Поймав вчера в новостной строчке, что «очередной» пожилой онкобольной совершил самоубийство, я почему-то сразу уверилась в том, что не увижу обсуждения этой трагедии в социальных сетях. И не ошиблась. Не увидела. Ведь «очередной» же. «Еще один». Слабый информационный повод, никого не удивишь. Заметили ли мы хотя бы, когда начался этот парад отчаянья?
Год назад в Москве застрелился контр-адмирал Вячеслав Апанасенко, не получивший морфия из-за бюрократической проволочки. Оставил записку.
Полтора месяца назад, в декабре, в Москве же, покончил с собой Михаил Ананьев, всего год, как пенсионер. Также застрелился – было чем. Оставил записку.
23-го декабря – доцент МГУ, оружия не имевший, выбросился из окна. Из окна выбросился и вчерашний страдалец.
24-го января – еще одно самоубийство из личного оружия.
Генерал-майор Гудков, генерал майор Саплин… Они идут в смерть военным строем, демонстрируя нам: о других-то позаботьтесь… О тех, у кого хоть пистолета нету.
Но единственное, что мы можем наблюдать в ответ, это злорадное потирание рукопожатных ручонок: вот, все деньги-то «на Крым» ушли! Сами этого хотели!
Этот посыл гадостно лжив. Речь не идет о толиких, во всяком случае – не только о них. Доценты, генералы и адмиралы – люди не самые нуждающиеся. Вопрос продления жизни для них заключался не в том, на свои ли покупать болеутоляющие либо получать их бесплатно – вопрос сводился к тому, чтобы получать их своевременно, правильно назначенные и в должном количестве.
Мы покуда не Литва, где министр здравоохранения (sic!) публично заявляет о том, что эвтаназия это «хороший выход для бедных людей». У нас покуда сохранились остатки социалки (в принципе, присущей любому нормальному обществу, кроме первобытного, где стариков сбрасывают в пропасть или съедают).
Сколь ни банально сие звучит, но речь всего лишь об отношении к старости, немощи, чужой боли. Которой, как мы помним, характеризуется уровень цивилизованности общества.
Чуть-чуть было (дня на три) встряхнула общественное мнение смерть блокадницы Раузы Галимовой. Да, блокадниц доводят до смерти еще не каждый месяц (не столь много их и осталось). Есть о чем зацепиться языками. Опять же – речь не о деньгах, к счастью, блокадники не воруют с голоду. Женщина преклонных лет, по сути, умерла от унижения. Характеризуемая всеми знакомыми как скромная, замкнутая, нелюдимая, Галимова испытала чудовищный шок от самого факта обвинения в краже, принудительной поездки в полицейском автомобиле, пребывания в участке. «Сотрудники действовали в соответствии с инструкциями», многоголосо зудит «Магнит». Превосходно, а в тюдоровской Англии в полном соответствии с инструкциями за кражу подобного размера вешали хоть старуху, хоть ребенка. Инструкция – это теперь оправдание социального каннибализма? Как могла быть составлена инструкция, где полицию вызывают за пачку масла? При полной готовности предполагаемой виновницы тут же все оплатить? Притом, что в тех краях весьма велика вероятность, что любая женщина такого возраста окажется именно блокадницей?
Пачка-то, поговаривают, утроилась лишь когда перетрусило руководство «Магнита». Похоже на то: одна пачка легче теряется случайно. Пожилая женщина, что самое нелепое, относилась к тем клиентам, за которых магазин должен бы держаться, оказывать всяческое уважение. Она запасалась только в «Магните», как в самом близком к дому. В тот роковой день Галимова сделала покупок почти на тысячу рублей, взяла и говяжью вырезку, и сметану, и фруктов. Достойный покупатель, постоянный.
Но и эта трагедия вызвала реакцию, что называется, неоднозначную. Вот так, к примеру, подытожил свой рассказ «Московский комсомолец»:
«В этой истории нет правых и виноватых.
Директор магазина не сдержалась, не совладала с эмоциями. Возможно, неважное настроение было. Рауза Галимова, в свою очередь, не смогла дать отпор, потому как не была никогда «активной блокадницей», не умела отстаивать свои права.
Выходит, никто не хотел убивать.
И никто не хотел воровать».
Эти баснословные строки еще и выделены жирным шрифтом – дабы никто не оставил без внимания гнусные перлы житейской мудрости. В самом деле – может статься, директрисе плохо сделали маникюр? А тут бабка какая-то, волнуется, лезет со своим кошелечком, да это ошибка, я оплачу! Сейчас тебе, оплатит она – а в казенный дом не хочешь? Я здесь царица и богиня разящая. Честно говоря, я бы такую особу не взяла служить и на зону, ибо садисты не нужны нигде. Гестапо ведь, кажется, уже отменили. Но много больше хамства торгашки меня напугали строки журналистки. Плохое настроение как нормальная причина унизить, растоптать, убить человека заведомо уязвимого – по ничтожнейшему поводу. «Никто не виноват», ну да. Да и весь тон статьи мутноватый, муссируется тема нелюдимости покойной, мол, хоть и блокадница, да какая-то странненькая. Ни негодования, ни возмущения. Зато походя оболганы старики сотоварищи Раузы Ахмедовны, что демонстративно покупают масло и швыряют на кассу «Магнитов». Какой-то местный придурок сказал-де журналистке, что акцию затеяло само телевиденье. «Да кто станет свои-то кровные тратить»? Отчего его мнение столь ценно, необходимо для тиражирования? Сплошная же лжа и гниль.
