РI продолжает знакомить читателей с наиболее известными современными историками германского консерватизма. Некоторые из них, как наш прошлый гость Томас Рокремер, считают национал-социализм законным наследником консерватизма эпохи Бисмарка и немецкой консервативной традиции в целом. Ларри Юджин Джонс представляет другую историографическую традицию, представители которых видят в консерваторах оппонентов, а часто и прямых жертв нацизма. Так, лидер немецкой «консервативной революции» Эдгар Юнг, биографии которого Ларри Юджин Джонс посвятил в 1988 году отдельную работу, был одним из первых жертв «Ночи длинных ножей», когда уничтожены многие консервативные противники Гитлера.
Ларри Юджин Джонс – профессор современной европейской истории в Канизийском колледже (Буффало, Нью-Йорк), где он преподает с 1968 г., он автор известной монографии «Немецкий либерализм и распад партийной системы Веймарской республики, 1918-1933» («German Liberalism and the Dissolution of the Weimar Party System, 1918-1933». Chapel Hill, 1989), в настоящее время историк работает над книгой «Консерваторы, националисты и нацисты: история немецких правых с 1918 по 1933/34 гг.».
Юлия Нетесова
Самюэль Хантингтон в своей статье «Консерватизм как идеология» утверждал, что консерватизм не имеет своей традиции, что консерватизм возникает в схожих политических ситуациях. Можно ли, тем не менее, сказать, что в Германии есть некая традиция консервативной мысли, которая объединяет консерваторов разных эпох?
Ларри Юджин Джонс
В целом, консерватизм, действительно, был реакцией на либеральные идеи Просвещения XVIII века. У европейского консерватизма два основных течения – одно восходит к идеям Томаса Гоббса, заявлявшего, что сильное государство необходимо для сдерживания злой и порочной природы человека, а второе восходит к работам Эдмунда Бёрка. Первое течение известно как рациональный консерватизм, а второе как романтический консерватизм. И я считаю, что Адам Мюллер и большинство немецких консерваторов причислили бы себя скорее к Бёрку, чем к Гоббсу.
Однако импульс немецкому консерватизму дала французская революция и так называемые идеи 1789 года, против которых немецкие консерваторы выступали все до единого. Так что для меня консерватизм возник как реакция на XVIII век, на Просвещение, на французский и британский либерализм. Немецкий консерватизм сильно отличается от английского и французского консерватизма, он гораздо менее привязан к концепциям естественных правах и равенства,
Юлия Нетесова
Насколько сильное влияние оказал на германскую философию, немецкое мировоззрение в целом немецкий романтизм, который задал парадигму консервативного восприятия всего континента?
Ларри Юджин Джонс
Немецкий романтизм и немецкий консерватизм отвергали всеобщие универсальные принципы, которые в Европу принесли Просвещение и французская революция. Немецкий консерватизм, вдохновленный романтизмом, постарался выразить уникальный характер немецкой нации, и всех остальных наций, это было выступление против новых универсальных и всеобщих идей о правах человека, против уравниловки. Немецкий консерватизм развивался под сильным влиянием романтизма, он верил в уникальность каждой нации, заявлял, что немецкая нация отличается от польской, российской и т.д., и главной целью ставилась задача сохранить эту уникальность перед лицом универсальных идей, которые начали реорганизовывать систему государств в Европе в XIX веке.
Юлия Нетесова
Почему романтизм не смог стать сильной традицией и почему среди основателей современного консерватизма нет ни одного немецкого романтика?
Ларри Юджин Джонс
Потому что они не были достаточно оригинальными. Гегель был оригинальным мыслителем, однако его сложно подогнать под шаблон, потому что у него есть как сильная консервативная составляющая, так и либеральная составляющая. Немецкий консерватизм объединяет идея, которую высказывал Гегель, и которая, скорее всего, пришла от философов-романтиков, таких как Фридрих Шлегель и Адам Мюллер, это идея об органичной природе отношений между государством и обществом, об органичной природе истории и того, как она развивается со временем. Но этого было недостаточно.
