При чтении книги Данилевского трудно не обратить внимание на частое использование автором образов из растительного мира: «Возможно ли, чтобы организм, столько времени питавшийся своими соками, вытягиваемыми своими корнями из своей почвы, присосался сосальцами к другому организму, дал высохнуть своим корням и из самостоятельного растения сделался чужеядным? Если почва тоща, то есть если недостает ей каких-либо необходимых для полного роста составных частей, ее надо удобрить, доставить эти недостающие части, разрыхлить глубокою пахотою те, которые уже в ней есть, чтобы они лучше и легче усвоялись, а не чужеядничать, оставляя высыхать свои корни»… «Россия сделалась Европой; к дичку привит европейский черенок. Какую пользу приносит прививка, тоже увидим после, но на время признаем превращение»; «ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения — относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу». Эта страсть к представлению социальных формул посредством растительным метафор обусловлена как образованием (вольный слушатель на факультете естественных наук в С.-Петербургском университете, где занимался ботаникой, и в 1849 году защитил магистерскую диссертацию «Орловская флора»), так и тем местом, где писалась работа — в Крыму. В 1864 году он поселился на южном берегу полуострова, в Мшатке, по другим данным, приехав в Крым в годом ранее, он вместе с семьей долгое время жил в Феодосии, затем в Никите и лишь в начале лета 1867 года перебрался в имение. Согласно свидетельству Н. Н. Страхова Николай Яковлевич смог купить большое имение очень дешево по причине его крайней запущенности. Здесь имелся огромный сад, когда-то возделанный, виноградник, развалины барского дома, сожженного французами в Крымскую войну, и маленький дом управляющего.
Половину приобретенного участка составляли скалы, откосы, овраги и дороги, треть приходилась на дровяной лес и кустарники, двадцать с лишним десятин годились под разведение садов и виноградников и три десятины занимал декоративный парк. От прежних владельцев остались посадки кипарисов, небольшие рощицы маслин, миндаля и несколько маленьких виноградников. И здесь, одновременно с приведением в порядок сада, появлялись идеи относительно всемирной истории. И приглядевшись к растениям, отметив, что одни только зарождаются, другие уже цветут, а третьи — умирают, можно было отметить, что вчера расцвела одна цивилизация (например Китай, который в XIII веке на голову был выше Европы), сегодня другая, а завтра расцветет третья; что вся история свидетельствует нам о народах: они нарождаются, достигают различных степеней развития, стареют, дряхлеют, умирают — и умирают не от внешних только причин. Внешние причины, как и у отдельных лиц, по большей части только ускоряют смерть».
Именно здесь, возрождая посадки, можно было отметить, что для того, «чтобы встать вровень с европейской цивилизацией, недостаточно обрезать бороду и надеть одежду на европейский манер», что «прививку европейской цивилизации к русскому дичку хотел сделать Петр Великий. Но результаты известны: ни самобытной культуры не возросло на русской почве, ни чужеземное ею не усвоилось и не проникло далее поверхности общества. Слава Богу, что, по крайней мере, дичок пока уцелел и сохранил свою растительную силу»…
И вот своеобразный итог приведения имения в порядок и возделывания сада — когда в январе 1869 года вышел первый номер почвеннического литературного и политического журнала «Заря», немногочисленные подписчики увидели первые главы сочинения Данилевского «Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому». Через два года эта работа вышла отдельной книгой, после чего было еще несколько изданий. Среди первых, кто отозвался на «Россию и Европу» еще до публикации, был Достоевский, получивший в 20-х числах февраля 1868 года известие от Майкова: «Этот Данилевский — Вы его знаете — бесподобная голова. Он написал книгу листов в 25 под заглавием «Россия и Европа»: тут и история, начиная с арийцев, и этнография, и политика, и восточный вопрос. Представьте себе, методы естественных наук, приложенные к истории — прелесть что такое!» В ответном письме из Женевы от 2 марта Достоевский уточнил — «это тот Данилевский, бывший фурьерист по нашему делу? Да, это сильная голова», а 11 декабря сообщил «Признаюся Вам, что о Данилевском я, с самого 49-го года ничего не слыхал, но иногда думал о нем. Я припоминал, какой это был отчаянный фурьерист. И вот, из фурьериста обратиться к России, стать опять русским и возлюбить свою почву и сущность! Вот почему узнается широкий человек!» 30 марта 1869 года Достоевский писал Страхову, что работа Данилевского в его глазах «становится все более важною и капитальною», что это «будущая настольная книга всех русских надолго… Она до того совпала с моими собственными выводами и убеждениями, что я даже изумляюсь, на некоторых страницах, сходству выводов…».
