Рубрики
Размышления Статьи

Александр Панарин и проблемы модернизации

РI: Переворот в общественном сознании, произошедший в «нулевые годы», который можно называть «консервативным поворотом», имел своих предшественников – тех, кто в 1990-е первыми начали высказывать сомнения в господствующих в то время либеральных догмах, кто усомнился в том, что обвальная «вестернизация» решит все проблемы нашего Отечества и выправит все российские беды. 

Одним из этих людей был философ Александр Сергеевич Панарин, скончавшийся в сентябре 2003 года, в год вторжения США в Ирак, которое Панарин успел прокомментировать и оценить как еще одно свидетельство констатированного им «упадка Запада». Александр Панарин совершил сложную идейную эволюцию от стопроцентного либерала и критика российской самобытности к православному традиционалисту, консерватору с очень сильной левой составляющей. Философ осуждал Запад не только за то, что он отошел от традиционных ценностей, но и за то, что он отказался от поиска глобальной справедливости. В отличие от многих других отечественных консерваторов, Панарин полагал, что между этими двумя отказами существует прямая взаимосвязь. Статьей Алексея Харина – кировского ученого, исследователя творчества Александра Панарина – мы хотим почтить память покойного мыслителя, которому в этом году исполнилось бы 75 лет. 

*** 

Почти 30 лет мы совершаем переход от одного типа общества к другому, и, судя по всему, всё никак не можем перейти. Соответственно и проблема модернизации является одной из самых популярных в российских общественных науках. Мы в этом плане обратимся к идеям Александра Сергеевича Панарина – яркого, оригинального философа, автора более десятка книг по проблемам политической глобалистики и геополитики, положению России в современном мире, социально-религиозной тематике. 

Один из основоположников цивилизационной парадигмы в российской геополитике, А.С. Панарин неоднократно в своём творчестве уделял внимание тематике модернизации. 

Любой социум должен преобразовываться, идти вперёд, не исключено, что и заимствуя какие-то элементы у соседей. Всё это общеизвестно и споров не вызывает. Однако история знает и ситуации, когда проводимые преобразования несли с собой не только достижения, но и срывы, и, как следствие, хаос, анархию. Почему так происходит? 

Реформаторы, потерпевшие поражение, порой ссылаются на отсталость социума: мол он ещё не дорос до великих реформ и преобразований. Есть и другой ответ, более распространённый и у исследователей, и у государственных деятелей, умеющих честно взглянуть в глаза правде: именно непродуманная модернизация является угрозой для всего социума. Поскольку такие преобразования или их провал, несут вслед за собой, в лучшем случае контрреформы (иногда и исправляющие недостатки), в худшем – дестабилизацию. 

Но всегда ли так было? Во всех ли случаях можно говорить: цель реформаторов была одна, а результат получился другой? Панарин доказывал иное: в некоторых ситуациях речь может идти именно о целенаправленной политике, достигающей соответствующих результатов. 

Саму концепцию модернизации мыслитель трактовал как теорию перехода от традиционного к современному «высокоорганизованному» обществу. При этом, по его словам, “под традиционным фактически понимается любое общество – от примитивных племён, занимающихся собирательством, до рафинированных цивилизаций Индии, Китая, Ирана… 

Современность же отождествляется с Западом и тем самым теряет свою многовариантность и альтернативность: другим народам не оставляют другой перспективы, кроме самоотказа в пользу западного «эталона»”[1]. Исходя из этого он и трактовал практику модернизации. 

В политологической и социологической литературе, как правило, указывают на два основных варианта модернизации: органический и догоняющий (неорганический). Панарин выделяет три  сценария данного процесса. 

Первый сценарий хотя и получил в политологии название «органической модернизации», но учёный этот термин не использует. Одной из причин первоначального успеха модернизационного проекта в Европе, согласно Панарину, явилось обращение к античности,  наследие которой было проинтерпретировано как первый этап становления самой западной цивилизации, её своеобразный «золотой век». 

