Рубрики
Прогнозы Статьи

Закат Америки: не «по Гиббону»

Если соблазнённая «богами лживых снов» Америка становится полюсом утопии (в различных её вариантах), чреватой для неё катастрофой, не предназначено ли в таком случае России стать полюсом реализма? Не в приземлённом смысле этого понятия, но в онтологическом – предполагающем неразрывную связь реального с наиреальнейшим (realiora)

РI: События предвыборной кампании в США настолько отличаются от типичной американской политической гонки, что в России привлекают к себе внимание далеко не только специалистов-американоведов. Некоторое время назад на нашем сайте о Дональде Трампе как возможном персонаже для фантастического произведения высказывался фантаст Роман Злотников. Сегодня же, после очередной победы Дональда Трампа на праймериз в Индиане, по результатам которых эксцентричный миллиардер стал единственным кандидатом от Республиканской партии, Русская Idea публикует размышления философа и публициста Юрия Каграманова, навеянные, в том числе, и ходом избирательной кампании в США – о возможных масштабных грядущих переменах.

***

Существует такая научная гипотеза: хаотические процессы, идущие в ядре Земли, могут привести к тому, что северный и южный магнитные полюса поменяются местами. Некоторые учёные опасаются, что смена полюсов будет иметь катастрофические последствия, но большинство полагает, что ничего страшного не произойдёт, просто магнитная стрелка компаса изменит направление. Пусть данное гипотетическое явление послужит образцом того, что может произойти в религиозно-культурной, духовной «оболочке» нашей планеты.

В продолжение долгих десятилетий существовали два полюса – российский и американский (США). Назовём первый из них полюсом утопии, второй – полюсом реализма.

На пороге XX века утопия, в тех или иных её разновидностях (в том числе – и эстетические утопии символистов), овладела русским воображением. Что, в конце концов, привело к временному (довольно, впрочем, продолжительному) её торжеству, в коммунистическом, марксистском варианте. И это не было явлением, так сказать, эндемическим, географически ограниченным: «красная Москва» надолго стала полюсом притяжения не только для «красных», но и для «розовых», тех или иных оттенков, в Европе и Америке. Только когда (в годы после Второй мировой) из коммунистических одежд стал выглядывать несколько сбитый с толку «русский медведь», на Западе наступило охлаждение в отношении СССР, которое со временем только усиливалось.

Утопия задала определённый дисбаланс внутри страны: воспарение (душевное, не ставшее и не могшее стать духовным) в иных измерениях сопровождалось глубокой нравственной деградацией. Певучие тридцатые скованы одной цепью с кровавыми тридцатыми.

В эти же годы Соединённые Штаты оставались полюсом реализма – преимущественно в смысле трезвости и верности своим традициям, сочетавшим расчётливый материализм с ещё сохраняющимися христианскими ценностями (в протестантском их преломлении).

Интересная, однако, синхронность: закаты в обеих странах стали явственными в одно и то же время — во второй половине 1960-х годов. Красный проект к этому моменту утратил позитивные возможности, поскольку они у него вообще были. «Наощупь» утопия оказалась разочаровывающей. Поэт Борис Слуцкий, некогда пламенный коммунист, оставил на сей счёт нечто вроде эпитафии:

Мировая мечта, мировая тщета

Высота её взлёта, затем нищета

Её долгого, как монастырское бдение,

И медлительного падения

 

Закат Америки долгое время оставался у нас почти незамеченным, да и сейчас не часто о нём говорят. В самих США некоторыми авторами он был зафиксирован уже в 70-е годы. В 90-е эта тема была приглушена: неожиданно для себя американцы выиграли «холодное» противостояние с СССР, отчего испытали некоторый прилив самоуверенности. Но с началом нового века тема упадка вернулась в общественное сознание, и если раньше её касались отдельные авторы, наделённые, как казалось, даром тайновидения и тайнослышания, то теперь doom-and-gloom (уныние, вызванное предчувствием надвигающейся гибели) разлито в воздухе 1. На разные голоса разносится по стране иеремиада: Америка «закатывается по Гиббону» (Э.Гиббон – английский историк конца XVIII века, автор знаменитой книги «История упадка и разрушения Римской империи»).