Юлия Нетесова
С вашей точки зрения, можно ли назвать консервативным политиком Бисмарка?
Ларри Юджин Джонс
Бисмарк однозначно является консервативным политиком, тут нет никаких сомнений. У него консервативное происхождение, он верит в монархию, верит в иерархию, верит в примат государства. Однако существует большая разница между Бисмарком и подавляющим числом его современников. В отличие от большинства прусской аристократии, из которой, кстати, он сам вышел, Бисмарк провел много времени за рубежом. Он был послом в России, он был послом в Великобритании, в связи с чем его представления о мире были оказались гораздо шире, чем у очень многих других представителей элиты. Он осознал, что прусской аристократии, которая владеет большими поместьями, которая поддерживает монархию и которая хочет сохранить существующий социальный порядок, не выжить, если она не начнет приспосабливаться к изменениям, которые охватили весь европейский континент. И именно это делает Бисмарка уникальным политиком данной эпохи.
Бисмарк в своем желании сохранить существующий строй вовсе не был несгибаемым и упрямым реакционером. Он понял, что аристократия и строй должны измениться, чтобы выжить.
Юлия Нетесова
Именно поэтому Лотар Галл называет его «белым революционером» в своей книге?
Ларри Юджин Джонс
Да, думаю, что это неплохое определение. Я не могу сказать, насколько он был революционен, и может быть, даже это перегиб, но я понимаю, почему он сделал то, что он сделал, и считаю, что это было очень умно. Он заключил союз с силами немецкого национализма в момент, когда большинство прусских аристократов относились к национализму с большим подозрением. Но он понял, что он должен использовать энергию националистов и перенаправить ее в сторону сохранения существующего порядка. Бисмарк, более того, не был враждебен по отношению к либерализму, он заключал союзы с некоторыми либеральными группами с целью их расколоть, и сделал это весьма успешно c помощью Соглашения о компенсациях, принятого в 1866 г. Затем где-то до 1879 г. он сотрудничал с теми либералами, которые были готовы принять идею объединения Германии, но на его условиях. С 1879 по 1890 гг. он управлял страной, исходя исключительно на основе консервативных идей и не привлекал либералов к принятию решений.
Юлия Нетесова
Есть ли какая-то связь между национал-консерватизмом Бисмарка и национал-социализмом, возникшим позднее?
Ларри Юджин Джонс
Нет, я по-другому смотрю на это вопрос, и я не вижу никакой прямой связи. Это то, что историки называют «переопределением», когда эксперты присваивают причинно-следственную связь той последовательности явлений, в которой она не обнаруживается. Для меня нацизм уходит корнями скорее в так называемое национальное движение поздней Второй империи, а не в национал-консерватизм Бисмарка. 1890-е стали моментом, когда на правом фланге в Германии стали появляться новые организации с куда более воинственными националистическими идеями. Национализм, возникший в конце XIX-начале XX веков был популистским национализмом, который я думаю, ни в коем случае не понравился бы Бисмарку. Бисмарк не доверял массам по той простой причине, что ими можно легко манипулировать, что он и делал, когда был канцлером. Так что массовые националистические движения, которые возникли в 1890-х и в 1900-х гг., такие как «Пангерманский союз», «Морская лига» и другие, были чуждыми ему.
Более того, эти движения возникли как реакция против консервативного истэблишмента того периода. Генрих Класс, который был председателем Пангерманского союза, презирал императора и требовал национального диктата для управления страной. Таким образом, в конце XIX века внутри немецких правых начинается раскол на тех, кто поддерживает идею традиционного управления страной, и на тех, кто продвигает революционную и популистскую версию национализма.
Юлия Нетесова
В России немецкий консерватизм ХХ века обычно связывается с консервативной революцией. Насколько верна эта ассоциация?