Данное заимствование способствовало сохранению высокой мотивации и чувства собственного достоинства[2]. Но при описании указанного процесса  стала использоваться категория «Возрождение» а не «заимствование». Почему? Когда мы говорим «Возрождение» то ощущаем пафос высокого самоутверждения. В понятии «заимствование» звучит всё-таки ученическая приниженность или плагиаторская незаконность. Поэтому оно и было отброшено, по мысли философа. 

Однако изначально в Возрождении, ставшем предтечей европейского Модерна, присутствовала одна «ловушка духа», «великий риск культуры». Этот феномен включал в себя момент духовно-нравственного регресса, связанный с попятным движением от христианства к язычеству, от монотеизма к пантеизму и материализму, что и стало источником всех патологий западного модерна, проявившихся в последствии. 

Человек, вкусивший соблазнов Ренессанса, стал утрачивать способность выносить тяготы традиционного общества. Панарин вполне справедливо отмечает, что на массовом уровне Ренессанс дал неожиданный моральный обвал, связанный с реваншем престижного в культурном отношении язычества над христианской аскезой. Такой, ослабевший в нравственном отношении, человек не смог уже выносить те тяготы существования, который христианизированный индивид переносил в Средние Века, не теряя достоинства. 

В итоге, возник заказ на новую машинную технику. Ей  предназначалась та же самая роль, что рабам в античности: на неё перекладывалось бремя физического труда. И это не является случайным: любая «постхристианская» эмансипация связана с попытками переложить бремя на кого-то другого — новых колониальных рабов или новую технику. Ренессанс и заложил последовательность этих стратегий: сначала — великие колониальные открытия, затем — великие технические открытия. Но насколько серьёзно данное утверждение Панарина? Получается, что не будь упадка христианства, не было бы и технологического рывка? А чем тогда объяснить технические достижения тех же китайцев?  

Так или иначе, но дальнейшее развитие евроатлантической цивилизации, сопровождалось углублением болезни западного общества. Одним из следствий этого явилось усиление преобладания маргинальных личностей в Западной Европе, выпавших из существующего порядка и превратившихся в главных акторов прогресса[3]. Данный человек-изгой стремится к собственному возвышению путём принижения тех структур, из которых он выпал. Личность всё более активно начинает противопоставлять себя окружающему миру в настоящем и в прошлом[4]. Это противопоставление проявилось, главным образом, в трёх ипостасях:

1) утилизаторское отношение к природе;

2) неприятие иных культур и цивилизаций, ранжирование всех народов на «варварские» и «культурные»;

3) пренебрежительное отношение к прошлому. 

Позднее оно стимулировало становление потребительского общества, в центре которого стояла самодовольная личность, отбросившая культурные ограничения и с осуждением взирающая на иные культуры, презирающая слабых. Но эта больная личность оказалась в сложном положении всё более задыхаясь как от своей гордыни, так и от чрезмерного потребления, что поставило на повестку дня и вопрос о его пределах. Перед западным обществом встала дилемма: «либо переориентироваться на «нулевой рост» в виду экологических, энергетических и сырьевых ограничений планеты, либо осуществить передел мировых территорий и таким образом заполучить новые ресурсы»[5].

Одним из средств выхода из этого противоречия явился второй сценарий – «Вестернизация», который и реализуется в мире под видом модернизации. Проводимые преобразования направлены, в первую очередь, не на совершенствование собственных культур, а именно на копирование определённых западных порядков и ценностей. Мы можем наблюдать своеобразную подмену понятий: если Запад совершил модернизацию, благодаря обращению именно к своему наследию, то от Востока Евроатлантика требует рывка вперёд путём заимствования чужого опыта – стран Европы и Америки. Другими словами, сам Запад прошёл процесс модернизации а от Востока ждёт  иного – вестернизации.

