Рубрики
Интервью Прогнозы

Появление афоризмов Бердяева в устах политиков вполне уместно

РI: Ирина Роднянская – знаменитый литературовед, критик, один из известнейших в России историков русской философской мысли. Она  – лауреат премии Александра Солженицына 2014 года, которая была присуждена ей «за преданное служение отечественной словесности в её поисках красоты и правды, за требовательное и отзывчивое внимание к движению общественной мысли на фоне времени».

Редакция «РI» обратилась к Ирине Бенционовне с вопросом о том, почему наследие русской религиозной философии продолжает играть важную роль в текущем политическом процессе: во всяком случае русских мыслителей прошлого стало принято цитировать, причем на самом высоком уровне. Одна из мыслей, с которыми она с нами поделилась, состоит в актуальном значении «солидаризма» как общественно-политической концепции, предлагающей «третий путь» развития, противоположный и социализму, и капитализму. Может быть «солидаризм» и есть наша специфически русская версия «консерватизма», и та ценность, без которой мы не мыслим консервативное сознание, есть «общественная солидарность»?

 

Любовь Ульянова

Уважаемая Ирина Бенционовна, как бы Вы, как один из наиболее известных исследователей русской философской мысли, могли бы описать ее значение для современной культуры? Не утратила ли она такое значение в XXI веке? Не принадлежит ли она целиком романтическому веку, а этот век остался в прошлом? Романтизм – в основном немецкий романтизм – лежит в основе как европейского консерватизма, так и русской социальной утопии. Можно ли ожидать, что эти два ручья сольются в общем потоке?

Ирина Роднянская

Я не вижу никакой существенной связи между русской религиозной философией в период Серебряного века и эмигрантского творчества – и минувшей «романтической» эпохой. С философией романтизма отчасти связаны только значительно более ранние религиозные философы – славянофилы, в некоторой степени Владимир Соловьев, а из позднейших – отчасти Н.А. Бердяев. Кстати, причисление последнего к консерваторам – некая модная аберрация; он – мыслитель крайностей, равно отдавший дань и крайне «правой» «философии неравенства», и крайне «левому» отрицанию буржуазности и всяческой «середины». Ни С.Н. Булгаков, ни С.Л. Франк, ни П.Б. Струве (как впоследствии Г.П. Федотов или И.А. Ильин) в категории романтизма не вмещаются. Сборник «Вехи» создавался не романтиками, а суровыми аналитиками тогдашней реальности и подвергался критическому штурму отнюдь не за романтизм, а за колющие глаза революционным романтикам истины. Если уроки «Вех», развитые уже спустя десятилетия их основными участниками, да и А.И. Солженицыным, до сих пор не усвоены Россией, это еще не повод называть их утопическими. Огромное наследие русской религиозной философии ХХ века еще не освоено и не усвоено. Я не буду касаться собственно богословской его стороны, хотя на Западе она по-прежнему привлекает внимание и вызвала к жизни обширную научную литературу. Настоящая и непредвзятая встреча этого корпуса трудов с академическим православным богословием, на мой взгляд, еще не состоялась (впрочем, здесь мне не хватает свежей начитанности, я могу ошибаться в оценке ситуации).

Любовь Ульянова

Вы писали о философии о. Сергия Булгакова – сегодня в России больше говорят о Бердяеве. Не будет ли отец Сергий – христианский социалист в зрелые годы и монархист в более поздние – более востребован в современной России? Не настало ли время российскому президенту цитировать “Философию хозяйства” или веховскую статью “Героизм и подвижничество”?

Ирина Роднянская

Если говорить о социально-философском мышлении названных мной философов, то здесь мне остается вспомнить шутливую присказку, хорошо известную моему поколению: «Россия – родина слонов!» В ранней публицистике Булгакова (заметки «Без плана») и потом в «Свете Невечернем», уточнившем «Философию хозяйства», и других его текстах, в особенности же – в основополагающих работах Франка на эти темы можно найти всё то, что впоследствии на европейском Западе стали называть (при практическом осуществлении!) христианской демократией, социальным государством, доктриной солидаризма. Я хотела бы особо подчеркнуть последний термин как – для меня – наиболее отвечающий идеалу «классового» сотрудничества и в принципе «снимающий» антитезу капитализма и социализма; в выработке этой доктрины специалистами равно признается и русский, и западный вклад. Ярчайшие афоризмы Бердяева всегда будут востребованы для публицистического цитирования, и их появление в речах Президента и т.н. политических тяжеловесов вполне уместно. Но суть либерального консерватизма и солидаризма нужно по сокровищам ближайшего нашего наследия внимательно изучать, и тут удачно подобранными цитатами не обойдешься. Речь идет о социальных основах общества и их укоренении в устройстве новой России. Сейчас эта область интеллектуальной деятельности погрязла у нас в позитивизме и прагматизме (так что, судя по формулировке задаваемых вопросов, выход за такой горизонт, т.е. в проекцию духовного на социальное, представляется чуть ли не романтической мечтательностью), а с другой стороны, – и мечтательности насчет некой «русской экономики», без «банковского процента», хоть отбавляй (о. Вс. Чаплин). Несмотря на известный спор эмигрантского периода о «христианском социализме» между Булгаковым и Франком, оба они оставались на почве солидаризма (хотя в лексикон русской социальной философии у авторов-эмигрантов это слово вошло несколько позже) и спорили фактически только об оттенках.
Хочу заметить, что суть проблемы вовсе не связана с выбором между монархическим и республиканским государственным устройством. Солидаристское социальное государство равно возможно как при монархии (конечно, конституционной, каковыми монархистами «поствеховцы» и были, – и кем, пусть в отдаленной перспективе реализации, смею считать себя и я), так и при республике. В той мере, в какой мирно-эволюционная и остающаяся в правовом поле доктрина солидаризма «одним боком» (только одним!) соприкасается с социализмом, можно условно отделить антиреволюционаризм от антисоциализма, но это сейчас, мне кажется, не имеет практического значения.

Любовь Ульянова

Возможен ли новый русский философско-религиозный Ренессанс? И есть ли какие-нибудь свидетельства его приближения?

Ирина Роднянская

Не могу утверждать, что впереди ренессанс русской религиозной философии. Для этого, боюсь, не воспитаны новые умственные кадры. Мы, как и во многих других случаях из российской истории последних десятилетий, зря потеряли время. Но российскому будущему без освоения этого наследства, в том числе в его практическом ключе, придется туго.

Автор: Ирина Роднянская

литературный критик