Русская Idea публикует препринт готовящейся к выходу книги историка, специалиста по Британской империи первой половины XX века Морганы Девлин «Страх и ненависть в Форин Оффисе» (издательство «Пятый Рим»). Книга представляет собой ретроспективу внешней политики Великобритании в предвоенное десятилетие с начала 1930-х гг. и до 3 сентября 1939 года, а также рассказывает об основных европейских дипломатических событиях того драматичного периода.
К маю 1935 года стала очевидна необходимость реорганизации Национального правительства. МакДональд был уже серьезно болен и не мог более быть премьер-министром. Стенли Болдуин, его естественный преемник, до этого будучи вторым лицом Кабинета, теперь тоже был не в лучшей своей форме. Но все же он решил не уступать дорогу другому, а в финальный третий раз занять дом номер 10 по Даунинг-стрит.
При консерваторе-премьере сохранять либерала-Саймона министром было уже нецелесообразно. К тому же Саймон за почти четыре года службы в министерстве иностранных дел был утомлен не только внешней политикой, но и бесконечными интригами в стенах Форин Оффиса.
Разумеется, Иден рассчитывал, что должность главы министерства иностранных дел у него в кармане, но Болдуин поспешил остудить его пыл. Сам Энтони Иден позже рассказывал, что лично отказался от поста, сознавая, что все еще слишком молод и что его назначение будет неправильно понято. На деле же он заявил Болдуину, что если ему не дадут Форин Оффис в единоличное владение, то он не хотел бы вовсе в нем работать, т.к. не желает более играть вторую скрипку[1]. Гораздо проще ему было выйти из правительства вообще. Болдуин тогда сказал, чтобы Иден спокойно ехал в Женеву, и что они вернутся к этому разговору после его возвращения.
Вернувшись, Иден был встречен секретарем Кабинета министров Морисом Хэнки[2], который поздравлял его с назначением на пост главы Форин Оффиса. Радостный Иден влетел в Палату Общин, но там был пойман возвышенно-трагичным Болдуином, который провел его к себе в парламентский кабинет и, со вздохом грусти, объявил, что министром иностранных дел станет Сэмуел Хор – бывший министр авиации и министр по делам Индии. Идена же С. Б. просил не покидать Форин Оффис и все-таки остаться там, сохраняя портфель министра по делам Лиги Наций. Естественно, «гламурному мальчику» это категорически не понравилось. Он сопротивлялся, говорил, что это не эгоизм толкает его отказываться от должности, а трудности, возникающие при подобном двоевластии.
Болдуин отправил Идена переговорить непосредственно с Хором. Иден остался недовольным беседой и с ним. Хотя Сэм Хор был радушен и обещал, что будет максимально прислушиваться к мнению Идена, что они будут с ним жить душа в душу и никаких ситуационных разногласий между ними не случится.
В итоге Идену все-таки пришлось согласиться с предложенным раскладом, но обиду он затаил. И на Болдуина, который увел у него заветный пост. И на Хора, которому этот пост передали, хотя, по мнению Идена, разумеется, он не обладал ни должным опытом, ни репутацией[3], и на Невилла Чемберлена, который в действительности стоял за назначением Сэма Хора главой Форин Оффиса.
Сэмуел Хор был давним другом министра финансов и зарекомендовал себя в первую очередь честным тружеником еще в первых правительствах Болдуина. Чемберлен всегда высоко оценивал способности Энтони Идена в дипломатии восточного направления, поэтому настаивал, чтобы именно он поехал в Москву, Варшаву и Прагу в начале 1935 года. Назначение Хора не было личной шпилькой молодому дипломату.
Хор с Чемберленом абсолютно сходились во мнении и о перевооружении страны, и относительно курса сближения с диктаторами, который был необходим ввиду катастрофической военной несостоятельности Британской империи. Сам Хор комментировал это так: «Страна все еще находилась во власти иллюзии, что британской политике не нужна военная поддержка, что наш престиж был так же неприступен, как в эпоху королевы Виктории, и что Гитлер и японцы просто упадут в обморок от нашего великолепия»[4]. Такое сознание британской общественности осложняло в первую очередь работу министра финансов, который закладывал в бюджеты все новые и новые средства для перевооружения.
Делом Хора было объяснять эти меры международной общественности. В Лигу Наций как гаранта европейской и мировой стабильности он также уже не верил: «Коллективная безопасность, эта панацея лейбористской партии от всех бед, прекратила быть и коллективной, и безопасной».[5]
Но для начала Хору нужно было как-то урегулировать отношения с Иденом. Он искал посредничества Болдуина как руководителя и лидера правительства, но С. Б. ужасно надоели иностранные дела. Он был столь не осведомлен о них, что всегда зевал, когда его одолевали надоедливыми вопросами о внешней политике[6]. Хора он послал «уладить с молодым человеком все напрямую»[7].
Вызывал осложнения новый статус Идена, который номинально считался «министром без портфеля»[8], но фактически имел статус «министра с портфелем по делам Лиги Наций». При таком статусе он не мог довольствоваться парламентским секретарем Боббети Кренборном, ему нужен был министерский секретарь, в общем, разбирательство с этой статусной волокитой отняло у Сэма Хора первую неделю в его новой должности, которую по сути он должен был потратить на военно-морское соглашение с Германией.
Страдал Хор и от общей атмосферы Форин Оффиса. До этого он четыре года работал министром по делам Индии в отдельном крыле с небольшим штатом команды. Когда же он получил назначение на пост министра иностранных дел, он остался не в восторге от своего офиса «обширного и продуваемого насквозь со слишком большими окнами, которые невозможно открыть или занавесить, с письменным столом посреди комнаты, в которой велись трудные разговоры, но царила атмосфера претенциозной комнаты отдыха»[9].
Хотя более всего Хора нервировали интриги: «Все были возбуждены. Казалось, не выработано никакого общего мнения по основным вопросам. Люди с диаметрально противоположными взглядами давили на меня, порой с нетерпимостью и буквально религиозной ненавистью»[10].
Кипеж среди дипломатов был вызван слухами о возможной реорганизации Форин Оффиса, преобразовании его в какую-то новую систему государственной службы. Эти разговоры, естественно, не вызывали поддержки у служащих министерства иностранных дел, которые не желали менять порядки своего бастиона, а, скорее, добились бы ликвидации тех, кто желает подобного.