Ларри Юджин Джонс
Это неправильная ассоциация. Я советую всем прочесть введение книги «Рождение немецкого консерватизма» Клауса Эпштейна, где он определяет три основных вида немецкого консерватизма. Так, он выделяет революционных консерваторов и заявляет, что «революционные консерваторы», на самом деле, не являются консерваторами. Это отклонение от консерватизма, и я с ним согласен в каком-то смысле. Консервативные революционеры, или революционные консерваторы, отвергают тот консервативный строй, который доминировал в Германии вплоть до 1914 г. Никто из них не выступает за возвращение монархии, они хотят создать новую объединенную немецкую нацию, которая бы выходила рамки социальных, региональных и прочих отличий. Главной идеей для них является концепция гармоничного единства немецкой нации – «фолксгемайншафт» (Folksgemeinschaft). Старый порядок был основан на социальной и политической иерархии, а молодые или революционные консерваторы призывали к тому, чтобы все классы немецкого общества объединились в единую нацию, в которой бы не было иерархии и отличий. И это было ключевым расхождением с традиционным консерватизмом.
У консервативных революционеров были очень неоднозначные отношения с национал-социализмом. Среди них были те, кто выступал не только против Веймарской республики, но и против нацизма. Примером является Эдгар Юнг, который был лидером Консервативного революционного движения, и потерял жизнь в борьбе с нацизмом – он был убит в ходе «Ночи длинных ножей» в 1934 г. Были те, кто, как, например, Освальд Шпенглер, так и не смирились с национал-социализмом. У Шпенглера не хватило духа, чтобы примкнуть к заговорщикам против Гитлера, но он остался при своих позициях, не вошел в ряды нацистов и продолжал вплоть до своей внезапной смерти публиковать осторожную критику в таких формах, чтобы не вызвать гнев в свой адрес. Но были и такие, которые поддержали нацизм несмотря на изначальные сомнения.
Так что ни в коем случае нельзя утверждать, что национал-социализм был кульминацией консервативной революции. Нацисты, конечно, очень умело работали с этой аудиторией, мобилизовали их для своих целей, но их отношения с революционными консерваторами всегда были очень непростыми и противоречивыми.
Юлия Нетесова
Не могли ли бы вы назвать консервативные силы, интеллектуальные и политические (самая известная – Католическая партия центра) люди, которые не поддержали национал-социализм? Была ли среди них серьезная идеологическая альтернатива консервативной революции?
Ларри Юджин Джонс
Основной консервативной партией во время Веймарской республики была Немецкая национальная народная партия, которая прошла через несколько фаз. Нужно помнить что после кризиса 1923 г. эта партия, которая была крайне анти-республиканской и монархистской, которая закрывала глаза и порой даже поощряла антисемитизм, сдвинулась в самый центр политического спектра и стала приспосабливаться к республиканской системе управления. Они говорили себе, что консерваторы обязаны принимать участие в новой системе правления для того, чтобы защитить те идеалы, которые дороги консервативному движению. Эта партия входила в национальное правительство дважды – в 1925 г. и в 1927 г. Шаг в сторону принятия республики также поддерживался крупным бизнесом, Имперским союзом германской промышленности и немецким сельским хозяйством. Но данный компромисс спровоцировал реакцию среди радикальных анти-республиканцев, которые отказывались давать свое благословение на сдвижение в центр.
В 1927 г. при поддержке Пангерманского союза, который прилагал все усилия для того, чтобы превратить Народную партию в инструмент радикального национализма, радикальные элементы внутри партии начали план по перехвату руководства, и они успешно это осуществили в октябре 1928 г., когда Альфред Гугенберг был избран председателем партии. Партия после этого раскололась на четыре группы, в результате чего оригинальная Народная партия во главе с Гугенбергом превратилась в свою собственную тень.
