Форум «Русофобия и информационная война против России», организованный фондом развития институтов гражданского общества «Народная дипломатия» и проходящий в эти дни в московском «Президент-отеле», уже привлек внимание и получил неплохую прессу. Интерес к этому мероприятию, возможно, связан с тем, что впервые за долгое время про-русски ориентированные публичные интеллектуалы не только собрались вместе, но и вернулись к традиционной «русской повестке».
Разумеется, отчасти это связано с конъюнктурой. Русофобия – в былые времена понятие полу-запретное, служившее для патриотов и националистов своего рода «шибболетом», опознавательным знаком своих – в последнее время набирает популярность и превращается в орудие (пусть пока и чисто декларативное) про-властного дискурса. Украинские события и обострение отношений России со странами Запада сделали актуальным вопрос о том, кто, где и почему не любит русских. Однако на форуме говорили – пусть и довольно осторожно – о русофобии не только за рубежом, но и в пределах самой России.
Докладчики представляли собой пеструю картину. Некоторые выступления удивляли: так, священник Андрей Хвыля-Олинтер, специалист по деструктивным сектам, поведал публике, что в странах Европы и США с давних времен правят сатанинские культы. Доказательство этого он видит в том, что в геральдике и орнаментах средневековой Европы широко использовался дракон – «символ Сатаны». А основатель Ассоциации православных экспертов Кирилл Фролов с большой экспрессией сообщил, что у борцов с «пятой колонной» в России есть свой покровитель – преподобный Иосиф Волоцкий, и именно ему надо поставить памятник на Лубянке!
Однако большинство выступлений отличались глубиной и содержательностью. Задал тон в этом смысле историк Андрей Фурсов: на пленарном заседании, в течение каких-то пяти минут он настолько четко и глубоко изложил свое видение проблемы, что – редкий случай для доклада – было жаль отпускать его с «трибуны», хотелось, чтобы он развивал свои мысли дальше. Настоящее интеллектуальное удовольствие доставили доклады Михаила Ремизова, Олега Неменского, Павла Святенкова; привлекло неожиданной смелостью выступление Романа Силантьева, яркостью и нестандартностью мысли – выступление Егора Холмогорова.
Как же видят современные консервативные интеллектуалы проблему ненависти к русским в мире и в самой России?
Прежде всего, стоит сказать об одном упущении. Никто из ораторов не дал – и даже не пытался дать – определения русофобии.
С одной стороны, это естественно: подавляющее большинство участников исследуют и обсуждают эту тему уже много лет, говорят «на одном языке» и без долгих пояснений понимают, о чем речь. Однако даже на форуме это порой приводило к недоумениям: например, когда политолог Яна Амелина уверенно заявила, что «на Кавказе и вообще на мусульманском Востоке никакой русофобии нет» – что она имела в виду? А для человека со стороны может быть и вовсе непонятно, что понимать под русофобией: бытовую ли неприязнь к русским, которую порой испытывают наши соседи; негативные описания русских – их национального характера, быта, истории; притеснения русских; политические идеологии, в которых Россия рассматривается как противник; или все это вместе?
Пожалуй, особенно актуален в наши дни вопрос о том, как соотносится с русофобией критика Российского государства, отдельных его сторон или драматических перипетий российской истории. Где граница, за которой такая критика превращается в русофобию и становится недопустима? Отдавая этот вопрос на усмотрение самому государству, мы рискуем тем, что оно объявит «русофобией» любые нелицеприятные суждения о себе.
Если цель участников форума в том, чтобы (как неоднократно звучало с трибуны) бороться с русофобией на практике, то четкое определение и критерии здесь совершенно необходимы.