С налета взял Хора в оборот и постоянный заместитель главы Форин Оффиса Роберт Ванситтарт. Он последовательно выступал за перевооружение, но категорически не собирался идти на уступки Гитлеру и был воинствующе анти-германски настроен. Подходил срок перезаключения англо-германского военно-морского соглашения. Истоки его уходили еще в начало 1920-х гг., когда на Вашингтонской конференции[11] было согласовано ограничение флотов. С тех пор были неоднократные попытки пролонгировать это соглашение и определить процентное отношение германского флота к британскому. Для переговоров в Лондон прибыл Иоахим фон Риббентроп и ждал каких-то ответов от Форин Оффиса.
Форин Оффис не отвечал, т.к. хотел согласовать с другими государствами свои планы относительно флота. Но если Вашингтон ответил сразу и положительно, Япония также поддержала проект, и даже Италия, с которой отношения из-за Абиссинии уже ухудшались, направила деликатный ответ ни о чем, то тянула время Франция.
Ее премьер-министр Лаваль был озабочен очередным внутриполитическим кризисом, но не только это было причиной промедления. Франция категорически не хотела позволять Германии любое перевооружение. Раздираемая бесконечными внутренними проблемами, она была слаба и просто-напросто боялась Рейха. Париж не понимал или не хотел понимать, что Рейх и так перевооружится. Повлиять в этом плане на Гитлера было невозможно, но возможно было ограничить его намерения договорами.
Именно это понял Сэм Хор, который волевым решением надавил на Кабинет министров 11 июня, чтобы тот проголосовал за подписание англо-германского соглашения, ограничивающего германский флот 35% тоннажа флота британского. И все-таки прошла еще неделя, прежде, чем все было закреплено официально. За эту неделю французы так и не удосужились прислать британскому правительству свой ответ. В итоге военно-морское соглашение было подписано 18 июня 1935 года, полный его текст в Приложении 1.
Помимо указанных ограничений, оно также предусматривало обязательные консультации и наблюдения военно-морских штабов Британии и Германии, что позволяло абсолютно легально иметь отчеты о ходе увеличения немецкого флота. Плюс Германия обязалась принять международные правила ведения подводной войны. Соглашение, таким образом, рассматривалось обеими сторонами как основа для дальнейшего плодотворного сотрудничества и однозначный успех. Только Энтони Иден, без участия которого это соглашение стало возможным, был категорически недоволен тем, что Британия все решила без согласования с французской стороной, таким образом, делая отношения с Парижем еще более шаткими[12].
Французская пресса неистовствовала и развернула широкую антибританскую кампанию. Отношения между странами стали прохладными, что играло на руку уже не только Гитлеру, но и Муссолини. Портить отношения с дуче Британии было никак нельзя. Дружественный итальянский флот в Средиземноморье был необходим, т.к. позволял перенести значительные британские военно-морские силы на Дальний Восток с его неспокойной обстановкой.
Ко всему прочему из-за проблемы Австрии после убийства нацистами канцлера Дольфуса[13] у Муссолини были очень плохие отношения с Гитлером, что опять же устраивало Великобританию более, чем полностью. Союз двух диктаторов стал бы последним, что гарантировало спокойствие Европе.
Хор был знаком с Муссолини еще по Первой мировой войне. Он служил в военной разведке и встречался с будущим дуче во время битвы при Капоретто[14], когда Хор передавал Муссолини средства для агитации нежелающих более воевать итальянцев. Министр иностранных дел решил использовать эти воспоминания о тогдашнем сотрудничестве и написать Муссолини письмо, напоминая о тех славных днях и былой молодости обоих. Также Сэм Хор хотел напомнить о том, что они могли работать вместе тогда, а значит, смогут работать и сейчас. Дуче передал ответ через посла Гранди, который характеризовал документ как «очень личный и недипломатический»[15].
Линию хороших англо-итальянских отношений поддерживал и Роберт Ванситтарт, который видел в союзе с Муссолини отличный противовес гитлеровской Германии. Втроем Сэм Хор, Ванситтарт и Иден в начале июня обсуждали эти вопросы и пришли к выводу, что ругаться с Италией в любом случае не стоит. Втроем же они придумали план, по которому Абиссинии обещали отдать небольшой кусочек британского Сомали в качестве компенсации за те территории, которые отойдут Италии. Этот план был передан британскому послу Перту[16] в Рим, а устно договариваться с Муссолини должен был поехать Энтони Иден.
К вящему неудовольствию последнего, полученный план Перт горячо одобрил, как минимум, для дуче это стало бы демонстрацией того, что Британия готова на решительные шаги. Иден все еще лелеял обиду на оскорбительные выпады итальянских СМИ в его адрес и перспектива жертвовать пусть и маленькой территорией британской пустыни ему не улыбалась.
Понимая, что от такого нового курса он вряд ли уже отговорит коллег и правительство, Иден, недолго думая, слил в британскую прессу этот план накануне своего визита в Рим. Сделал, даже не особенно таясь, через все того же своего секретаря Боббети Кренборна[17]. Воскресные газеты во всех подробностях рассказывали детали британских предложений и, естественно, вызвали небывалый переполох. Общественность слилась в едином порыве сохранения территориальной целостности Империи и заклеймила правительство отступниками и предателями.
Сэм Хор обалдел от произошедшего более остальных. Во-первых, именно его терзала Палата Общин, во-вторых, он не привык к таким поступкам своих подчиненных. Он определил источник утечки и даже пошел к премьер-министру, чтобы тот помог «наказать преступника». Но Болдуин только отмахнулся, для него-то такие повороты были совсем не в новинку.
Муссолини и так был не в восторге от британского плана. Благодаря сомалийскому перешейку, Абиссиния получала бы выход к морю, следовательно, порты и пр. Все это привело бы к росту ее военной мощи, считал дуче. Он высказал эти соображения Идену, который приехал к нему в июне 1935 года. Иден же продолжал делать упор на Лигу Наций, которая без британского плана никогда не одобрила бы итальянских действий. Муссолини говорил, что британский план – это просто роскошный подарок для Абиссинии. И такие подарки и его, и Италию, в конце концов, просто обижали. Хотя он верил в благородство британских намерений, но видел и печальные последствия. Он говорил также о том, что Италия очень много сделала для Европы, о роли своей страны в мировой войне.
Иден продолжал гнуть свое, все разговоры сводя к Лиге. В итоге Муссолини сказал, что хотя Италия пока и не собирается ее покидать, если абиссинский вопрос не будет улажен в ее пользу, то держаться за Лигу Наций она не станет. Когда Иден упомянул о позиции Франции, Муссолини ответил, что у него был Лаваль и фактически гарантировал ему свободу действий в Абиссинии. Здесь Иден уже не на шутку рассердился, прервал дуче, сказал, что когда Лаваль ему передавал этот разговор, то речь шла об экономических свободах, а не о том, что Муссолини может теперь делать все, что ему вздумается, в Африке.