Признаков заката не счесть. Это, прежде всего, как и в Риме, размывание национального характера. О чём свидетельствует, например, кинематограф . Экранная жизнь находится в сложных отношениях с живой жизнью, одновременно и отражая, и провоцируя её. Страна полнится злоумышленниками, большого и малого «калибра», не дающими тюрьмам пустовать: по числу заключённых Соединённые Штаты держат первое место в мире, как в абсолютном выражении, так и пропорционально к численности населения. Утрачивается доверие к другому, которое как раз отличало американцев ещё в недавнем прошлом.

Вошедшая в силу бюрократия, техницизм и милитаризм – сферы, которые О.Шпенглер считал характерными для поздней стадии общественного развития – тоже тронуты упадком, ибо каждая из их нуждается в квалифицированных кадрах, а их не хватает чем дальше, тем больше. Причиною тому плохая и всё ухудшающаяся система образования. В вузах студенты всё меньше доверяют авторитету ментора (без чего не может быть полноценного образования); доходит до того, что учащиеся требуют, чтобы их называли не учащимися, а со-учащими (co-teachers). И, вероятно, обоснованы опасения действующей научно-технической элиты, что не будет у неё достойной смены; по крайней мере, из автохтонных американцев (она уже давно пополняется за счёт выходцев из других стран).

Есть среди американцев оптимисты, которые doom-and-gloom не разделяют: вот, говорят они, скоро уже полвека, как толкуют об упадке, а Америка как стояла, так и стоит, и по-прежнему возвышается над остальным миром. Но упадок – явление, растяжимое во времени. Вот Римская империя пала, как считают, 4 августа 476 года, в 2 часа дня, но шла или, вернее, скатывалась она к этому событию, по меньшей мере, два столетия. Пессимисты полагают, что Америке придёт карачун уже совсем скоро: где-то между 2025-м и 2050-м.

Автор интернет-журнала «Activist Post» (в номере от 26.06.2014) просто констатирует становящийся всё более очевидным факт, когда пишет: «Ясно, что ныне Соединённые Штаты – только оболочка от прежних себя». Сердцевина уже выедена временем. Впрочем, только ли временем?

Заметим, что Америка «закатывается» не совсем «по Гиббону». Великие историософы века минувшего, Арнольд Тойнби и Питирим Сорокин, считали, что христианство (как, впрочем, и две другие «авраамические» религии) способно нарушить цикличность в истории цивилизаций (движение от рассвета, через расцвет, к закату). В таком случае основной причиной заката Америки следует считать её отпадение от христианства. Оно, конечно, ещё далеко не завершилось, но уже приняло драматический оборот.

Является ли оно стихийным? Может быть, отчасти. Но решающую роль здесь всё же сыграли целенаправленные усилия определённых интеллектуальных кругов. Подтверждается суждение Гегеля о том, что после Французской революции мир «поставлен на голову», что, впрочем, ещё раньше Гегеля заметил Гёте:

А то, что духом времени зовут,
Есть дух профессоров и их понятий.

О каких профессорах в данном случае идёт речь? Прежде всего, о тех, что «танцуют от печки», именуемой Марксом. Духи марксистского чернокнижия, отработав своё в России, перелетели в Америку и во благовременье полонили тамошние университеты. Речь идёт преимущественно о неомарксизме, инициированном ещё в 20-х годах А.Грамши и Г.Лукачем и переместившем внимание с экономических отношений на культуру. У Маркса слабо разработана антропология, неомарксисты это заметили и «удачно» дополнили его Фрейдом.

Впрочем, и последователей традиционного марксизма, того, что преподавался в СССР, в американских университетах сегодня немало. Не зря в консервативных кругах говорят о «предательстве университетов». Если добавить сюда и целый «букет» технологических утопий, можно представить, как далеко уходит Америка от прежнего своего реализма.