Данилевский обратил внимание на два события, заключающие в себе много поучительного для каждого русского, желающего и умеющего постигать смысл и значение явлений. В 1864 году Пруссия и Австрия нападают на крохотную Данию, государство «невоинственное, просвещенное, либеральное и гуманное в высшей степени». Они отнимают две области с 2/5 общего числа его подданных, области, неразрывная связь которых с этим государством была утверждена тринадцать лет тому назад Лондонским трактатом, подписанным в числе прочих держав и обеими нападающими державами. И это прямое нарушение договора, обида слабого сильным, нарушение политического равновесия не возбуждают негодования Европы. А одиннадцать лет перед этим Россия, государство, также причисляемое к политической системе европейских государств, только очень большое и могущественное, оскорбляется (в интересах религиозных) Турцией — государством «варварским, завоевательным», не включенным в политическую систему Европы. От Турции требуется, чтобы она подтвердила обязательство не нарушать религиозных интересов большинства своих же собственных подданных, обязательство, еще восемьдесят лет тому назад торжественно данное в Кучук-Кайнарджийском мирном договоре. Однако это справедливое требование, религиозные и другие интересы миллионов христиан ставятся ни во что, а Турция превращается для Европы в «палладиум цивилизации и свободы». В 1854 году, то есть за десять лет до раздела Дании, Англия и Франция объявляют войну России, в войну вовлекается Сардиния, Австрия принимает угрожающее положение и, наконец, вся Европа грозит нам войной, если мы не примем невыгодных условий мира. Вот как действуют правительства Европы, общественное же мнение еще более враждебно. Откуда же это равнодушие к гуманной, либеральной Дании и эта симпатия к варварской, деспотической Турции, снисходительность к несправедливым притязаниям Австрии с Пруссией и неуважение к законным требованиям России? И это не какая-нибудь случайность, не задор какой-нибудь партии, а коллективное дипломатическое действие всей Европы, то есть такое обнаружение общего настроения, а потому необходимо провести специальное исследования взаимных отношений Европы и России.
«Взгляните на карту, — говорил Данилевскому один иностранец, — разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своей массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар?» Россия, не устают кричать на все лады европейцы, — колоссальное завоевательное государство, беспрестанно расширяющее свои пределы и, следовательно, угрожает спокойствию и независимости Европы, Россия представляет собою нечто вроде политического Аримана, мрачную силу, враждебную прогрессу и свободе. Однако и состав нашего государства, войны, которое Россия вела, цели, которые преследовала, все показывает, что она не честолюбивая, не завоевательная держава, что в новейший период своей истории она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными, европейским интересам. Обращаюсь к другому обвинению против России, что она гасительница света и свободы, темная, мрачная сила, политический Ариман, Данилевский приводит мнение историка Карла Роттека, согласно которому всякое преуспеяние России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества есть общественное бедствие, несчастье для всего человечества. И это мнение является выражением общественного мнения Европы. Но какова бы ни была форма правления в России, каковы бы ни были недостатки нашей администрации, судопроизводства, фискальной системы и т.д., до всего этого никому дела нет, пока мы не стремится навязать всего этого другим. Ведь если все это очень дурно, тем хуже для России и тем лучше для ее врагов и недоброжелателей, правительств и народов.
При этом у нас существует убеждение относить все к незнанию, к невежеству Европы относительно России. Только почему же Европа, которая все знает от санскритского языка до ирокезских наречий, от законов движения сложных систем звезд до строения микроскопических организмов, не знает одной только России? Смешны Данилевскому эти оправдания мудрой Европы ее незнанием и наивностью. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению. Просвещение общественного мнения книгами, журналами, брошюрами и устным словом может быть очень полезно и в этом отношении, только не для Европы. Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из других культур, материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему. Европа видит поэтому в России и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Европа понимает, инстинктивно чувствует, что под рыхлой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить, которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, и гордой Европе трудно перенести это.
Почему так хорошо уживаются вместе и потом сливаются германские племена с романскими, со славянскими же, напротив, друг друга отталкиваются, антипатичны одно другому? Что за бессознательное чувство, исторический инстинкт, заставляющий Европу не любить Россию? Куда девается беспристрастие взгляда, которым не обделена, однако же, и Европа, и особливо Германия, когда дело идет о чуждых народностях? Все самобытно русское и славянское кажется ей достойным презрения, и искоренение его составляет священнейшую обязанность и истинную задачу цивилизации: русский может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял свой национальный облик. Явление неприятия, антипатии, оторжения, касающееся всех сфер жизни, от политических до обыкновенных житейских отношений, распространенное во всех слоях общества, притом не имеющее никакого фактического основания, может корениться только в общем инстинктивном сознании той коренной розни, которая лежит в исторических началах и в исторических задачах племен. Таким образом, разумное объяснение как этой политической несправедливости, так и этой общественной неприязненности можно найти только в том, что Европа не признает Россию и славянство чем-то для себя родным, но только чуждыми даже враждебным. Для беспристрастного наблюдателя это факт, и вопрос только в том, основателен ли, справедлив ли такой, отчасти сознательный взгляд и отчасти инстинктивное чувство, или же все это составляет временный предрассудок, недоразумение, которому суждено затем бесследно исчезнуть.