Говоря об источниках и причинах русофобии в мире, ораторы дополняли и проясняли позиции друг друга. Неменский и Святенков говорили о том, что отчуждение Западной Европы от России возникает вначале в связи с религиозным расколом, но окончательно оформляется лишь в XVI-XVII веках, когда Европа, утратив общую католическую идентичность, начинает заново осознавать себя в терминах светской идеологии, как просвещенный и свободный «Запад», противоположный варварскому, рабскому «Востоку». Россия, ближайшая восточная соседка западноевропейских стран, становится для Европы своего рода «Тенью»: ее образ нагружается всеми атрибутами, которые в Европе воспринимаются как отрицательные и противопоставляются «хорошему Я» европейца. Европейцы ценят свободу –> для русских «от природы» возможно только рабство и тирания; европейцы тянутся к знаниям –> русские невежественны и гордятся этим; европейцы гуманны -> русские жестоки; и так далее. Сравнивая Россию и Европу в разные исторические периоды, мы видим, что это мифы, лишенные оснований в реальности.
При этом, если Неменский объясняет «черные мифы» о России в первую очередь политическими причинами, то Святенков – психологическими. По его мнению, в образе России для Европы оказалось воплощено собственное Средневековье, которое Европа Ренессанса и Нового времени отрицала и стремилась оставить позади. Кроме того, по его словам, русские для европейцев находятся в «зловещей долине»: мы с ними очень похожи, однако имеются и значительные отличия – и баланс этого сходства-различия именно такой, при котором человеку свойственно испытывать дискомфорт, отвращение или страх. (Правда, тогда остается непонятным, почему сами русские не испытывают таких чувств к Европе и европейцам.)
По мнению Фурсова, о русофобии как сложившейся политической идеологии можно говорить, лишь начиная с 1820-х годов: возникла она в Великобритании после того, как во время наполеоновских войн Россия неожиданно оказалась одной из сильнейших ее соперниц на мировой арене, а окончательно оформилась в период Крымской войны. Ремизов добавляет к этому, что для зарубежной русофобии есть причины и сейчас: для России и русских не нашлось места в «новом мировом порядке», они воспринимаются как «лишняя страна» и «лишний народ» – и, соответственно, как неприятная помеха.
Егор Холмогоров ярко и убедительно говорил о том, что черные мифы о русских страшны не тогда, когда в них верят на Западе (чем хуже понимаешь противника, тем сложнее с ним бороться), а тогда, когда их интернализируют и начинают в них верить сами русские. К несчастью, в русской мысли сложилось влиятельное течение «национального самоотрицания», целая плеяда мыслителей и деятелей культуры, разделяющих и пропагандирующих русофобские мифы. Мнение, что русские – «рабы от природы», неспособны к демократии, не нуждаются в соблюдении их прав, любят, когда их мучают и т.д., самих русских приводит к совершенно людоедскому взгляду на соотечественников, а в случае, когда носители таких взглядов приходят к власти – и к людоедскому обращению с ними. Не меньше вреда приносит и зависимость от мнения обобщенного «Запада», желание «оправдаться» и «доказать, что мы хорошие», которое для российских властей зачастую оказывается важнее собственно российских интересов.
Парадоксально, но к русофобским мифам Холмогоров отнес и то, что обычно считается «мифом» русофильским – преувеличенное и восторженное представление об огромности России и неисчерпаемости ее природных богатств. Большая часть «огромной» российской территории, заметил он, расположена в холодном климате и малопригодна для жизни. Однако образ «огромной и сказочно богатой страны», к тому же населенной «варварами и рабами от природы», извне представляется идеальной добычей – а у самих русских формирует пренебрежительное отношение к своему достоянию: если земли много, богатств еще больше, то «не жалко и отдать». (Ту же роль, заметим в скобках, играет и представление о многочисленности русского народа. Широко распространено мнение, что внимание, защита от притеснений, поддержка национальной идентичности, собственные общественные структуры и т.д. необходимы только малым народам – а «русским ничего такого не нужно, их же много, значит, у них все в порядке».)