К 60-м годам сознание или, скорее, подсознание американцев было уже основательно обработано Фрейдом. У Питирима Сорокина ещё в 1956-м вышла книга «Американская сексуальная революция». Самой революции ещё не наступило, и сегодня кажется, что американцы были от неё далеки: приличия оставались «на своём месте», сохранялись хотя бы остатки европейских «хороших манер», в женщинах ценилось изящество, в мужчинах – любезность, об антидепрессантах мало кто слышал, встреча с преступником была редкостью, даже окна и двери в домах не закрывались, по крайней мере, в смол-таунах (во всём этом можно убедиться, посмотрев фильмы тех лет). Но Сорокин уловил самые первые перемены в понятиях об отношениях полов, благоприобретённые в кабинетах психоаналитиков или на лекциях пришлых знаменитостей. И предупредил, что перемены этого рода ведут в обществе к утрате таких человеческих качеств, как самодисциплина, чувствительность, способность к целеполаганию (sense of purpose). «Эта (то есть намечающаяся. – Ю.К.) сексуальная революция, – писал он, – столь же важна, как и самые драматичные политические или социальные перевороты. Она меняет жизнь более радикально, чем любая другая революция нашего времени». 2

Фрейд, надо признать, понимал, что вожделениям, рождающимся ниже пояса, должны быть поставлены какие-то препоны, но будучи материалистом, не мог объяснить, на чём они, препоны то есть, должны быть основаны. Неофрейдисты пошли дальше, решив, что всякие препоны тут вредны и чтобы покончить с ними, надо разрушить «традиционную» культуру; в этом они совпали с неомарксистами.

К предупреждениям Сорокина мало кто прислушался (даром, что он занимал престижный пост президента Американской социологической ассоциации). Но прошло чуть более десяти лет, и возбуждённое тёмное libido вырвалось сначала на лужайки университетских кампусов, а потом стало расползаться дальше. Два человека призваны были благословить этот процесс: Маркс и Фрейд. Появилась, кстати, фейковая фотография, на которой они изображены сидящими рядом, при том Зигмунд держит руку на плече Карла.

Пройдёт ещё три десятка лет, и бывший генеральный прокурор Соединённых Штатов Роберт Борк напишет в книге «Сползание в Гоморру» (1997): «нашим истинным домом» становится не Вифлеем, а Гоморра.

Но «сексуальная революция» была только началом, только разбегом для обещанного Марксом «прыжка из царства необходимости в царство свободы». Вопрос пола по-прежнему оставался главным, но теперь от «освобождения» естественного (в отрыве от сверхъестественного) совершился переход к «освобождению» противоестественного – не просто допущению, но активному продвижению всех и всяческих соитий, доселе считавшихся предосудительными (неопределённость пока остаётся в отношении инцеста и труположества, но возможно, что их узаконение – только вопрос времени). Будто кто-то незримый задался целью «распустить клубки Парок», иначе говоря, всё перепутать, всё в «Доме Бытия» поставить вверх дном.

Эта утопия – покруче той, что некогда пыталась утвердиться у нас. Та не «развила» Маркса, задержавшись на мечте о праведном социальном устройстве, а эта посягнула на универсальные, космические основы бытия. Чем это может кончиться, даже страшно представить. С.Л.Франк писал: игнорирование божественно-космических законов и ограниченности человеческих возможностей – безумие, влекущее человека к гибели. Это понимало даже античное язычество и тем более это ясно в христианстве.

Утопизмом помечена и совершенно другая сфера – внешняя политика Соединённых Штатов. Только это утопизм уже, скорее, советского образца. Я имею в виду идею «мировой революции», самым «ярким» выразителем которой принято считать Троцкого. С устранением Троцкого идея это осталась у советских руководителей «в крови» (Хрущёв, например, в 20-е годы смотрел в рот Троцкому, а в 60-е буквально повторял некоторые его обороты мысли, выдавая их за свои). И она проявила себя в послевоенные годы, когда для них открылась возможность реализовать свои внешнеполитические представления. Сейчас стало «не принято» критиковать «нашу» внешнюю политику того периода; огнедышащая гора СССР у многих вызывает восторг. Я готов допустить, что «простому человеку» трудно вертеть головой, когда ему показывают, как правда и неправда меняются местами, и что ему близко джингоистское «моя страна права, потому что это моя страна». И с этим, наверное, надо считаться, но думающие люди должны понимать, что политика «эффективного менеджера» была порочна даже с чисто прагматической точки зрения. Победа, одержанная в величайшей из войн, давала возможность на сотню лет вперёд обеспечить мир и влияние России на западных рубежах. Надо было только не наступать сапогом на сопредельные страны и не гасить в них чувства благодарности за освобождение от гнёта фашизма. А так уже через сорок с небольшим лет мы получили там с десяток ощетинившихся против нас государств. Конечно, это не бог весть какая силища, но за ними теперь стоит американский «дядя».