Александр Панарин данный вариант оценивает резко негативно. Во-первых, его проводниками являются политические элиты, оторванные от собственного народа, живущие интересами «глобального класса». Такая элита часто формируется из среды не только предприимчивых, но и  нравственно впечатлительных, заражённых идеей справедливости. Правда мыслитель потом нигде не поясняет, каким образом всё-таки эти «нравственно впечатлительные люди», охваченные «идеей справедливости», начинают постепенно отрываться от своих корней.  Позднее философ даёт, как правило, уже негативную характеристику такой элите. Ею стали считать себя те, кто присваивает привилегии, стремится вести более лёгкое «западное» существование, «безотносительно к тому, открыта или закрыта эта перспектива для большинства»[6]. 

Элита уже не является местным высоким образцом, а готова сотрудничать с пришельцами, расхищающими богатства страны. 

Во-вторых, конечной целью этих преобразований являются два аспекта:

1) морскую цивилизацию (или Море) поставить в центр вселенной, превратить в новый оплот мироустроительной системы, а Континент (т.е. сухопутные цивилизации) маргинализировать; для этого нужно расколоть Континент, отделив от него прибрежную кромку; на это и направлены преобразования в обществах; 

2) борьба за власть в мире тесно связана со схваткой за ресурсы; и цель политики вестернизации – их перекачка в более «практичные» руки. 

Подобные цели приводят к соответствующим результатам. Реформаторы не преобразуют, а уничтожают само традиционное общество, борются с империей, как с чем-то отжившим и устаревшим. Все многонациональные государства объявляются империями, не имеющими право на существование[7]. Такой же вердикт выносится и социальным государствам.

В-третьих, несмотря на декларативные заявления и использование таких концептов, как «демократия», «права человека», «гражданское общество», господствующие элиты стараются свернуть демократические преобразования. Чем вызвано такое противоречие? Проводимые реформы по своей сути не отражают интересы общества, которое вряд ли бы согласилось с перекачкой его средств в чужие руки. Если допустить настоящую, подлинную демократию с её непредсказуемостью на выборах, то для западников возникает угроза прихода к власти путём всенародного голосования тех лидеров, которые более думают о стране, обществе. Что остается компрадорской элите? Сохраняя внешние формы демократии, на практике отказываться от неё, превращая общество в манипулируемую массу, и вытесняя на периферию думающих, неугодных политиков. 

В-четвёртых, политика вестернизации несёт разрушение традиционных норм и устоев, как «отсталых», «регрессивных». В результате Модерн провоцирует волну варварства»[8]. Наступает борьба всех против всех. Более того, уход религии на второй план ведёт к появлению гедонистического типа личности, индифферентного к духовным ценностям. Формируется человек,  соблазнённый лёгкой жизнью, готовый за принцип удовольствия  поступиться интересами своей родины. Данный тип превращается из хранителя земли в соучастника расхищения её плодов. По иному начинает трактоваться и земля предков: это уже не святыня, а объект купли-продажи. 

Можно привести и ещё один панаринский образ. Философ в своих работах конца 1990-х гг. при описании взаимодействия Запада и иных культур оперирует категориями евразийцев: «Суша» и «Море». Агентом последней цивилизации выступает, как правило, «пират». Это маргинал, выпавший в эпоху Возрождения из традиционного общества, отчуждённый от последнего. На Континенте (или на Суше) Панарин выделяет два архетипа: «пахарь» и «кочевник» (или «воин»). Иногда «кочевник» может превратиться в субъекта, противостоящего своему обществу. Развивая логику Панарина, можно сказать, что удар по Традиции, религии приводит  к уходу почвы из под ног у «кочевников», которые превращаются в антиобщественные силы.

Более того, политика вестернизации – это новый раскол общества на меньшинство, живущее по западным стандартам, вкушающее все блага прогресса, и большинство, отлучённое от причастности к «золотому миллиарду», стремительно беднеющее[9]. Другими словами: «Принцип удовольствия» для одних должен окупаться бесчеловечно жёстким «принципом реальности» для других, не причисленных к избранным «баловням прогресса». Безграничная свобода либерального меньшинства должна быть обеспечена безграничным закабалением «нелиберального» большинства»[10]. 