Ремизов в своем выступлении также отметил, что основная опасность русофобии – в ее интериоризации, в том, что сами русские начали поддерживать и воспроизводить разрушительные, демотивирующие негативные стереотипы о себе. По его мнению, после «дерусификации», вызванной чередой событий XX века, русским необходима программа реабилитации своей национальной идентичности.
Говоря о практических действиях, все выступающие предлагали очень схожие программы. Пожалуй, четче всех сформулировал «наши задачи» Фурсов:
– на уровне информационной войны – необходима полемика с русофобскими мифами и стереотипами, а также каталогизация, изучение, анализ как самих «черных мифов», так и их источников.
– на юридическом уровне – необходимо четкое юридическое определение русофобии и борьба с ней в гражданских судах, по образцу еврейской «Антидиффамационной Лиги». (Интересно, что многие ораторы сравнивали русофобию с антисемитизмом и предлагали использовать отношение общества к антисемитизму и борьбу с ним в качестве своего рода «шкалы» или «образца».)
NB: стоит отметить: самые разные ораторы, от о. Всеволода Чаплина до Олега Неменского, подчеркивали, что русофобию нельзя «запрещать» или преследовать как уголовное преступление. По их мнению, это предмет общественной дискуссии, в которой нечего делать полиции. Не «оберегать» от русофобии следует русских, а стремиться к тому, чтобы русские ее распознавали, понимали и умели защищаться самостоятельно. Отрадно видеть, что эта мысль стала общим местом.
– на концептуальном уровне – необходима разработка и продвижение собственной философии истории, собственного видения «карты мира», места на этой карте русских и других народов. Русская мысль, по мнению Фурсова, до сих пор была слишком озабочена судьбами исключительно России, в ущерб остальному миру, и слишком сосредоточена на прошлом, в ущерб будущему. В результате мы не можем предложить миру ни собственной историософии, сравнимой с дихотомией «Запада-Востока», ни собственного видения будущего; мы вынуждены «плестись в хвосте» у мировой мысли и лишь реагировать на концепции, предлагаемые другими. Это необходимо изменить.
Неменский и некоторые другие ораторы упомянули также о внешнеполитическом измерении проблемы – о необходимости обсуждения русофобии на международном уровне и официального ее осуждения мировым сообществом.
Переходя от общего к частностям, нельзя не отметить выступление Романа Силантьева, заговорившего не о далеких веках и иных странах, а о ситуации, куда более к нам близкой и болезненной – русофобии и сепаратистских настроениях в регионах России, прежде всего, в Татарстане. В кратком, но содержательном докладе Силантьев упомянул и навязывание русским школьникам изучения татарского языка (за счет русского языка и литературы), и притеснения православного населения, и новые учебники истории, в которых «переосмысляются» века татаро-монгольского ига и воспевается «благотворная» роль Орды в создании Российского государства, и распространение радикального ислама, и недавний скандал с фильмом «Война непрощенных», созданным при поддержке высших лиц республики и повествующем в самых хвалебных тонах о гитлеровском батальоне «Идель-Урал», где заодно с нацистами сражались татарские сепаратисты… словом, обо всем, что уже несколько лет тревожит русских активистов в самом Татарстане, а в последнее время начало выплескиваться и за его границы.
Однако главным предметом внимания форума оставалось то, что уже более полутора лет волнует все политическое сообщество – отношения русских и России с Украиной (и, в меньшей степени, с Белоруссией). Этой теме были посвящены не менее трети докладов – среди них и такие содержательные, как, например, доклад Андрея Суздальцева о роли украинских и белорусских «экспертов» в поддержании русофобских настроений, или Кирилла Аверьянова – о белорусском национализме. Кроме того, событиям на Украине и русско-украинским отношениям была посвящена почти вся литература, свободно раздававшаяся на форуме – в основном издания второго из организаторов форума, международной мониторинговой организации CIS-EMO.