А «дядя» в это время и сам заразился неким подобием троцкизма. Внешнюю политику Соединённых Штатов ещё до окончания холодной войны стали определять неоконы, чьи лидеры или, по крайней мере, некоторые из них, в своё время были последователями Троцкого. Идея «мировой революции», коль скоро она обнаружила свою несостоятельность, претворилась в их головах, не без вмешательства каких-то волшебных сил, в идею «мировой демократии», точь-в-точь по американскому стандарту. Любопытно, что неоконы отдают себе отчёт в том, что американское демократическое общество само разлагается 3, но проповедуют мировую экспансию в надежде, что она, так сказать, повысит тонус у их соотечественников.

Другие консерваторы, точнее, палеоконсерваторы (типа хорошо известного у нас Патрика Бьюкенена) указывают, что такая внешняя политика есть не что иное, как измена коренной американской традиции невмешательства в дела других стран 4, и что неминуемое поражение на мировых просторах как раз ускорит закат и гибель американской демократии. А маститый публицист Моррис Берман (автор книги «Почему Америка потерпела неудачу», вышедшей в 2012 году) даже припечатал свою страну той же кличкой, какую она даёт некоторым другим – failed state, «неудавшееся государство».

2

Но если соблазнённая «богами лживых снов» Америка становится полюсом утопии (в различных её вариантах), чреватой для неё катастрофой, не предназначено ли в таком случае России стать полюсом реализма? Не в приземлённом смысле этого понятия, но в онтологическом – предполагающем неразрывную связь реального с наиреальнейшим (realiora)?

На первый взгляд, такое допущение – не более чем роскошная мечта. Слишком много сейчас оснований для пессимистических умозаключений. Посмотришь, скажем, «Левиафан» А.Звягинцева или почитаешь «Зону затопления» Р.Сенчина, посмотришь-почитаешь хронику, и думаешь: неподъёмная это страна, ничего хорошего здесь уже не уродится.

Но Россия – разная. И всегда была таковою. Известно восклицание Пушкина при чтении ему Гоголем «Мёртвых душ»: «Боже, как грустна наша Россия!» Гоголь по-своему читал книгу жизни, у него был такой глаз, что он подмечал все немощи и уродства, какие были в русской действительности. И Пушкин это ценил. Но сам угадал в окружающем гармонию, строй.

Или вот Блок:

Да, слепы люди, низки тучи…
И где нам ведать торжества?
Залёг здесь камень бел-горючий,
Растёт у ног плакун-трава…

Эти строки написаны в 1910 году (стихотворение «На смерть Комиссаржевской»), когда Россия полнилась разнообразными энергиями, когда столько было в русской жизни замечательного, тонкого, прекрасного, возвышенного; хотя «слепы люди» и «низки тучи» были тоже.

Конечно, сейчас немощей и уродств не в пример больше, чем в иные времена. Но нам подсказывает А.С.Хомяков: надо не вязнуть в том, что дано, а думать о том, что задано. Чтобы реализовать заданное, необходимо проявить волю – не ту, что идёт наперекор божественным установлениям, но ту, что сообразуется с ними.

Та же Америка показывает пример – что способна сотворить воля небольшого меньшинства. Это дурной пример в смысле намерений и в смысле результатов, но полезный, так сказать, в техническом смысле. Ватага, перемешавшая неомарксистов с неофрейдистами (поддержанная разве что некоторыми деятелями культуры), без какого бы то ни было руководящего центра, стихийно выстроилась «свиньёй» (я имею в виду боевой строй ливонских рыцарей), которая пробила казавшуюся прочной оборону традиционного «американизма» и в продолжение относительно недолгого, по историческим меркам, времени превратила Америку в страну, которую люди старшего поколения отказываются признать своей.