Вместо разрушенных идеалов насаждается новый типаж, которому следует подражать. Это «свободная» личность, сбросившая с себя оковы традиционных запретов, и в силу этого уже начинающая требовать всего и вся, при том здесь и сейчас. Для такого человека главное – наслаждение, а всё находящееся «по ту сторону удовольствия», серьёзное и обязывающее, для него не существует и вызывает отвращение. 

Эмансипированная от высокой культуры, личность погружается в стихию вседозволенности, низкопробного гедонизма, питающегося отбросами эрзац-культуры. 

Подобный типаж опасен вдвойне. Во-первых, он является вызовом морали и культуре (которые как раз основываются на запретах и труде, понятиях долга, чести, верности и иных традиционных ценностях). Во-вторых, такая личность за мнимые социальные блага и призрачное благополучие готова мириться с существующим положением вещей и становится управляемой компрадорскими элитами. 

Потребительская этика создаёт предельно атомизированное общество, лишённое социальной солидарности и ответственности, людей, готовых вступить в борьбу друг с другом за обладанием богатствами, наслаждением. В результате, «модернизированный» социум, превратившийся в механическое скопление атомов и оторванный от корней, подобно древнегреческому великану Антею, легко становится объектом добычи «золотого миллиарда». Таковы итоги модернизации-вестернизации. 

Но остаётся ещё третий сценарий – «Модернизация без вестернизации». Александр Панарин описывает этот процесс в категориях  «Ответа» Востока, на «Вызов» Запада. Такой ответ возможен только на основе Традиции, тесно связанной с религией и с этическими учениями Востока. 

Выход для стран Востока в создании социальных государств, заботящихся о всех членах общества. Не исключено, что это будут теократические империи. Возможно и появление единого государства бедных, опирающегося на церковь и великие монотеистические традиции. 

Сопоставляя западную и восточную цивилизации, философ указывает на то, что первая сделала науку центральным социальным институтом, ответственным за осуществление всех земных надежд человечества, в то время как на Востоке главным институтом остаётся церковь. Если западная модернизация состоялась благодаря соединению науки и производства, то на Востоке должен быть иной сценарий: с одной стороны, произойдёт соединение науки и религии, а с другой – церкви и империи. Религиозная аскетика должна придать науке осмотрительность сберегающего знания. Одновременно и государству также необходимо воспринять импульсы монотеизма, чтобы вернуть способность корректировать практики гражданского общества, перестроившегося на социал-дарвинистский лад. 

У Востока в этом плане есть ряд преимуществ. Если Запад фактически оторвался от истоков, отошёл даже от своего проекта Просвещения, то Восток, используя два этих важных ресурса (науку и религию), наряду с сильным государством, может перехватить инициативу у Евроатлантики. Развивая свою теорию циклов истории, Панарин делает вывод, что цикл доминирования Запада, начавшийся примерно в XV веке, заканчивается. Наступает эпоха «Востока». Так имеет ли смысл модернизироваться по западному варианту, клонящемуся к закату?

По мысли Александра Панарина православная цивилизация может не только дать ответ Евроатлантике, но и стать альтернативой западному варианту модернизации и глобализма. Это возможно по нескольким причинам. Благодаря греческому ядру, хотя подавленному и преданному, православная цивилизация является родственной Западу. Соответственно, она может фактически изнутри критиковать евроатлантический мир, предлагаемый им глобальный проект. 

Важна и ещё одна вещь. Запад в своё время сделал рывок благодаря обращению к античности. Также может поступить и православная цивилизация.  Задача «православного проекта» – переинтерпретировать эмансипаторский проект европейского модерна, избавившись от его гедонистическо-индивидуалистической, потребительской направленности[11]. Православие способно противопоставить Западу свой вселенский проект,  подрывающий Евроатлантику изнутри, благодаря общим корням. 