Тяжелый разговор продолжился на следующий день. Были извлечены карты, Иден и Муссолини обсуждали колонии, запасы минералов Адовы, золото Джиммы[18], но вновь не смогли ни о чем договориться. Зацикленность Идена на Лиге Наций только злила Муссолини, который в итоге бросил «хороша же будет Лига, если Италия из нее выйдет, а Абиссиния останется». На прощение Иден сказал, что категорически разочарован этим разговором, а выйдя от дуче, добавил встречавшему его Стрэнгу[19]: «Он не джентльмен»[20]. Сам Муссолини также остался недовольным данными переговорами: «Мы поняли, что мы враги», – сказал он своей жене. – «Я временно, а он – заклятый враг Италии»[21].
Недовольны таким поворотом событий были и в Лондоне. И министр иностранных дел Хор, и все остальные, казалось, понимали, что шанс на нормализацию абиссинского вопроса теперь уже упущен и последствия будут самыми неблагоприятными. Один только Иден был доволен, что больше ему не придется терпеть угнетающего итальянского диктатора.
После Рима Энтони Иден отправился в Париж, где имел неординарную встречу с премьер-министром Лавалем. При обсуждении итало-абиссинской ситуации, француз выслушал все доводы Идена, согласился с тем, что без Лиги решать этот вопрос нельзя, а потом спросил, не рассматривает ли правительство Его Величества вариант итальянского протектората над Абиссинией?
От такого поворота событий Иден чуть не упал в обморок. Если раньше шла речь о предоставлении Италии некоторых территорий, то теперь французское правительство предлагало передать ей всю африканскую страну под контроль. Зато император Абиссинии сохранил бы ее целостность, – радостно пояснял коварный Лаваль. Иден отвечал, что такого варианта он, естественно, даже не обсуждал с Муссолини, но ответил, что при подобном раскладе, африканский император вряд ли добровольно перейдет в протекторат, а будет отчаянно сопротивляться этому. Обеспокоенный французским пируэтом Иден 27 июня возвратился в Лондон.
Лондон, в свою очередь, был обеспокоен анти-итальянской позицией Идена. В июле Чемберлен записал в дневник: «После визита Идена в Рим стало ясно, что Муссолини решил съесть Абиссинию, независимо от соглашений, гарантий и договоров. <…> Но если, в конце концов, Лига продемонстрирует, что неспособна к эффективному вмешательству, не остановит эту войну, будет практически невозможно поддерживать идею о том, что существование Лиги Наций оправдано вообще»[22]. Действительно, итало-абиссинская проблема должна была стать для Лиги Наций решающим испытанием на прочность, и, как мы увидим позже, испытанием фатальным. В конце июля итальянский посол граф Гранди сказал Чемберлену, что все еще есть два месяца до начала каких-либо активных действий в Африке со стороны Италии[23].
Остававшийся все это время без Идена Сэм Хор вряд ли успел соскучиться по своему молодому коллеге. В связи с обострением итало-абиссинской проблемы к нему один за одним потянулись послы, выясняя, чем это все может обернуться и что предпринимает Британская империя. Неоднократно он также беседовал с Гранди, который, казалось, лучше многих понимал необходимость сохранять хорошие англо-итальянские отношения.
Принимал Хор и представителей собственных британских доминионов, которые осторожно намекали, что если вдруг метрополия из-за африканских притязаний Муссолини решит ввязаться в войну, они, разумеется, никакой поддержке Короне не окажут. Эту мысль доминионы в принципе уже лоббировали, и с каждым следующим годом она будет звучать все громче и громче, чем отчасти и будет мотивировано начало политики умиротворения.
Примерно те же слова Сэму Хору лично повторял и Его Величество Георг V: «Я – старик. Я уже прошел через одну мировую войну, и вы должны сделать все, чтобы не допустить второй», – говорил он министру иностранных дел летом 1935 года[24]. И Хор искренне пытался выполнять этот наказ своего короля. Он советовался с коллегами по Кабинету, спрашивал мнение даже оппозиционных тори – Черчилля и Остина Чемберлена, но все повторяли ему одно и то же: Британия единолично не должна решать этот вопрос, ищите давление на Францию, идите в ее фарватере.
Позиция Франции об итальянском протекторате была уже озвучена Лавалем, но не встречала отклика у британцев, а у Энтони Идена особенно. По этой причине последний впадал в ожесточенные споры с Ванситтартом, который был готов на любые уступки Италии, лишь бы держать ее на стороне Британии и не толкать в объятия Гитлера.
Видя, что в Форин Оффисе его не любят и не понимают, Иден тогда уехал в Женеву, где встретился с итальянским представителем Алоизи и с французом Лавалем. Ничего определенного, кроме того, что война между Италией и Абиссинией будет неважным предприятием, они не решили. Из Лондона Идену телеграфировал Хор, чтобы тот настаивал на новых трехсторонних (Британия-Франция-Италия) переговорах.
Муссолини на удивление не отверг эту идею, а поддержал, хотя сам в переговорах участвовать отказался, предпочитая действовать через своих представителей Черутти[25] и все того же Алоизи. Для того чтобы не портить отношения с Римом окончательно, Хор добился, чтобы компанию на таких переговорах «гламурному мальчику» составил Ванситтарт, работой которого было приглядывать за Иденом и усмирять его анти-итальянские порывы.
Эти трехсторонние переговоры в Париже, начатые в середине августа, казалось, вселяли надежду, что не все еще потеряно. Действительно, терять еще оставалось многое, в частности, престиж Лиги Наций, о котором так беспокоился Иден.
В первый же день переговоров делегаты зашли в тупик. Итальянские требования содержали в себе аннексию всех неамхарских территорий и установление итальянского мандата над остальной частью Абиссинии. Если Лаваль был еще готов частично согласиться на это, то Иден отвечал категорическим отказом, и Ванститтарт его от этого никак удержать не сумел. После трех дней бесконечных разговоров делегаты разошлись, так ничего и не добившись.
