Рубрики
Размышления Статьи

Политический консерватизм и конец «русской весны»

События на Юго-Востоке Украины могут еще принять какой-то другой, более обнадеживающий оборот – но общий фон разворачивающихся событий, увы, не утешителен для тех, кто ждет либо отвоевания Россией двух мятежных областей, либо продолжения русской национальной революции. Очевидно, что ожидания как имперцев, так и русских революционеров окажутся фрустрированными – Российская Федерация не превратится в Российскую империю, и территория Евразии не будет озарена пламенем русской национальной революции.

Российская власть, несмотря на «Крым наш», несмотря на гражданскую войну в соседней республике, все-таки не отойдет от прежней консервативной линии, хотя и в самом деле эту линию теперь придется отстаивать с бóльшим трудом, чем в прошлом году.

Увы, консерваторами сегодня начнут называть себя слишком многие – и не в последнюю очередь те наши эксперты, кто уже сейчас призывает не просто отказаться от поддержки так наз. донбасских и луганских ополченцев, но даже закрыть для них въезд обратно в Россию. Типа как неблагонадежных элементов. И судя по всему, многие либералы из тех, кто еще вчера аплодировал Майдану, присоединятся к этим антиреволюционным требованиям, поскольку из всех радикалов наименее жалко им радикалов русских.

Таким образом, консерватизм станет естественной оборонительной идеологией Россией, но также и прибежищем разного рода испуганного элемента. И есть опасность, что слово «консерватизм» станет ассоциироваться именно вот с этим самым испугом, что, конечно, едва ли будет служить пользе консервативного дела, как бы это дело не трактовать 

***

Откровенно говоря, уже с февраля этого года, с того момента, когда стало ясно, что Россия не собирается пассивно реагировать на государственный переворот, нужно было ждать этого момента. Момента, когда наш новый рывок на Запад был бы остановлен теми или иными действиями всей Европы.

Наша «русская весна», как и «славянская освободительная весны» 1877–1878 годов, просто не могла не натолкнуться на очередной «Берлинский конгресс». Напомню, такой конгресс всех основных европейских держав, включая Османскую империю (кстати, начался он как раз в начале июня), в свое время не просто заставил Россию отказаться от всех завоеваний победоносной русско-турецкой войны и пересмотреть итоги довольно выгодного Сан-Стефанского мира, но и почти на 40 лет остановил движение Империи на Балканы и почти оторвал Россию от славянства.

Мечты о Славянской федерации в духе Николая Данилевского, или же о Восточном союзе государств со столицей в Константинополе в духе Константина Леонтьева, или наконец, о выходе на поле истории «третьей» всеобъединяющей силы – славянства – в духе Владимира Соловьева – все эти мечты были оставлены на несколько лет. Пока бурный подъем германства на востоке Европы не сблизил парадоксальным образом романовскую империю с республиканской Францией, а затем с «туманным Альбионом» – главным соперником Империи в Азии.

Берлинский конгресс знаменовал собой конец «славянской весны» и начало знойного «германского лета», в котором освобожденным Россией народам предстояло выполнять роль вспомогательного материала для строительства континентальной Оси, соединившей в конце концов Берлин и Багдад. Путь на Константинополь был как будто окончательно отрезан расположившейся на Крите британской военной эскадрой. Как писал Александр Солженицын в своей статье «Русский вопрос к концу XX столетия»: «На Берлинском конгрессе Англия ни за что ни про что получила Кипр, Австрия — право занять Боснию и Герцеговину, Болгарию опять раздробили, Сербию и Черногорию подрезали, а Россия только вернула себе Бессарабию, потерянную после Крымской войны. (Весь конгресс Горчаков провёл с ничтожным слабоволием, Дизраэли же был встречен в Англии с триумфом.) Такая “выигранная” война стоит проигранной, а дешевле бы — и вовсе её не начинать. Подорваны были военные силы России и финансовые, угнетено общественное настроение — и как раз отсюда началась, раскатилась эра революционности и террора, вскоре приведшая и к убийству Александра II.»

Действительно, дипломатическое фиаско Берлинского конгресса привело к усилению радикализма в русском обществе. Но в каком-то смысле все упреки в адрес царской дипломатии оказались голословными – Россия действительно не могла позволить себе сражение со всей Европой, консолидированно выступившей против ее в принципе законных требований. Гуманитарные проблемы тогда, как и сейчас, в расчет почти никто не принимал, что страдания болгар под игом турок, что несчастия жителей Юго-Востока очень мало волновали тех в Европе, кого заботило только стремительное движение русских в юго-западном направлении.