Здесь, однако, сразу выявилась одна из серьезнейших проблем современной русской повестки. Между нашими публичными интеллектуалами нет согласия не только в том, что происходит на Украине и как это оценивать (в форуме участвовали лишь представители про-новороссийской позиции – но в жизни, как мы знаем, картина сложнее), но и в самом изначальном вопросе: русские и украинцы – два народа или один? Станислав Бышок, политический аналитик CIS-EMO, в своем докладе уверенно говорил, что украинцы, как и белорусы – не просто отдельные народы, но даже и «близкими» или «братскими» их называть не стоит. «Мы заинтересовались тем, что думают о нашем «братстве» сами «братские народы» – и тут нас ждали удивительные и неприятные открытия», – рассказывал он. С другой стороны, такие ораторы, как Кирилл Фролов или Александр Чаленко, пламенно доказывали, что «никаких украинцев нет, есть только замороченные и обманутые пропагандой русские» – что представляется скорее закрыванием глаз на проблему, чем попыткой ее решить.
Украинский вопрос вообще стал для русского национализма серьезнейшей проблемой и испытанием. Это вопрос не только об Украине, но и о русских: о том, как мы определяем собственный народ/нацию, по каким признакам отличаем своих от чужих, как видим свои цели, задачи и обязательства перед русскими за пределами России, как собираемся решать проблему «разделенного народа», как строить отношения с бывшими республиками СССР. Вопросы тяжелейшие, ответственные, при неверном их решении грозящие бедствиями и большой кровью – и, как видим, ясных и однозначных ответов на них у русской национально-мыслящей интеллигенции пока нет.
Впрочем, в одном практическом вопросе согласны между собою были все, от Ремизова до Фролова: жители непризнанных республик Донбасса должны как можно скорее получить российские паспорта. Это самое меньшее, что – после всего происшедшего – Россия может для них сделать.
В кулуарах форума активно обсуждалось претворение в жизнь практической программы по борьбе с русофобией. Организаторы Алексей Кочетков и Алексей Живов рассказывали, что планируют создать Антирусофобскую Лигу, которая начнет решать поставленные задачи на практике.
Надо сказать, что идея эта не нова. Антирусофобскую Лигу (под этим же названием) создало в 2008 году Русское Общественное Движение; примерно в то же время запускал аналогичный проект Андрей Савельев, были и другие схожие инициативы. Однако все эти проекты оставались маргинальными и существовали недолго – прежде всего, из-за отсутствия ресурсов и какого-либо интереса со стороны медиа или государственных структур. Сейчас конъюнктура изменилась, и, возможно, перезапуск «антирусофобского проекта» станет более успешным. Главное, чтобы такой проект не превратился в декоративную структуру, выполняющую пропагандистские «госзаказы», а стал честным и беспристрастным защитником русских интересов.
Да и в целом форум по русофобии особенно интересен тем, что представляет собой своего рода «возвращение к пройденному». Быть может, не случайно он проходит сразу после десятилетнего юбилея доклада «Контрреформация» и накануне юбилея еще одного знакового события – первого Русского Марша в Москве. Характерно и то, что участвуют в нем почти все те же лица, что и в событиях десятилетней давности. Сама тема форума – русофобия – одна из «классических», основополагающих тем русского национал-патриотизма. Состав выступающих и тональность докладов также напоминали о середине двухтысячных – быть может, лишь тогдашний молодой задор сменился теперь спокойствием и вдумчивостью, свойственными зрелости.
В этом возвращении к прошлому видится некий обнадеживающий знак. Давно стало общим местом то, что, после мощного рывка вперед в 2005-2006 годах, где-то во второй половине двухтысячных русское национальное движение «свернуло не туда». Украинские события сделали эту печальную истину очевидной даже для самых упрямых оптимистов. Сейчас русское движение фактически рухнуло, рассыпалось, как карточный домик – и должно быть выстроено заново, быть может, на совершенно иных основаниях. Вернуться назад по своим следам, взглянуть новым взглядом на поднятые и нерешенные тогда вопросы, понять, в чем была ошибка – первый и необходимый шаг на этом пути.