Наши старики – народ принципиальный. И – очень часто – готовый ради принципов «от себя оторвать». Этим летом я немало занималась сбором помощи для Новороссии. Угадайте, кто чаще всех нес – не деньги, так лекарства, не лекарства, так банку тушенки? Угадали? Правильно.
Нет, не впустую я уделяю столько внимания непримечательной статейке. Она не одна такая. Идет подталкивание массового сознания к развитию популярной темы нашего времени: всегда виновата жертва. Если журналисты пишут «никто не виноват», то следующий шаг самостоятельно сделает обыватель.
Вот, что почерпнула из блогосферы только я, особо не стараясь:
«Очередная дурная провокация против единственного отечественного продавца. Ну-ка, кому другие принадлежат?», – пишет блоггер, на мой вопрос «умерла ли старая женщина нарочно, дабы спровоцировать», перешедший на прямое хамство. «Каждый день воруют… обходя все магазины каруселью», вторит ему другой. У этого дяди, видимо, вообще атрофирован от рождения участок мозга, где могло бы поместиться понимание, что даже и настоящее воровство провизии блокадниками (в их-то годы) можно извинить. Тут личико блоггера выглядит даже гнусней физиономии самой директрисы. Для той, по крайности, не прозвучало еще зловещего слова «блокада». Но этот-то пишет уже после того, как вся информация по делу (уже закрытому?) Галимовой вполне обнародована. «И что, от того, что умерла, перестала быть воровкой?», ехидно спрашивает третий, по чьей розовой лысине мне самым противоправным образом захотелось стукнуть каким-нибудь тяжелым предметом. «Все делают ошибки и все когда-нибудь умирают», вставляет юный студент с мордочкой вербного херувимчика.
Их много, прекрасноупитанных, здоровых мужчин (мужчин почему-то больше) желающих думать, что их, лично их, никогда не коснется ни альцгеймер, ни рак, ни голод. Неужто ХХ век не научил, что даже богатство (настоящее богатство, а не их паршивенькие иномарка с ипотекой) вещь весьма зыбкая в этом мире, не говоря уже о здоровье и молодости? Они же, сегодня великолепно пренебрежительные к чужой унизительной смерти в участке, завтра дружно проголосуют за эвтаназию онкологических больных. Ну а послезавтра – очень удивятся, когда «доктор» со шприцем придет к ним в дом, или бравые охранники заломят за спину их одряхлевшие мышцы, заподозрив в краже двух глазированных сырков. (Еще один случай со смертельным исходом, в Воронеже, три года назад).
В них живет какой-то бесконечно деградировавший, стоптавшийся Раскольников. Раскольников подменил без того-то гнусный «Тулон» убийством старой женщины, рассчитывая на том как-то приподняться до других дел, замечательно великих. У этих «Тулон» поскромней. Он сводится к тому, чтобы отогнать от себя неприятные мысли о возможной собственной болезни и старости, жестко отделив себя от страждущих. Не надо быть психологом, чтобы понять: обозвал умершего – вроде как от него обособился. Вышел на демонстрацию за улучшение обслуживания онкологических больных – вроде как мысленно допустил, что и сам и близкие, да, не гарантированы. А это – неприятно. Их «Тулон» – всего лишь комфорт, комфорт здесь и сейчас. Но они бьются за него на ноутбуках, планшетах и телефонах, каждой подлой строкой понемножку убивая тех, кому плохо. Такое убийство – неподсудно, они ничем не рискуют. Они – Раскольниковы-карлики. Но они Раскольниковы.
Эти люди даже не бессердечны, напротив, способны раскисать и размякать с удивительной легкостью. Карликового убийцу ничуть не трудней пробить на сантимент, чем человека самого что ни на есть добродетельного. Вопрос в том, что тут сантимент всегда направлен в какую-то весьма странную сторону. Объект их жалости должен быть непременно чем-то замаран. Недавно сделали флеш-моб в защиту бесплатности абортов. Писали ролики на ютьюбе. Вот девица с перекошенным от злости лицом повествует в камеру о таком оригинальном способе избавления от нежелательной беременности, что меня, взрослую женщину, потом сутки тошнило от омерзения. До зрелых лет дожила, а не знала. И не жалко мне человека, который на подобную гадость способен, хоть в самом деле умри. Но минуточку, кто вас на такое обрекает-то? Из чего крик? Поводом к акции был даже не запрет абортов, а всего лишь обсуждение их бесплатности. А ведь беременность – ни на минуточку не болезнь. С какой радости тратить на ее прерывание бюджетные средства, средства, отведенные на медицинское обслуживание населения? А вам не приходит в голову, что вы обкрадываете своими требованиями тех же самых онкологических больных? То есть – опять убиваете. Понемножку.
Промолчим уж о том, что страшный уход больных военных, отчаянно взывающий к обществу, это куда более важная тема для «акций». На наш взгляд. Не на ваш.
Многодетная семья может трагически потерять мать. Ну и пусть бьется без нее как хочет, спасибо, если иной рукопожатный не скажет, что погибшая сама виновата, наплодив столько детей «а кому теперь с ними возиться?» Спасибо, если просто равнодушно обойдут беду. Но если многодетная мать не погибла, а позвонила во вражеское посольство (поступок, решительно в любой стране чреватый самыми серьезными неприятностями), то тут, о удивление, даже детность ставится в заслугу, а жалость бьет незатыкаемым фонтаном.
Но жалеть тех, кто всемерно достоин нашего сострадания, кем, строго говоря, надлежит дорожить и гордиться – нет, ни за что.
Это какая-то нравственная эпидемия. Эпидемия убийственная, виртуальные топоры, передающиеся электронным путем.