Другой пример подобного рода – что называется, под боком. Это Украина. Едва страна обрела независимость, как её передова частина (идеологи, обслуживающие эгоистические интересы местной номенклатуры) кинулась острыми топориками подрубать корни, общие у Украины с Россией. Что таким образом она обрекает Украину на культурный провинциализм, её мало волновало, целью её было: посредством системы образования создать на месте украинского народа другой народ. Ни больше, ни меньше. И надо отдать ей должное, в какой-то степени ей это удалось: младшая половина украинского населения, судя по всему, сильно не похожа на старшую.

Проклятие «Диканьки» – это «Проклятие деревни Мидвич» («Деревня проклятых» – название двух американских экранизаций романа Джона Уиндема «Кукушки Мидвича»): в селе появляется поколение, «надутое» каким-то ветром и лишённое сердечного знания родителей.

Чтобы была проявлена русская воля, надо, чтобы сложилась, по Достоевскому, «верхняя тысяча», к которой хотя бы с какого-то боку были причастны те, кого называют элитой – «столпы, радетели, водители». И чтобы задачи свои она определяла не «от ветра главы своея», но отталкиваясь от духовной отчины. Это не только православие, но и русская классическая литература, «восьмое чудо света», по выражению Поля Валери. И в некотором смысле «производная» от неё великая русская религиозная философия, к сожалению, в мире ещё недостаточно оценённая.

А свойство отчины – определённая самодостаточность и одновременно открытость, прежде всего в сторону западного мира, готовность принимать и дарить. В настоящих условиях к этому свойству естественным образом присоединяется необходимость хранить европейское наследие, то есть лучшее в нём, что мало-помалу растеривается в самой Европе. Сегодня русский, вместивший в себя отчину, – более европеец, чем сами европейцы. Кажется, что Достоевский заглядывал в наши дни, когда говорил, устами Версилова в «Подростке», что русская мысль осталась в Европе «единственным европейцем».

Полюс – это ведь не изолированная точка, это точка стяжения силовых линий, простирающихся далеко по земной поверхности.

Предвижу возражение, которое вызовет идея переполюсовки: мир стал многополюсным, и это факт, с которым трудно спорить. Действительно, трудно спорить – если оставаться в плоскости политики и экономики. Но здесь речь идёт о религиозно-культурной сфере, а это другое дело. С тем, что христианская вера исключительна (в смысле исключительной истинности), согласится только христианин, но исключительность цивилизации, выросшей на христианских корнях, очевидна всем: ни такого полёта мысли, ни тонкостей искусства, ни удивительных технических достижений не было больше нигде. В этом плане даже такие громадные величины, как Индия, Китай, мусульманский мир, не говоря уже о других, всё-таки второстепенны 5. Сейчас на подъёме ислам, но смею предположить, что «сверхзадача», поставленная ему свыше, состоит в том, чтобы «вправить сустав» евроамериканскому миру (здесь не место говорить об этом подробнее).

Так что возьмём на себя смелость считать, что на наши плечи возложена совсем особенная ноша. И если русский не поверит в своё призвание, тогда, может статься, «закатится» вся евроамериканская цивилизация.

Notes:

  1. Замеры, проведённые ещё несколько лет назад, показали, что более 60% американцев считают, что их страна приходит в состояние упадка (см. «Foreign Affairs», November-December, 2010, р. 8). Самое осознание этого факта должно ускорить упадок.
  2. Sorokin P. The American Sexual Revolution. Boston. «Porter Sargent». 1956, р. 3.
  3. Переведённая у нас книга «крёстного отца» неоконов Ирвинга Кристола «В конце II тысячелетия» (М. ИНИОН, 1996) содержит жёсткую критику современного американского общества с протестантских позиций.
  4. Это, действительно, исконная американская традиция, которой Соединённые Штаты твёрдо придерживались на протяжении первого полувека своего существования, в дальнейшем сделав исключение для Латинской Америки, в отношении которой они заняли покровительственную позицию. И лишь Первая мировая война побудила их вмешаться в дела Старого Света.
  5. Согласно некоторым прогнозам, основанным на наблюдаемых сегодня процессах, к концу нынешнего столетия подавляющее большинство населения Китая составят христиане. В таком случае весь ход мировой истории станет другим. Но пока это вопрос отдалённого будущего.