Таким образом, православная традиция, базирующаяся на античном наследии, как и Запад, а также на византийском «вселенском проекте», является наиболее оптимальным ответом на вызов западного глобализма, а также и вариантом модернизации для нашей страны. 

С одной стороны, в рассуждениях Панарина есть моменты, с которыми можно согласиться. В современной российской, и не только, литературе, существует критика как теневых сторон модернизации[12], так и политики вестернизации. Есть исследователи, констатирующие опасность раздувания идеи прав и свобод человека[13]. Панарин прав, что непродуманная модернизация может вести к архаизации и одичанию. 

Говоря о третьем варианте модернизации, Александр Панарин верно отметил одну тенденцию: последнее десятилетие происходит своеобразный подъём Востока, что выражается в стремительном развитии Китая и Индии. В связи с этим даже некоторые азиатские политологи предлагают свой вариант – «азиатизацию» или «остернизацию», порой амбициозно заявляя: «Азиатские ценности –  это универсальные ценности. Европейские ценности – это европейские ценности»[14]. Возникают идеи «модернизации без вестернизации» (С. Эйзенштадт). А в Евроатлантике уже возникают мрачные прогнозы о мире без Запада, о восхождении Китая[15]. 

Американский исследователь Мартин Жак даже пишет, что в мире формируется множество разнообразных конкурирующих моделей модернизации. Специфика ХХI в. будет заключаться в том, что появится т.н. «оспариваемый модерн». 

Не будем сейчас останавливаться на этих тезисах, вызывающих порой полемику. Отметим только один важный момент. На наш взгляд, другие цивилизации могут провести успешно преобразования, так как имеют большой потенциал для развития и реформ в современном мире. Для конфуцианской цивилизации это будет её этика, культ знания, прагматизм, умелое сочетание традиции и инновации, сильная централизованная власть, выступающая инициатором преобразований, стремление социума, его лидеров к достижению общественной гармонии. 

Более того, современные китайские интеллектуалы разрабатывают стратегию глобального лидерства. Она предполагает дальнейшее развитие китаемарксизма, суть которого в сочетании конфуцианской этики и марксизма. Данная концепция должна послужить основанием для консолидации всего человечества: конфуцианская мораль, «должна перестать быть только отвлеченным специализированным «знанием» и стать основополагающей формой жизненного опыта, пронизывающей интенциональные основы любых проявлений жизнедеятельности человечества как целого»[16]. 

Положительной стороной индийской цивилизации в современном мире  исследователи (напр. И. А. Василенко, Л. С. Васильев) называют культ знания, стремление к самосовершенствованию и изучение человеческой психики, наличие политической системы, частично похожей на западную.

Исламской цивилизации имеет существенный демографический потенциал так как в исламском мире среди населения преобладает молодёжь. Добавим также стабильные политически режимы в большинстве стран арабо-исламской цивилизации, которые несмотря на многочисленные потрясения могут справиться с хаосом, навести порядок. Назовём и роль общины (уммы)[17], способной во главе с авторитетным лидером решать стратегически важные задачи. Присоединим к этому и поощрение исламом социальной мобильности, утверждение принципа равенства возможностей для каждого человека. 

Латиноамериканская цивилизация относится к «пограничным», то есть к сочетающим в рамках одной и той же социокультурной системы качественно различные способы разрешения коренных проблем[18]. Эта пограничность также может дать импульс для преобразований. Свою роль, скорее всего, должны сыграть и «индейский ренессанс» в Ибероамерике и «левый поворот», свидетельствующие о поиске цивилизационной идентичности, и попытках выработать свою стратегию модернизации.

Таким образом, мы видим, что тезис Панарина частично можно считать оправданным: другие цивилизации имеют потенциал для своего развития. Центром этого развития, аккумулирующим межцивилизационное взаимодействие, может стать Индийский океан. Он с древнейших времён являлся связующей артерией между цивилизациями и мегацивилизациями[19]. В наше время Индийский океан – это место пересечения большинства цивилизаций: исламской, индийской, буддистской, конфуцианской, африканской и евроатлантической, и, возможно в отдалённом будущем, океанийской. Возрастание роли Индийского океана сейчас – не случайный факт, а вполне закономерное явление, говорящее о постепенном возвращении Китаем и Индией утраченных в XV в. позиций, и подтверждает одну из мыслей Александра Панарина о «реванше Востока»[20]. 

