Всего полгода назад Евгений Максимович выступил с яркой речью, содержащей немало ярких тезисов и глубоких, местами революционных предложений в сфере государственных реформ. Многие начали шутить, что самому Примакову в качестве премьера предстоит реализовывать обозначенную им программу, и это был случай присутствия в шутке лишь доли шутки.
Для кого-то подобный юмор имел привкус горечи, мол, один нормальный кандидат в преобразователи, да и тому 85. Но чаще встречались относившиеся к Евгению Максимовичу как к фигуре вневременной и вневозрастной, а потому пожимавшие плечами: какие проблемы, собственно? Умом молод, физическая форма тоже кажется неплохой, более ничего не требуется.
На фоне молодости, бодрости и сомнительного КПД нынешнего главы правительства «вечный» Примаков казался выигрышным. Увы, в подлунном мире кто-то и что-то бывает вечным лишь в кавычках. Сегодня мы опять в этом убедились…
Человек, последним ярким штрихом которого в галерее отечественной политики был план революционных реформ, при жизни был великим Стабилизатором. Он стал руководителем внешней разведки доживавшего последние недели СССР, когда элиты были охвачены сладостным ощущением интеграции с глобальным либеральным человечеством, где все друг друга любят, никто не конфликтует, а свободную Россию, самолично сбросившую тяжкие коммунистические оковы и окончившую Холодную войну, будут вдвойне любить, холить и лелеять.
Это в те дни глава свежепеределанного КГБ Бакатин передал американцам схему расположения подслушивающих устройств в московском посольстве США. Беспрецедентный шаг объясняли именно грядущими объятиями миллионов под знаменем вечных гуманистических ценностей.
Примаков попал в разведку одновременно с Бакатиным, но во вверенной ему структуре полуслепое, полувредительское безумие быстро погасил.
Пришлось ему бороться с последствиями данного безумия и в МИДе, главой которого он стал в начале 1996 года. Предыдущий министр, Андрей Козырев, считавший вершиной своей карьеры совместную фотографию с Клинтоном, был из тех редких даже по смутным ельцинским временам политиков, о которых невозможно вспомнить хоть что-нибудь хорошее.
И на этом месте Примаков охладил западнический угар, стал восстанавливать связи с традиционными партнерами из третьего мира, противодействовать расширению НАТО на Восток, словом, отстаивать национальные интересы страны.
И, наконец, пик его карьеры, – сентябрь 1998 года. Страна после кризиса стояла на пороге всеобъемлющего коллапса и даже слегка через этот порог перешагнула. После решительного отказа парламента утверждать возвращение Черномырдина в правительство самой вероятной альтернативой ЧВС стал Юрий Маслюков. Но Ельцин был категорически против премьера-коммуниста. Здесь-то и всплыла кандидатура Примакова. Тот долго отнекивался, но, поняв, что больше действительно некому, согласился.
В его команду вошел не только Маслюков, но и представители Яблока и ЛДПР, это было единственное по-настоящему коалиционное правительство в нашей постсоветской истории. Оно начало эффективное преодоление последствий кризиса, наметился экономический рост. Примаков, не расшаркивавшийся перед всесильной Семьей, сделал многозначительное заявление, что неплохо бы провести амнистию, освободить места на нарах, занимаемые мелкими уголовниками, для реальных преступников-коррупционеров, пакостящих России и выжимающих из нее соки.
Подобная риторика закулисным творцам кремлевской политики понравиться никак не могла, и в мае 1999 года Примакова попросили занимаемое кресло освободить.
Народная популярность опального политика в тот момент была необычайно высока, он выглядел явным фаворитом президентской гонки-2000. Казалось, сама История ведет его на место русского Аденауэра. Конрад Аденауэр, напомню, став канцлером ФРГ в 73 года, за четырнадцать лет превратив разрушенную и выжженную войной Западную Германию в одно из самых преуспевающих государств мира, а историческое примирение с Францией позволило сделать ось Бонн-Париж точкой сборки объединенной Европы.