Гугенберг пошел на союз с Гитлером, будучи уверенным, что сможет контролировать этот союз и Гитлера, чего, правда, не получилось. Гугенберг ставил себе цель объединить всех немецких правых, причем Гугенберг хотел включить в этот альянс и Нацистскую партию. У него даже имя было для этой коалиции – «национальная оппозиция» Веймарской республике и кабинету Генриха Брюннинга, который был в то время канцлером национального правительства. Гугенберг был слишком слаб политически, чтобы контролировать нацистов, и хотя его партия была частью правительства, которое Гитлер сформировал в январе 1933 г., через какое-то время она была распущена вместе со всеми остальными партиями.
Католическая партия центра – это совсем иная история. Я не считаю, что ее можно назвать консервативной партией во времена Веймарской республики. До 1917 г. это была, безусловно, консервативная партия, которая, однако, прошла через ряд изменений в последние годы Первой мировой войны под влиянием Маттиаса Эрцбергера. Когда война закончилась и когда революция, которая произошла в Германии в конце войны, закончилась, после этого Партия центра связывает свою судьбу с силами, несущими демократические изменения в Германии. Этот союз был заключен в июле 1917 г. с принятием немецким Рейхстагом так называемой «Резолюции мира». И с этого момента, Партия центра перестала быть консервативной партией.
Аристократия, которая доминировала в руководстве партии до Первой мировой войны, стала с отвращением выходить из партии: для них было неприемлемо то, что партия стала поддерживать демократические идеи и идеалы. Так что в Веймарскую эпоху эта партия из консервативной превратилась в республиканскую. Она была частью веймарской коалиции, на основе которой в 1919 г. была создана республика. К концу Веймарской республики эта коалиция перестала существовать, но Партия центра однозначно была в союзе с социал-демократами, с буржуазными демократами в своей приверженности демократической системе управления.
Юлия Нетесова
Были ли в Германии того периода консервативные силы, которые бы идентифицировали себя как национал-либералы?
Ларри Юджин Джонс
Да, такие силы были, вопрос в том, насколько их можно назвать консервативными. Ключевой фигурой здесь был Густав Штреземан, который был немецким министром иностранных дел с 1923 по 1929 г. Я бы сказал, что это самый важный и влиятельный политик Веймарской республики. У него вообще не было терпения в отношении крайне-правых экстремистов. Он, наверняка, использовал их как карту в переговорах с Францией, но он, будучи либералом, на дух их не переносил. Сложно сказать, что он думал по поводу консервативной революции, но его трудно представить в качестве реальной альтернативной политической силы.
Именно отсутствие единой и устоявшейся консервативной партии в Германии сделало приход Гитлера и нацистов к власти возможным. Если бы немецкие консерваторы могли сорганизоваться в эффективную политическую силу, если бы у них была бы возможность взять на себя политическую ответственность, и они бы ее реализовывали, то Гитлер бы никогда не пришел к власти. Провал консерваторов, отсутствие реальной консервативной альтернативы национал-социализму – именно это позволило Гитлеру стать канцлером, и именно это привело к возникновению Третьего рейха.
Напоследок я упомяну партию, про которую нельзя ни в коем случае забывать – это Баварская народная партия. Это католическая партия, управлявшая преимущественно католической Баварией во время Веймарской республики и причем делала она это очень успешно. Баварская демократия продолжала существовать даже тогда, когда демократия на национальном уровне уже исчезла. Даже еще в начале 1933 г., когда Гитлер уже пришел к власти, Бавария все еще была парламентской демократией до марта месяца. Нацистам пришлось силой ликвидировать баварское правительство. Эта история говорит нам о том, что наличие сильной консервативной партии, которая могла бы эффективно работать, сдерживало продвижение нацистов. Они не смогли взять Баварию под контроль сами, пришлось использовать исполнительный указ из Берлина. Это очень важный момент.
Юлия Нетесова
Насколько хорошо изучена история немецкого консерватизма в США и в Европе? Какие темы в первую очередь привлекают исследователей? Часто ли выходят книги по этой тематике?
Ларри Юджин Джонс
Это довольно популярная тема и в последнее время в рамках этой темы появляется много исследований. Есть несколько подходов, и некоторым из них я откровенно не симпатизирую. Можно сказать, что есть два основных подхода к изучению немецкой истории этого периода.