Права или не права Европа в том, что считает нас чем-то для себя чуждым? Чтобы отвечать на этот вопрос, нужно дать ясный отчет в том, что такое Европа, дабы видеть, подходит ли под это родовое понятие Россия, как понятие видовое. В вопросе о принадлежности или непринадлежности к Европе география не имеет ни малейшего значения, и нам следует определить Европу в «культурно-историческом смысле». Европа есть поприще германо-романской цивилизации или, по распространенному метафорическому способу выражения, она есть сама германо-романская цивилизация. Принадлежит ли в этом смысле Россия к Европе? К сожалению или к удовольствию, к счастью или к несчастью — не принадлежит, поскольку «она не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа как благотворные, так и вредоносные соки непосредственно из почвы ею же разрушенного Древнего мира, не питалась и теми корнями, которые почерпали пищу из глубины германского духа».
Поскольку общих разрядов культурной (цивилизационной) деятельности четырех (религиозная, культурная, политическая, общественно-экономическая), то цивилизации, последовавшие за первобытными автохтонными культурами, развили каждая только одну из сторон деятельности: религиозную (еврейская), культурную (греческая), политическую (римская). Дальнейший исторический прогресс мог и должен был преимущественно заключаться как в развитии четвертой стороны культурной деятельности — общественно-экономической, так и в достижении большей многосторонности посредством соединения в одном и том же культурном типе нескольких сторон культурной деятельности, проявлявшихся прежде раздельно. И на эту более сложную ступень развития и выступил тот тип, который под именем европейского, или германо-романского, занял историческую сцену после распадения Римской империи. Однако на основании анализа существеннейших общих результатов деятельности предшествовавших культурно-исторических типов и сравнения их частью с высказавшимися уже особенностями славянского мира, частью же с теми задатками, которые лежат в славянской природе, Данилевский считает возможным иметь «основательную надежду», что славянский культурно-исторический тип впервые представит синтез всех сторон культурной деятельности, и потому он будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом, и особенно оригинальной его чертой должно быть решение общественно-экономической задачи. Но осуществится ли эта надежда, зависит от готовящихся событий, разумеемых под общим именем «восточного вопроса», который составляет узел и жизненный центр будущих судеб славянства.
После экскурса во всемирную историю Данилевский по-прежнему занимался естествознанием, возглавлял экспедиции по исследованию рек и озер европейской части России, также некоторое время исполнял обязанности директора Никитского ботанического сада в Крыму, а также председателя Крымской филлоксерной комиссии. Еще в 1873 году он предложил запретить экспорт в Россию виноградных лоз из-за границы, однако в начале 1880 года, сначала в имении соседа Раевского «Теселли», а затем и в самой Мшатке появилась завезенная из Америки болезнь виноградников — филлоксера. «Я хоть и продолжаю пребывать в Мшатке, — сообщал Данилевский, — но мирное житие из нее улетело, и наступило время брани… Скоро, скоро водворится в доме отчем пустота — то есть мерзость запустения на Абильбахе. Вот что натворила крошечная и гнуснейшая филлоксера. Лучше бы не рождался Колумб на свет Божий». Никакие средства не помогали, и оставался один выход — выбирать из земли до последнего корешка лозу и сжигать ее. Поскольку виноградники были основным источником существования семьи, то доходы с их истреблением доходы почти прекратились.
К этому времени в имении существовали места, своеобразно представлявшие основные разделы сочинения Данилевского, точнее, типы цивилизаций: Пирамиды, Каменный сад, Весенний сад, Гефсиманский сад, Кипарисовый зал, Мавританский фонтан, Ключевой источник. Пирамиды, расположенные в ста метрах выше дома бывшего владельца, были образом египетской цивилизации; недалеко находились россыпи камней и огородные культуры и растения, вывезенные из Китая; «Весенний сад» (три крохотные террасы под домом заполненные розами, ирисами и тюльпанами самых разнообразных сортов и оттенков) можно интерпретировать как ассирийско-вавилонский тип; еврейский тип представлялся, возможно, «Гефсиманским садом» — с водопадом, оливами, кипарисами, в невысокой каменной ограде. Любимым местом отдыха самого Данилевского был Кипарисовый зал.