Иден направил взволнованную телеграмму Хору, чтобы тот лоббировал увеличение активности британского флота в Средиземном море, а сам, вернувшись в Лондон, имел беседу об этой ситуации с Дэвидом Ллойд Джорджем. Тот, хотя все это время и говорил о том, что Британия не должна вмешиваться в итало-абиссинский конфликт и, тем более, вмешиваться военным образом, посоветовал Идену отменить эмбарго на поставки оружия Абиссинии. Эта идея очень понравилась «гламурному мальчику», который рассудил, что если у Италии есть все для войны с Абиссинией, то несчастному рабовладельческому королевству запрещено даже продавать оружие. От такой несправедливости у Идена защемило сердце, и он стал продвигать это, без сомнений, гениальное решение. К сожалению, сочувствие этой идее он обнаружил только у своего верного Боббети Кренборна. Ванситтарт и Хор послали его с подобными предложениями прогуляться в Сент-Джеймский парк и подышать свежим воздухом.
Ситуация осложнялась тем, что в Лондоне к концу августа не осталось никого из ведущих министров. Болдуин уже давно был в отпуске, даже вечная «рабочая лошадь» Кабинета Невилл Чемберлен, переутомленный составлением очередного бюджета, уехал в Швейцарию лечить подагру. Там его настигли письма Сэма Хора, который остро нуждался в совете: «Мне чрезвычайно жаль беспокоить Вас в Швейцарии. Однако Кабинет неизбежно должен собраться 27-го числа, и я очень надеюсь, что, хотя это и невыносимо неудобно, но, может быть, Вы могли бы возвратиться пораньше. Стенли (Болдуин – М. Д.) уже обещал вернуться, и мне важно, чтобы Вы тоже приехали. Я полагаю, что мы сделали все возможное, чтобы шагать в ногу с французами и не сделали ничего, чтобы спровоцировать итальянцев. Тем не менее, во время написания этих строк, мне кажется, что итальянцы будут совершенно неблагоразумны, и в результате в Лиге в начале сентября разразится первоклассный кризис. Кабинету срочно необходимо рассмотреть, каким должно быть наше поведение при двух возможных обстоятельствах: (1) французы полностью нас поддерживают; (2) французы отступают. Также срочно Кабинету нужно рассмотреть, какие приготовления должны быть сделаны, чтобы встретить возможную итальянскую агрессию. Относительно последнего вопроса я в большом затруднении.
<…> В сложившейся ситуации мне казалось, что я могу сделать не больше, чем заставить начальников штабов и комитет планирования исследовать существующее положение и предоставить Кабинету право выбирать, какие меры могут быть приняты. Мне прислали отчеты, и Вы получите их вместе с этим письмом. Это даже при опасном риске промедления лучше всего отсрочит любое действие до заседания Кабинета.
Как Вы можете догадываться, от других я получаю минимальную помощь. Стенли думает только о своем отпуске и необходимости держаться в стороне от всех этих дел любой ценой. Рэмзи (МакДональд – М. Д.) написал мне любопытное и почти неразборчивое письмо, в котором предупреждал обо всех опасностях. Но он занял итальянскую сторону и сделал удивительное предположение, что итальянцы, вероятно, в будущем станут великими конкурентами нашей Империи и почти наверняка будут сильнее, чем мы. Вне Кабинета общественное мнение значительно укреплено против Италии, газеты, даже «Бирмингем пост» становятся обеспокоены относительно эмбарго на поставку оружия и никудышной эффективности Лиги. <…> Если мы примем безразличное отношение Стенли или проникнемся паникерством Рэмзи и малодушно сдадим все итальянцам, мы получим худший из возможных вариантов. Я уверен, что наша линия должна идти бок о бок с французской, и теперь в Женеве мы должны действовать вместе с ними. Могу добавить, что Иден и Ванситтарт или по отдельности или оба собираются навестить Стенли в Экс-ан-Провансе на этой неделе. Если Вас не затруднит, пришлите мне, какие-либо предложения или критические замечания, которые придут Вам на ум»[26]. Получив такое взволнованное письмо, Чемберлен немедленно сорвался из Швейцарии в Лондон.
Пока Хор ждал министра финансов, он размышлял о том, что еще можно провернуть в такой непростой ситуации. Тут-то его и настигла гениальная мысль: перевести политический конфликт в разряд экономических интересов, ведь как бы Муссолини ни упирал на политику, Абиссиния ему нужна была, в первую очередь, ввиду ее природных ресурсов. Примчавшийся из Швейцарии Чемберлен горячо поддержал идею Хора и начал составлять проект создания зоны свободной торговли для европейских колоний Центральной Африки бассейна реки Конго, что обеспечивало бы доступ к сырью всех, кто мог за него заплатить.
В это же самое время по дороге в Женеву Иден обсуждал с Лавалем также экономический вопрос: он ратовал за введение экономических санкций против Италии в случае неблагоприятного исхода возникшего кризиса. Лаваль волновался, что санкции такого рода могут привести к войне. Иден же был убежден, что они сохранят хотя бы престиж Лиги Наций, который и без того был уже подорван.
Хор в Лондоне готовил речь, которую должен был зачитать в Женеве на Ассамблеи Лиги. Помогал ему в этом Ванситтарт, ухватившийся за возможность направить международные усилия в новое русло. Наконец, когда текст речи был составлен и утвержден и Чемберленом, и Болдуином, Сэм Хор полетел в Женеву.
Там он сперва встретился с Лавалем. Это было их первое личное знакомство. «Когда его сальные волосы, грязный фрак и изворотливый взгляд перестали смущать меня, я не мог сдержать восхищения быстротой его универсального ума. Несколько раз, и особенно во время кризиса 1931 года, когда по его собственному распоряжению он послал в Лондон три миллиарда франков золотом из Банка Франции, чтобы стабилизировать покупательную способность фунта, он был очень полезен Великобритании. Все знали, что он был хитрым интриганом, но в то же время он всегда был очень остроумен и был нам нужен»[27]. 10 и 11 сентября они обсуждали возможные действия и, казалось, достигли большего понимания, чем ранее достиг Лаваль с Иденом.
Иден в это время вместе с Боббети Кренборном изучал речь Хора, которую тот им любезно предоставил. Сила речи впечатлила даже таких лихих дипломатов, но они опасались, что столь резкими заявлениями, Британия может выйти за пределы Устава Лиги. Они тут же стали уговаривать министра иностранных дел внести поправки в выступление, но Хор был непреклонен, указывая на то, что речь одобрена Кабинетом. Глава Форин Оффиса в это время мучился от артрита, поэтому сцена его прохода к трибуне, с которой он произнесет самую знаменитую свою речь, была весьма трогательной: опираясь на трость, он хромал между рядов делегатов и, наконец, занял свое место.