Вместе с тем, «модернизационная теория» А. С. Панарина вызывает и много вопросов. Сложно согласиться с тезисом о том, что главными двигателями модернизации на Западе являлись маргиналы. 

Дискуссионна и мысль, что преобразования в странах не-Запада проводятся, в основном, с целью перекачки ресурсов и т.п. В каких-то случаях речь идёт просто о догматиках, слепо верящих, что сплошное заимствование западного опыта поможет их стране. Это как раз и отвечает на вопрос, почему  нравственно впечатлительные, заражённые идеей справедливости деятели потом наносили вред своему обществу.

Можно согласиться и с критикой им гедонистического типа личности, порой возникающего в процессе модернизации. Но появление такого типажа можно считать и случайным следствием заимствованием у Запада его положительных моментов. Кроме того, подобный типаж возникает в разных цивилизациях в определённые исторические эпохи.

Рассуждения Панарина строятся, как правило, на узкой эмпирической основе. Если брать политику вестернизации, то тут речь идёт, главным образом, о России. Критикуя «вестернизаторов», «модернизаторов», автор словно не замечает иных стран. Говоря о столкновении Традиции и Модерна в её рамках, автор мог обратиться к эпохе буржуазных революций в Евроатлантике. Также материал для размышлений даёт  Гражданская война в США 1861-1865 гг., являвшаяся, помимо прочего, и столкновением старых консервативных традиций (Юг) с новой эпохой буржуазных отношений (Север). По крайней мере, пищу для размышлений все эти события предоставляют и, частично, укладываются в концепцию А. С. Панарина, но остаются им незамеченными. Отсюда его выводы и обобщения выглядят относительно абстрактными. В целом проблема западной модернизации как таковой является дискуссионной, неоднозначной и выходит за пределы данной статьи.

Возражения вызывает и тезис Панарина о критике феномена империи в современном западном интеллектуальном сообществе. На протяжении «нулевых» появилось несколько теорий «империи», выдвинутых М. Хардтом и Х. Негри, Ж. Коломером, П. Ханной[21]. Скорее неприятие термина империя начинает наблюдаться в китайской политической мысли, где данной категории противопоставляется понятие «держава»[22].

Добавим, что не все либералы отрицают и социальное государство. Примечательной в этом плане выглядит книга Пола Кругмана[23].

Возникает вопрос и по поводу категориального аппарата, которым исследователь оперирует при описании процессов модернизации. Насколько адекватными являются понятия: «Море», «Континент», «Пират», «Кочевник», «Пахарь»? Последние три категории могут являться определёнными типажами элиты отдельной страны. Но увязывать эти архетипы с целыми континентами, возможно, представляет собой чрезмерное обобщение.

Не совсем ясно, какие именно регионы следует относить к Морю или Континенту. Как правило, евразийцы, взглядов которых А. С. Панарин придерживался определённое время, относят к Морю евроатлантическую цивилизацию. Возникает вопрос: Европа всегда была Океаном или только после эпохи Возрождения?  К чему можно отнести Латинскую Америку, Африку?

Смущает и объединение Панариным, как и евразийцами, всего многообразия цивилизаций в единое понятие «континент», и выделение только одной цивилизации в категорию «океан». Помимо того, что по непонятным причинам разнообразные народы объединяются в единую категорию, возникает и подозрение в создании автором «чёрно-белой» картины происходящего. Это можно назвать европоцентризмом наоборот. Раньше «прогрессивный» Запад противопоставлялся «регрессивному» Востоку. Теперь «традиционный» Континент противостоит «пиратскому» Морю. Используется тот же метод, только меняются знаки и чуть меняется категориальный аппарат. 