Аденауэр очень болезненно относился к вопросу о признании послевоенных германских границ, отстаивая в качестве нормы их состояние на 1937 год. Поэтому лично я до сих пор не могу определиться, кто мне более симпатичен, он или Вилли Брандт, в итоге потерю немецких земель признавший. Брандт был более дружественен нашей стране, но Аденауэр более жестко и отчаянно боролся за интересы страны собственной. В территориальном вопросе это не помогло (хотя основы объединения с ГДР уже при другом канцлере от ХДС, Гельмуте Коле, заложило), однако помогло в других случаях, например, во время его визита в Москву в 1955 году, когда удалось добиться освобождения почти десяти тысяч немецких военнопленных, все еще находившихся в советских лагерях.
Эта жесткость на дипломатическом поприще также сближает фигуры Аденауэра и Примакова, думаю, разворот примаковского самолета над Атлантикой после известия о начале бомбардировок Югославии до сих пор в памяти людской.
Но Евгений Максимович допустил серьезную ошибку. Останься он на политической арене один, не блокируясь с другими политическими силами, – он имел бы все шансы выиграть президентские выборы даже в конкуренции с Путиным. Примаков решил, что без союзников не обойтись, да и в думской кампании поучаствовать надо, чтобы получить думское большинство для более эффективной президентской работы. Союзником был избран казавшийся могущественным и обреченным на триумф элитный блок «Отечество-Вся Россия». Полбеды что он имел аромат кумовства и коррупции – с правящей группировкой в этом плане все равно соперничать было непросто.
Главная беда ОВР была в, скажем мягко, сильном регионалистском, а если без экивоков – сепаратистском крене. Удача блока, где важнейшие роли играли главы национальных республик, причем не только мастера лавирования вроде Шаймиева с Рахимовым, но и весьма неоднозначные персоны типа Аушева, наверняка привела бы к ползучей конфедерализации России, а дальше…
Учитывая всегда твердую позицию Лужкова по Крыму, это, возможно, была бы Россия с Крымом, но без Кавказа и Поволжья. Я тогда переживал за ОВР (в первую очередь из-за Примакова) со всей юношеской горячностью и наливался дикой злобой из-за возраставшей не по дням, а по часам конкуренции со стороны Путина и «Единства».
Собственно, сторонником нынешнего президента я и сейчас не являюсь, разве что в самом расширительном, крымнашистском и антимайданном формате. Но! – тогда победа Путина и поражение ОВР оказались объективно положительными для сохранения нашей государственности факторами. Думаю, Евгений Максимович и сам это со временем понял, даже, не исключено, по одной только этой причине простил Сергею Доренко его дикие и хамские, выходящие за рамки морально-этической допустимости передачи осени-1999.
Кстати, в его январский пакет предложений относительно реформ входило и переформатирование административно-территориального устройства, в частности, упразднение национальных образований, где доля формально титульного этноса не слишком велика. Примаков был мудрым человеком, чувствовавшим, когда и где он оказался неправ.
Да, Примаков не стал отцом нации, не принес Родине всей пользы, которую мог бы принести. Но следующие пятнадцать лет он всячески помогал российской власти словом, делом и советом. Любопытный и малоизвестный факт: Аденауэру, когда ему еще не было пятидесяти (столько же, сколько Путину в 2000), предлагали возглавить правительство веймарской Германии. Канцлеры тогда менялись с калейдоскопической скоростью, да и вообще ситуация в стране была очень похожа на РФ 90-х, недаром до сих пор так популярен мем «веймарская Россия»; в общем, херр Конрад, подумав, отказался.
Неизвестно, сожалел ли он потом о таком своем решении, если да, то через четверть века ему представился шанс исправить ошибку. Возможно, не ставший русским Аденауэром Примаков видел в Путине Аденауэра, сделавшего вовремя правильный выбор. Он наверняка далеко не всегда был доволен действиями Кремля и его хозяина, но как мудрый человек со спецслужбистско-дипломатической закалкой, вида не подавал.
Теперь уже и не подаст. У российского же руководства к миллиону причин, по которым наше государство нуждается в кардинальных переменах, прибавилась еще одна, маленькая, но важная. Долг тех, кто стал у руля, перед тем, кто не стал, хотя был обязан.