«Лига – это то, что ее участники делают ею. <…> Лига в настоящее время слаба, потому что ее состав неполон. Никаких успехов не было сделано по разоружению, и при этом не предпринималось никаких попыток изменить статус-кво, чтобы удовлетворить новые потребности или возникающие требования. <…> Если уж бремя нужно нести, то его нужно нести коллективно. <…> Безопасность многих не может быть обеспечена усилиями некоторых. <…> Что-то должно быть сделано, чтобы устранить причины возможной войны. Лучшим средством будет позволить всем странам получить сырье, которое требуется для их существования. <…> Именно к принципам Лиги, а не к какому-то конкретному явлению, британская сторона всегда демонстрировала свою приверженность. Лига существует в соответствии с ее точными и явными обязательствами, и моя страна существует вместе с нею для коллективного поддержания Устава <в этом месте Хор сделал паузу и повторил слово ‘коллективного’ – М.Д.>, в целом, и особенно для устойчивого и коллективного сопротивления всем актам неспровоцированной агрессии».
Речь имела грандиозный эффект. Хотя основной целью Хора было вернуть всех в русло коллективной безопасности и расширить экономическое пространство, слова его кто как только ни толковал. Иден лично подслушал разговор в кулуарах после речи британского министра, где один делегат Лиги Наций говорил другому, что теперь-то Британия точно нападет на Италию[28].
На Хора один за одним посыпались предложения тут же закрыть Суэцкий канал, чтобы перерезать Италии (а заодно и всем остальным странам, в частности, США, которые даже не были членом Лиги) торговую артерию[29]. Категорически отвергнув подобные «смелые решения», Хор уехал в Лондон, оставив Идена в Женеве без присмотра.
Заволновалась и Италия, а успокаивал ее представителя в Лиге Наций Алоизи французский премьер Лаваль. Он заверил, что Суэцкий канал никто не будет закрывать, а вот экономическая блокада в случае неправомерных действий Италии была со стороны Великобритании возможна. «В конце концов, вы не можете заставить англичан покупать горгонзолу и кьянти, если они не захотят этого делать», – пояснял француз[30].
После отъезда Хора, Иден с Лавалем продолжали обсуждать возможные санкции. Лаваль говорил о том, что будет следовать в фарватере Великобритании, но просил бы Лондон быть помягче и максимально эти самые возможные санкции сократить. Иден телеграфировал об этом Хору, предлагая не идти на уступки, а выработать такой проект санкций в случае печального исхода ситуации, чтобы у Муссолини не было никакого желания покуситься на Абиссинию.
Из Лондона пришел «экстраординарный и неожиданный»[31] для Идена ответ, в котором говорилось, что, наоборот, Британия должна идти в фарватере Франции, и если Лаваль захочет жестких санкций, то это будет целиком и полностью на его ответственности за решение, к которому Британия присоединится, но не будет зачинщицей.
Хор, посовещавшись в Лондоне со старшими товарищами, решил прекратить мириться с хитростью отдельных частей тела месье Лаваля, который то и дело прикрывался намерениями Великобритании. Идена, естественно, это не устраивало. В ответ на такие капитулянтские указания он тут же послал британскому правительству разгромную телеграмму, где, конечно, подчеркивал необходимость слаженных действий с французской стороной, но и напоминал, что в своей речи Хор говорил о «коллективной ответственности». Британия должна быть лидером в этом вопросе, потому что если лидером станет Лаваль, то у Муссолини будут развязаны руки[32].
Тем временем Лига продолжала совещаться, что же все-таки делать с Абиссинией и Италией. Внутри нее был сформирован т.н. «Комитет Пяти» из представителей стран-участниц Лиги Наций, который и вырабатывал стратегию развития дальнейшего итало-абиссинского урегулирования. Британию представлял в нем Энтони Иден. К 18 сентября Комитет, наконец, завершил свой отчет, по которому Абиссинии предписывалось реорганизовать управление финансами, судопроизводством, образованием и здравоохранением. Иностранные специалисты должны были создать корпус полиции и жандармерии, способной к подавлению рабства, незаконной торговли и пограничных набегов. Экономическому развитию должны были помочь иностранное сотрудничество и лучшие коммуникации. Короче говоря, Лиге рекомендовали предпринять то, что на практике составляло бы мандат для целой страны. Итальянцам при этом могли быть выделены исключительные права.
Невероятно, но, казалось, что даже абиссинское руководство могло бы согласиться на подобные условия в конце концов. Хотя это и грозило обернуться перестройкой всего государства, но, так или иначе, сохраняло его суверенитет. Итальянцы пока не говорили ни «да», ни «нет», Муссолини колебался и даже склонялся в пользу принятия такого решения. Хор направил ему дружественную телеграмму, в которой говорил о том, что в случае печального исхода событий, никакие военные санкции Британия в любом случае не станет применять против Италии.
Надежды на то, что обе стороны примут, пусть и с оговорками, данный проект, все еще были. Испарились они, когда этот самый план по доброй традиции стал достоянием свободной британской прессы. Никогда такого не было, и вот опять Энтони Иден вместе с Боббети Кренборном учинили подобное веселье. Само собой разумеется, Муссолини тут же отверг ставший достоянием гласности план, а Сэм Хор направил Идену телеграмму, где звал того вернуться в Лондон и самостоятельно объяснять Кабинету министров положение вещей.
В это время в Лигу Наций обратился негус (император) Абиссинии Хайле Селассие I[33] с просьбой выслать международных наблюдателей, чтобы те фиксировали возможные факты итальянской агрессии. Идену эта идея очень понравилась, но когда он переправил ее в Лондон, то ответом ему было решительное «нет». Пусть наблюдают другие страны, которые своими стараниями еще не так испортили отношения с Муссолини. 28 сентября Абиссиния объявила всеобщую мобилизацию. На этом фоне Иден, оставив на хозяйстве в Женеве Кренборна, возвращался в Лондон.
В британской столице Кабинет министров исследовал возможности каких-либо уступок дуче, который все еще не предпринимал решительных шагов. Хотя абиссинская мобилизация не то, что намекала, а уже буквально кричала о том, что в ответ на подобный ход Муссолини не станет искать компромиссов.
3 октября Идена вместе с экспертами по Африке, отправили в Париж на переговоры с Кэ д’Орсэ[34], как раз в тот момент, когда граф Гранди посетил Форин Оффис, где нашел Ванситтарта и доложил ему о том, что итальянские войска вошли в Абиссинию.
Итало-абиссинская война началась.
Пока Муссолини бомбил Аддис-Абебу[35], в Париже англо-французское совещание вырабатывало новый план действий, который должен был остановить кровавую африканскую драму. Эксперты сразу сказали, что будет необходим обмен территориями, но Абиссиния должна сохранить свой суверенитет под эгидой Лиги Наций.
