прежнем разрушенном виде в кино, как раз в тот момент, чуть ли не в тот же день, когда приступил к чтению бердяевского «Самопознания» – в фильме Александра Кайдановского «Жена керосинщика». В известной сцене в этом храме, от которого остались практически голые стены, священник играет на баяне и поет песню «Вернулся я на родину», а рядом общаются между собой на русском и немецком языках ангелы. Фильм Кайдановского – критический выпад против советского «культурного поколения», которое наивно полагало, что разделяемая его представителями мандельштамовская тоска по мировой культуре делает их ее законными наследниками. Казалось, нельзя найти места лучше Калининграда, чтобы доказать обратное, доказать, что Европа нам чужда – здесь, где даже животные, как в фильме Кайдановского, разговаривают по-немецки и где в течение первых десятилетий советского правления не было ни одного действующего храма. Однако храм воссоздан из руин, сохранившиеся памятники немецкой эпохи отреставрированы, а в соборе воссоздан замечательный орган и собраны сохранившиеся остатки старой орденской библиотеки. А центральный университет Калининграда носит имя Канта.
Так вот с этого места, из библиотеки восстановленного Кенигсбергского храма, и станет отсчитывать свою историю наш альманах, который будет посвящен открытию нашего собственного прошлого как пути, ведущего нас к истинному переоткрытию Европы, с которой Россия всегда находилась в некоей таинственной связи – прервать которую не под силу ни одному заокеанскому властителю. «Самопознание» – это наш путь к настоящей «Русской весне», первое предвестие которой мы смогли увидеть в феврале 2014 года, но до полного цветения которой требуется пройти очень и очень трудный путь. Горизонт еще закрыт туманом, но, похоже, пройдя уже довольно длинную дорогу, мы все-таки не сильно отклонились от намеченного курса.