Умер Данилевский в ноябре 1885 года в Тифлисе, куда его пригласили исследовать причины истощения рыбных ресурсов в озере Гохче. Его тело доставили морем в Крым, и близ Фороса, в «кипарисовом зале» автор сочинения «Россия и Европа» обрел последнее пристанище. Во время Гражданской войны имение разграбили, погибли архив и библиотека. Затем земли отдали Севастопольскому морскому заводу, и могила оказалась на территории ведомственного пионерлагеря им. В. Комарова. В итоге в «кипарисовом зале» — месте захоронения Данилевского, его жены, 12 родных детей и одного приемного сына — устроили скотный двор, потом — футбольное поле, а впоследствии заасфальтировали, превратив в костровую площадку пионерского лагеря. Постановлением Совмина Крыма № 330 от 16 ноября 1995 года предполагалось «парк имения Данилевского Н. Я. площадью 19 га включить в перечень особо охраняемых объектов», однако преобразованный в ОАО «Севморзавод» перевел владение на новое юридическое лицо — ООО «Югсевморсервис», которое в 2010 году перешло одному из украинских олигархов. Мемориальные доски, установленные еще в 1988 году Министерством культуры Крыма и потомками философа, сняли со стен зданий и отправили «на ответственное хранение», а к его могиле никого не пускали. В 1996 году после статьи «За что философа Данилевского закатали под асфальт?», опубликованной в газете «Крымские известия», в автономии возникло общественное движение в защиту его памяти. 25-26 мая 1996 года в рамках празднования Дней славянской письменности и культуры в Крыму рядом с могилой установили деревянный крест с иконой Николая Чудотворца, сняли часть асфальта и высадили цветы, и архимандрит Петр, настоятель Форосской церкви Воскресения Христова, отслужил панихиду по усопшим, а через год заложили и освятили мемориальный камень — основу будущей часовни. В итоге, усилиями крымской общественности и, прежде всего, исследователя Сергея Николаевича Киселева могилу восстановили. Вначале 2000-х родственники Данилевского (правнучка Татьяна Николаевна Данилевская и Валентина Яковлевна Данильченко, хранительница семейного архива) решили установить здесь памятник, для чего собрали и соответствующие средства. Изготовленный в Севастополе, он представляет собою страницы книги по обе стороны креста, с цитатой из «России и Европы» — «Для всякого славянина идея Славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше всякого Земного блага».
Поддерживая все инициативы по «возвращению» Данилевского, все же хотел бы призвать почитателей его творчества к вдумчивому прочтению его книги «для продолжения истории». Это необходимо и для того, чтобы не выдавать своим благие пожелания за историческую необходимость. Сам Данилевский был осторожен в суждениях, и выражал лишь «основательную надежду», что славянский культурно-исторический тип впервые представит синтез всех сторон культурной деятельности, и потому он будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом. Элементы и фрагменты этих «основ» мы наблюдаем, но говорить о синтезе преждевременно — его нет ни между «основами», ни в самих разрядах деятельности, а «идея Славянства» не была и не станет «высшей идеей». Но вот враждебность Европы снова проявилась, так, как и описано было полтора века назад: «Прочтите статьи о России в европейских газетах, в которых выражаются мнения и страсти просвещенной части публики, проследите отношение европейских правительств к России, и вы увидите, что во всех этих сферах господствует один и тот же дух неприязни, принимающий, смотря по обстоятельствам, форму недоверчивости, злорадства, ненависти или презрения»… Однако последний всплеск «антипатии» к России со стороны Европы был значительно усилен той страной, которая у Данилевского в его трактате, посвященном выявлению цивилизаций («культурно-исторических типов») оставалась на втором плане — США. И потому любому последователю Данилевского следует не прославлять его, а продолжать начатое им дело, что потребует сложнейшей работы по составлению новой «цивилизационной карты», выявлению геополитических ориентиров, обоснованию принципов действия. И завершая статью я хотел был обратить внимание читателя на один фрагмент трактата Данилевского, которому не придали значения его современники, однако именно он может пригодиться нам и сегодня, и в ближайшем будущем: «Америка, — заметил Данилевский в главе «Европейничанье — болезнь русской жизни», — считает между своими великими людьми одного человека, который не освободил ее от чужеземного ига (как Вашингтон), не содействовал к утверждению ее гражданской и политической свободы (как Франклин, Адаме, Джеферсон), не освободил негров (как Линкольн), а произнес только с высоты президентского кресла, что Америка принадлежит американцам, что всякое вмешательство иностранцев в американские дела сочтут Соединенные Штаты за оскорбление. Это простое и незамысловатое учение носит славное имя учения Монроэ и составляет верховный принцип внешней политики Соединенных Штатов. Подобное учение должно бы быть и славянским лозунгом; и никакой страх ни перед какой Марьей Алексеевной не должен удерживать нас от громкого его произнесения во услышание всем, кто пожелает слышать».