После серии встреч был составлен план, который давал Италии обширную зону для исключительного экономического развития на юге Абиссинии, долю в экономическом развитии остальной части страны, но и включал в себя обмен территорией под наблюдением Лиги Наций. Обмен подразумевал для Италии области Тигра, которую итальянские армии уже заняли, а для Абиссинии порт, предпочтительно расположенный на территории, которую уступят итальянцы в Эритрее.
Лаваль считал план недостаточным, чтобы удовлетворить Муссолини, и все время возвращался к альтернативному предложению, которое уступило бы британскую территорию Абиссинии, но запретило бы строительство железной дороги, чтобы не конкурировать с железной дорогой Джибути. Британцы не хотели опять потворствовать Франции.
Лаваль собирался прибыть в Лондон в целях личного убеждения Хора, но Сэм Хор предусмотрительно избегал этой встречи. Во-первых, такой визит дал бы повод разговорам о том, что за спиной Лиги Наций Британия и Франция договариваются об уступках Италии; во-вторых, здоровье Хора стало настолько плохим, что он несколько раз падал в обморок на официальных мероприятиях. Из-за этого он вынужден был выполнить срочный приказ доктора и взять короткий отпуск в Швейцарии, который был запланировал на декабрь.
Иден же из Парижа поехал в Женеву, куда вскоре прибыли генеральный секретарь французского МИДа Алексис Леже[36] и Лаваль. Леже тут же попросил Идена зайти в их резиденцию, затащил его в спальню и уговаривал настоятельно убедить Лаваля в том, что он, Леже, не имеет никакого отношения к выработанному плану действий. Он умолял сказать, будто сопротивлялся его принятию и вообще был против всех иденских агрессивных инициатив в адрес Италии[37].
Дело было в том, что, номинально соглашаясь с введением против Италии санкций, Лаваль очень хотел их максимально отсрочить, а то и не вводить вовсе. От этого страдала и французская экономика, и франко-итальянские отношения, которые, как Лавалю казалось, еще можно было спасти. Выбирая между Лигой Наций и Италией, Лаваль, конечно, выбрал бы Италию, но вынужден был выбирать Лигу.
Ситуация на тот момент была до крайности осложнена тем обстоятельством, что в Великобритании были назначены Всеобщие выборы. Таким образом, Кабинет министров просто физически не мог тщательно рассматривать сложившуюся ситуацию, и Иден оказался предоставлен сам себе. Министры, озабоченные тем, чтобы сохранить свои места в Палате Общин, вынуждены были заниматься очередной предвыборной кампанией, ездить по своим округам, выступать с речами, ведь в столь шатком положении результаты выборов спрогнозировать было нельзя.
На предвыборных мероприятиях Сэм Хор окончательно надорвался, в Женеву не ездил и координировал Идена только путем телеграфа и телефонных переговоров. Он несколько раз повторял одну и ту же мысль, что Британия не должна быть зачинщицей строгих экономических санкций по отношению к Италии. Раз за разом Иден выслушивал его советы, но после раз за разом на заседаниях Лиги Наций настаивал на полном эмбарго итальянских товаров. Плюс ко всему он буквально вытряс из Лаваля официальное обещание военной поддержки в Средиземноморье «в случае чего».
19 октября была принята резолюция на запрет импорта итальянских товаров и экспорта определенного сырья в Италию, которую передали пятидесяти правительствам стран-участниц Лиги Наций. 1 ноября должно было состояться заседание совета Лиги, на котором была бы выработана дата вступления данных санкций в силу. За почти две недели был получен нейтралитет Соединенных Штатов по этому вопросу.
Основной причиной спора оставались поставки нефти. Если бы Италии отказались продавать нефть те же Соединенные Штаты, да и все остальные государства, это было бы не лучшим вариантом развития событий для Муссолини, который такого исхода боялся, хотя подобное неизменно означало бы начало полномасштабных военных действий.
1 ноября в Женеву приехал Сэм Хор. Абиссиния стремительно сдавалась итальянским войскам, и Лига Наций помимо обсуждения санкций торопилась выработать план действий, чтобы предложить его воюющим сторонам до того, как исход войны станет слишком очевиден. Хор имел разговор на эту тему с Лавалем и сказал, что предпочтет предложения на основе обмена территорией, а не итальянский мандат для значительных частей Абиссинии. Лаваль же хотел сделать любезность Муссолини и признать за Римом право мандата над захваченными территориями. В разговор влез Иден, который сказал, что признание итальянского мандата над Абиссинией будет роскошным подарком в награду за военную агрессию. Таких подарков Лига Наций делать не должна. Тяжелые переговоры по этому поводу все еще продолжались.
Зато улажен был вопрос с экономическими санкциями, и была согласована дата их вступления в силу (15 ноября). Однако теперь на поверхность вновь всплывала проблема санкций сырьевых и, в первую очередь, нефтяных. Из Италии в Женеву приехал внук Гарибальди[38], итальянский генерал, с которым Хор воевал по одну сторону линии фронта еще в первую мировую. Теперь генерал многозначительно говорил главе Форин Оффиса о том, что введение подобных санкций сделало бы бывших союзников настоящими врагами[39].
Более всего подобными разговорами был испуган Лаваль. На это накладывался еще и очередной французский внутриполитический кризис, поэтому Лаваль просил отсрочки по этим переговорам до 12 декабря.
Если введение нефтяных санкций грозило критически испорченными отношениями с Италией, то отсрочка по введению таковых угрожала англо-американским, да и евро-американским отношениям. Наблюдая за ситуацией, канцлер казначейства Чемберлен писал в дневнике: «США уже пошли намного дальше, чем обычно. Следовательно, к вопросу относятся серьезно <…> При необходимости мы должны взять лидерство сами, а не позволить вопросу плыть по течению. Если бы мы отступили теперь из-за угроз Муссолини, мы оставили бы американцев в подвешенном состоянии. А они были бы неспособны сопротивляться аргументам своих поставщиков нефти. <…> Неизбежно, что при таких обстоятельствах США должны будут отказаться в будущем помогать нам в любой ситуации. Санкции падут, а Лига потеряет свою репутацию. <…> Мы должны прояснить в Женеве, что Франция, а не мы, блокировала нефтяные санкции»[40].