Один из них – это подход таких людей, как Томас Рокремер, которые пишут культурологическую историю политики. Они подходят к явлениям и событиям, которые мы с вами обсуждали, как историки-культурологи, и они видят гораздо большую преемственность между Второй империей и Третьим рейхом, чем она есть на самом деле.
Политические историки, которые работают в архивах, работают с документами, не видят той связи, которую видят историки-культурологи. Мы действительно видим, что немецкие правые были очень фрагментированы, они были очень раздроблены, в связи с чем они не смогли предложить никакой достойной альтернативы национал-социализму. У них не было организационных ресурсов, не было политической силы, которые способны были бы помочь им сдержать нацистов. Для меня фрагментация немецких правых важна в качестве предпосылки для создания Третьего Рейха нисколько не меньше, чем проблемы центра или чем раскол на левом фланге между коммунистами и социал-демократами. Немецкие консервативные элиты оказались не способны сформулировать какой-либо последовательный ответ ни на экономический кризис в 1929 г., ни в отношении взлета нацистов, который последовал за этим.
Школы, которые исходят из культурологии или с позиций того, что сейчас называется «новая социальная история», считают национал-социализм естественным или неизбежным результатом общего курса немецкой истории. Этот подход восходит к Джорджу Моссе, у которого я учился в Университете Висконсина и который написал книгу о том, появился ли бы нацизм, если бы не было мирового экономического кризиса, обречена ли была немецкая история сама привести к появлению нацизма в той или иной форме. Это то, что я называют культурным детерминизмом.
Есть еще одна школа, которая ассоциируется в первую очередь с именем знаменитого немецкого историка Фрица Фишера, публиковавшегося в 1960-х и 1970-х гг. Он считал, что у немецкой истории есть определенные структуры, которые все время повторяются. Так, феодальные элиты, преобладавшие до Первой мировой войны, не были до конца уничтожены войной и революцией, у них была возможность восстановить свое влияние и мощь, и он видит прямую связь, прямую последовательность между элитными союзами последних лет Второй империи и союзами элит, которые привели Гитлера к власти в 1933 г. То есть для него появление Третьего рейха – это неизбежный исход того, как немецкие элиты саморганизовались в десятилетие до начала Первой мировой войны и как они повторили эту же конфигурацию в 1933 г.
Я не согласен с обеими школами и подходами, потому что я ни в коем случае не считаю назначение Гитлера в январе 1933 г. на должность канцлера неизбежным событием для германской истории.
Хэрольд Джеймс, выдающийся историк и эксперт по экономике 1930-х годов, который преподает в Принстонском университете, говорит о том, что даже если Веймарская республика и ее демократическая система управления развалились в результате экономического кризиса, нет никаких причин думать, что создание Третьего рейха во главе с Гитлером было единственным возможным выходом из этого кризиса. Он говорит, что нужно разделять эти две вещи и для того, чтобы понять, каким образом из кризиса Германия пришла к Третьему рейху, нельзя просто рисовать прямую линию, а надо глубоко исследовать деятельность исторических политических акторов того времени.
Под акторами тут подразумеваются, например, такие люди как Рейхспрезидент Германии Пауль фон Гинденбург, министр обороны Веймарской республики и рейхканцлер Курт фон Шлейхер, или вице-канцлер и затем рейхсканцлер Франц фон Папен. Эти люди находились на самом верху, и то, что эти люди сделали и то, какие решения они приняли, предопределило тот путь, каким страна вышла из сложившегося кризиса. Другими словами, нужна аналитическая стратегия, рассматривающая индивидуальных политических акторов для того, чтобы понять, как страна от системного распада начала 1930-х годов пришла к установлению Третьего Рейха. Как вы видите, эти два подхода очень далеки друг от друга по своим методам и заключениям. Я же буду работать на своем – политико-историческом, а не культурологическом – фланге этого исследовательского противостояния.