Таким образом, несмотря на ряд интересных, оригинальных идей, в «модернизационной» теории А. С. Панарина есть и слабые места. Во-первых,  определённая публицистичность работ философа, апелляция к недавнему историческому опыту страны. Во-вторых, чрезмерная абстрактность создаваемых образов, узкий эмпирический материал. В-третьих, не всегда адекватное оперирование терминами. В-четвёртых, присущее порой его работам чёрно-белое восприятие действительности, определённый схематизм. Возможно эти и ряд других моментов, помешали философу создать более фундаментальную концепцию. 

Мы не исключаем, что Александр Панарин мог переосмыслить некоторые свои выводы, по иному взглянуть на проблему модернизации. Однако преждевременная смерть прекратила его творчество. Вместе с тем, пусть даже и спорное, наследие Александра Сергеевича Панарина, на наш взгляд, остаётся востребованным для современной России, усиленно ищущей выход из тупика (в том числе и интеллектуального) в котором она оказалась.


[1] Панарин А.С. Политология. О мире политики на Востоке и на Западе. М., 1999. С. 313.

[2] Панарин А.С. Глобальное политическое прогнозирование в условиях стратегической
нестабильности. М., 1999.С. 79.

[3]  Панарин А.С. Россия в циклах мировой истории. М., 1999. С. 132.

[4] А.С. Панарин в данном контексте просто указал про противопоставление Западом себя окружающему миру, но мы продолжили его мысль. Общеизвестно, что именно с эпохи Возрождения началось критическое отношение к Средневековью, как к мрачному времени. В пику ему противопоставлялась античность.

[5]  Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в ХХI  веке. М., 2003. С. 55.

[6]  Панарин А. С. Глобальное политическое прогнозирование…С. 220-221.

[7] Панарин А. С. Глобальное политическое прогнозирование… С. 67.

[8]  Панарин А. С. Глобальное политическое прогнозирование…С. 131.

[9]  Панарин А. С. Стратегическая нестабильность в ХХI  веке. С. 169.

[10]  Панарин А. С. Стратегическая нестабильность в ХХI  веке. С. 171.

[11] Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2003. С. C. 211, 476, 480-481, 483, 205-206, 532.

[12] См. напр.: Дугин А.Г.  Что такое модернизация  // Политический класс. 2009. № 1. с.60-65.
   
[13]  См. напр.: Трушков С.А. К вопросу о природе прав человека // Вопросы новой экономики.
2013. №  3. С. 99 – 102.

[14] Цит. по: Хантингтон С. П. Столкновение цивилизаций. М., 2003. С. 161-162.

[15] Jacques M. When China Rules the World. The Rise of the Middle Kingdom and the End of the Western World. London, 2009. .

[16] Мигунов Н.И. Геостратегия в контексте китайского геокультурного дискурса // Геополитика и безопасность. 2011. № 3. С. 54.

[17]  Хорос В.Г.  Цивилизации сегодня // Мировая экономика и международные отношения, 2008.  № 9. С. 91.

[18] Шемякин Я.Г. 2001. Специфика латиноамериканской цивилизации. Обзор. / Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия: Учеб. Пособие для студентов вузов / Сост. Б. С. Ерасов. М, 2001. С. 454.

[19] Мегацивилизации – крупные цивилизационные суперсистемы, основанные, в первую очередь, на общности происхождения и ценностной близости.

[20] Мы бы сказали не «реванш Востока», а «реванш Индо-тихоокеанской мегацивилизации».

[21]  Ханна П. Второй мир. М., 2010;  Хардт М., Негри А. Империя. М, 2004; Josep M. Colomer. 2008. Bringing the Empire Back.
   
[22] См. напр.: Чжао Хунвэй. Китайская дипломатия в контексте процессов взаимовлияния и соперничества в Восточной Азии // Аналитические записки. Январь 2007. Выпуск 1 (21). С. 11.
    
[23] Кругман П. Кредо либерала. М., 2009.