Взять на себя лидерство решился Сэм Хор, который уже запланировал отпуск в Швейцарии на рождественских каникулах, но путь его лежал через Париж. До этого на заседании Кабинета глава Форин Оффиса вместе с другими министрами выработал следующую линию поведения: нефтяные санкции сами по себе британская сторона будет поддерживать, но вот их введение стараться отстрочить, чтобы не допустить нежелательных эффектов и со стороны Италии, и со стороны США.
О возможной встрече в Париже с Лавалем Хор попытался проконсультироваться с Болдуином, но тот: а) уже окончательно утратил интерес к международным делам; б) был чрезвычайно занят, разгребая итоги Всеобщих выборов. Все, что он сказал Хору, было напутствие: «Отдохните и поправьте здоровье, и не допустите того, чтобы мы были втянуты в войну»[41].
Во Франции, куда Сэм Хор прибыл 7 декабря, он был буквально ссажен с поезда Лавалем, который привлек остро нуждавшегося в отдыхе министра к новому этапу переговоров по нефтяным санкциям. Вечером 7 декабря британо-французская импровизированная конференция открыла свою работу в кабинете на Кэ д’Орсэ. Лаваль «председательствовал», окруженный телефонами, по одному из которых он даже несколько раз звонил Муссолини, якобы используя их «тайную линию». Задачей встречи, как думал наивный и усталый Хор, было выработать план, который можно представить Лиге Наций. И только после того, как его утвердит Лига, уже рекомендовать к принятию и итальянцам, и абиссинцам.
Однако же у Лаваля были другие коварные задумки. Французский премьер популярно объяснил британскому министру иностранных дел, что в случае введения Великобританией нефтяных санкций и следом вспыхнувшей войны, Франция вряд ли сможет гарантировать союзнице необходимую поддержку. Лаваль предложил Хору схему, по которой Абиссинии предстояло быть разделенной на две области, одна из них должна быть подчинена Италии. Хор попытался вытребовать для Абиссинии хотя бы один порт, но когда стали обсуждать, где он будет расположен, поняли, что не управятся и к рассвету.
Переговоры были перенесены на следующее утро. Порт все-таки был выбран. Также Хор пытался побороться за увеличение остававшейся Абиссинии территории. В итоге к позднему вечеру 8 декабря план был согласован, как и договоренность отослать его: а) Лиге Наций, б) правительству Италии, с) правительству Абиссинии, д) правительству Великобритании единовременно. Что и было сделано. Хор снабдил план примечаниями для британского Кабинета министров, в которых рекомендовал принять данную схему, чтобы урегулировать итало-абиссинский конфликт и не толкнуть дуче на опасное сближение с Гитлером[42].
Ванситтарт как франкофил особенно радовался, что тучи над англо-французскими отношениями рассеялись, а Хор поехал в британское посольство, где его поджидали журналисты. Он разъяснил, что план, согласованный им с французским премьер-министром Лавалем, носит временный характер, а также не может быть разглашен, пока с ним не ознакомятся заинтересованные стороны. Попрощавшись с таким гостеприимным Парижем, с чувством выполненного долга Сэм Хор покидал французскую столицу и, наконец-то, ехал отдыхать в Швейцарию. Ни он, ни Ванситтарт, ни британское правительство не догадывались, чем вся эта история закончится.
Закончилась же она на следующее утро, когда полный текст плана Хора-Лаваля был опубликовал в парижских газетах, а затем и в лондонских. Собственно, само согласование такого плана не было страшной катастрофой: его еще следовало передать правительствам стран Лиги для обсуждения, внесения поправок и ратификации. Иными словами, это соглашение было только черновиком возможного будущего договора. Но противники Лаваля слили документ в прессу как окончательный вариант урегулирования итало-абиссионского конфликта в виде «уступки фашистам».
Преждевременное оглашение договоренности ставило под угрозу не только карьеру Хора, но и авторитет Лиги Наций, обязанной решать вопросы санкций коллегиально, а не таким образом. Помимо прочего, все это поставило в крайне уязвимое положение и британское правительство, члены которого, мягко говоря, очень удивились, прочитав в утренних газетах, что их министр вместе с французским премьером отдали половину африканской страны итальянскому дуче.
Сам министр иностранных дел узнал обо всем лишь на следующий день, достигнув швейцарского городка Цуоца: «Я сразу предложил вернуться в Лондон. Ответ Болдуина шел слишком медленно, но все-таки пришел. Суть его была в том, что я не должен волноваться, ведь он имеет полный контроль над ситуацией и не хотел бы прерывать мой отпуск в Швейцарии. Я тогда ничего от него больше не добился, хотя из телефонных переговоров с министерством иностранных дел мне стало ясно, что ситуация выходила из-под контроля. Поэтому я разозлился после его заверительных слов и решил возвратиться, чтобы самому встретить этот шторм. Однако в этот момент циничная предусмотрительность судьбы превратила все в смесь фарса и трагедии. В течение многих месяцев я с нетерпением ждал возможности покататься на коньках в Швейцарии. Спорт, который я любил больше других, должен был настроить меня на предстоящий длительный период тяжелой работы. Я принял меры, чтобы один из лучших катков в Энгадине был готов специально для меня раньше обычного времени его открытия, и все было приготовлено для нескольких недель швейцарского рая. Следующий день после моего прибытия в Цуоц был одним из прекраснейших: голубое небо, белый снег и гололедица. Я поспешно прошел на каток, чувствуя, что не было ничего, что могло бы мне помешать. Там я упал в обморок, причем еще более глубокий, чем те, которые со мной случались в предыдущие месяцы, и когда я очнулся, стало ясно, что что-то серьезное и неправильное случилось с моим лицом. Шатаясь, я добрел до отеля, и от приглашенного доктора узнал, что мой нос был кошмарно переломан в двух местах. <…> Все это стало действительным осложнением. С одной точки зрения глупым, поскольку министры иностранных дел не должны ломать носы; а с другой серьезным, потому что данный момент был очень важен, и я должен был сразу возвратиться в Лондон. Но доктор объявил, что я ни в коем случае не могу теперь путешествовать и должен оставаться минимум в течение двух или трех дней на месте, вследствие опасности заражения двух переломов. Поэтому я успокаивал свою боль и физическую, и душевную и считал часы, когда я смогу ехать в Лондон»[43].