Конечно, русские всегда надеялись на понимание оппозиции – как сейчас мы жадно ловим сочувственные слова со стороны Найджела Фараджа и надеемся на размах его движения, так после Берлинского конгресса расчет русских патриотов был на приход к власти в Великобритании либерала Гладстона, поднявшего свой голос против турецких зверств и закрывшего на них глаза премьера Дизраэли 

Но главное – в другом. Главное состоит в необходимости для русских консерваторов сохранять трезвость в эпоху всяческих «революционных натисков» при понимании того, любой радикальный наскок на Европу обречен и потому попросту вреден. «Весна» кружит голову, но затем приходит лето – извечно сложное для России время года (вспомним хотя бы август 1914 и июнь 1941), и только после неоднозначной осени наступает наша русская консервативная «зима».

И вот в эту «зиму» неплохо бы нам вспомнить заветы русских консерваторов-изоляционистов, в первую очередь того же Александра Солженицына, кто советовал нам не увлекаться внешними задачами, а заниматься обустройством собственного дома. Трудно понять, как это нам придется делать в глобальном мире, но делать, тем не менее, придется.

Солженицын считал, что все внешние задачи Империи были реализованы в 1791 году окончательным присоединением Крыма и Новороссии. Думаю, что сегодня писатель, конечно, поддержал бы восстание Донецка и Луганска, поскольку он всегда очень жестко, если не сказать непримиримо, относился к политике насильственной «украинизации». Думаю, он бы поддержал и возникновение некоего пояса самоопределившихся территорий, тяготеющих к нашей стране.

Тем не менее, он бы, весьма вероятно, поставил перед российским обществом коренной вопрос – что нужно сделать для преодоления неизбежной фрустрации в патриотических кругах русского общества после конца «бури и натиска», после очередного «Берлинского конгресса», который волею судеб теперь реально состоялся в Нормандии.

В принципе, это и есть главная задача политического консерватизма сегодня – не допустить, чтобы вторая – постберлинская – часть нашей «евразийской интермедии» (термин Вадима Цымбурского) была ознаменована теми же колебаниями между радикализмом и реакционностью, как и первая. Но об этом поговорим в другой раз.

…………………………

Двадцать лет назад, летом 1994 года я был одним из тех немногих москвичей, кто пошел на Ярославский вокзал встречать поезд, на котором в нашу столицу прибыл Солженицын. Мне не удалось увидеть писателя вблизи – хотя Нобелевского лауреата встречали отнюдь не сотни тысяч человек: в тот момент писатель оказался в каком-то смысле вне драки – его не принимали ни коммунисты, ни демократы. И можно было только гадать: как сложатся его отношения с президентом Ельциным.

Это была короткая эпоха нашего робкого интеллектуального пробуждения – от первых выборов в Думу декабря 1993, принесших первое и для многих включая меня долгожданное поражение демократам, до трагедии первой чеченской войны. Приезд Солженицына стоял в целой череде позитивных событий – подъема и консолидации здоровых консервативных сил, нацеленных одновременно и на демократическое, и на государственно-патриотическое возрождение страны после обморока ельцинизма. 

Увы, это только в поговорке «бабло побеждает зло». Чаще «бабло побеждает» как раз «добро». Развращенное бешеными доходами от рекламы Центральное телевидение выставило Солженицына из телеэфира, потом черномырдинская нефтегазовая коалиция разгромила остатки «красных директоров» во главе со Скоковым, наконец, в 1996 году большая часть фрондирующего политического класса была перекуплена олигархами, добивавшимися любой ценой переизбрания Ельцина.

«Консервативное возрождение» России оказалось отложено на долгое время, и сегодня оно, наконец, пытается обрести свой собственный голос, отличный и от радикализма всех мастей, и от либерального пораженчества. И уроки геополитической трезвости, которые пытался преподать русскому обществу Солженицын, в этом деле будут весьма не бесполезны.

Автор: Борис Межуев

Историк философии, политолог, доцент философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
Председатель редакционного совета портала "Русская идея".

Обсуждение закрыто.