То, что творилось в Лондоне в отсутствие Хора в эти дни, описал Невилл Чемберлен: «Когда Сэм уехал в Париж в субботу 7-го числа, мы понятия не имели, что он будет приглашен рассматривать подробные мирные предложения. Я верил, и, насколько я знаю, мои коллеги считали также, что он собирается остановиться в Париже на несколько часов по пути в Швейцарию и обсудить с французами такие условия, которые, “не наносят ущерб возможностям благоприятного решения проблемы введением этой особенно провокационной дополнительной санкции в данный момент” (как мы могли бы сказать Лиге). Вместо этого был согласован целый ряд предложений, которым еще и французы позволили просочиться в прессу, что лишило нас возможности исправить эти предложения или хотя бы отсрочить их принятие, не бросая нашего собственного министра иностранных дел в беде… Ничто не могло быть хуже, чем наше положение. Наш престиж в международных делах и дома и за границей рассыпался как карточный домик»[44].
Теперь перед только что сформированным после Всеобщих выборов Кабинетом министров стояла дилемма: или выйти в отставку всем, или сделать из Хора козла отпущения. Вторая идея Чемберлену была ненавистна, но и первая никому не улыбалась. Решающую роль в отставке Хора сыграл один из членов Кабинета, который в то время, когда правительство совещалось, что же все-таки делать – отдать на растерзание своего министра или нет, уговорил премьер-министра все же слить Сэма Хора.
Когда глава Форин Оффиса вернулся в Лондон, его судьба казалась уже решенной. Чемберлен приехал навестить все еще страдающего от перелома носа друга. Вкратце канцлер казначейства обрисовал ему безрадостную ситуацию и спрашивал, что они могут теперь сделать. Хор сказал, что ему самому необходимо отчитаться перед Палатой Общин, хайп в которой достигал на тот момент невиданных размахов. Но поскольку со сломанным носом тяжело отчитываться, тем более, перед нервными депутатами, защищать Хора в Парламенте взялся Чемберлен.
На слушаниях в Палате Общин министр финансов обрушил шквал критики и на французов, и на Лигу Наций, обвиняя ее в несостоятельности, и, естественно, переводил свой гнев на лейбористов, которые отрицали любые, даже минимальные инициативы по пересмотру финансирования вооружения страны. Болдуин, который до этого также проведал Хора и пообещал не бросать его, в парламентских дебатах был на удивление загадочен и куда менее тверд, чем требовалось.
Хор, с которым они виделись после слушаний, настаивал на том, что их с Лавалем план все еще может быть основой для решения итало-абиссинского конфликта, но Болдуина уже убедили, что этот план никуда не годится. Он прямо сказал об этом Хору, и последнему ничего более не оставалось делать, кроме как предложить С.Б. свою отставку, которую тот, конечно же, принял. Хор был раздавлен произошедшим. Когда на следующий день Болдуин спросил его «Как Вы себя чувствуете?», Сэм Хор горестно ответил: «Жаль, что я не умер»[45]. Его ранило не только отношение к нему прессы, предсказуемая истерика Палаты Общин, изворотливая подлость французов, но и роль, которую сыграл в этом Стенли Болдуин.
До конца жизни он так и не узнал, что всего этого могло бы не случиться, если бы в промозглом ноябре 1935 года шаркающей вице-королевской походкой в Форин Оффис не вошел лорд Галифакс[46].
[1] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. Pр. 216-217
[2] Хэнки (Hankey) барон Морис Паскаль Алерс (1877 – 1969) — британский дипломат, постоянный секретарь британского Кабинета министров в 1916-1938 гг..
[3] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. P. 219
[4] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 135
[5] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 135
[6] Earl of Birkenhead. The Life of Lord Halifax. L. 1965. Р. 341
[7] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 136
[8] Министр без портфеля — член правительства, который не руководит министерством и/или иным центральным органом исполнительной власти, но имеет полномочное право голоса на заседаниях правительства, а также выполняет отдельные поручения премьер-министра
[9] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 137
[10] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 137
[11] Вашингтонская конференция 1921—1922 — международная конференция об ограничении морских вооружений и проблемах Дальнего Востока и бассейна Тихого океана.
[12] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. Pр. 234-235
[13] Дольфус (Dollfuss) Энгельберт (1892-1934) — австрийский политический деятель, лидер Христианско-социальной партии, позднее Отечественного фронта. Канцлер Австрии в 1932-1934 г. Убит путчистами.
[14] Битва при Капоретто (24 октября — декабрь 1917 года) — широкомасштабное наступление австро-германских войск на позиции Королевской итальянской армии в окрестностях итальянского города Капоретто в ходе Первой мировой войны. Является одним из крупнейших сражений времён Первой мировой войны.
[15] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 155
[16] Эрик Драммонд к тому моменту получил титул лорда Перта
[17] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 155
[18] Адова, Джимма – города в Эфиопии (Абиссинии)
[19] [19] Стрэнг (Strang) лорд Уильям (1893-1978) — сотрудник посольства Великобритании в Москве в 1930-1933 гг., директор отдела Лиги Наций и Центрального департамента МИД Великобритании (1937—1939), участник московских переговоров 1939 г.
[20] Rothwell V. Anthony Eden; a political biography, 1931-1957. NY. 1992. P. 22.
[21] Цит. по: Ридли Дж. Муссолини. М. 1999.
[22] 5 July 1935; diary.
[23] 20 July 1935 to Ida Chamberlain.
[24] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 159
[25] Черутти (Cerruti) Витторио (1881-1961) – итальянский дипломат, посол во Франции в 1935-1938 гг..
[26] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Рр. 164-165
[27] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Рр. 167-168
[28] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. P. 262
[29] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 171
[30] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 171
[31] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. P. 266
[32] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. Pр. 266-267
[33] Хайле Селассие I (1892-1975) — император Эфиопии в 1930-1974 гг. Возглавлял борьбу против итальянской агрессии в 1935-1936 гг., находился за границей в 1936-1941 гг.
[34] Кэ д’Орсэ – французское министерство иностранных дел
[35] Аддис-Абеба – столица Абиссинии (Эфиопии)
[36] Леже (Leger) Алексис (1887 — 1975) — французский дипломат, генеральный секретарь французского МИД в 1933-1940 гг..
[37] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. Pр. 276-277
[38] Гарибальди (Garibaldi) Джузеппе (1807 — 1882) — итальянский полководец, революционер и политический деятель. Один из лидеров Рисорджименто. Национальный герой Италии. Писатель, мемуарист.
[39] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. P. 293
[40] 29 November 1935; diary.
[41] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Р. 178
[42] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Рр. 181-182
[43] Viscount Templewood. Nine troubled years. L. 1954. Рр. 183-184
[44] 15 December 1935 to Hilda Chamberlain.
[45] Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L. 1962. P. 309
[46] Earl of Birkenhead. The Life of Lord Halifax. L. 1965. Р. 339
_______________________
Наш проект можно поддержать.
