Военные репрессии как орудие этнокультурной инженерии: русины Австро-Венгрии в 1914 г. и Донбасс в 2014 г.
Отличительной чертой Первой мировой войны стало не только стирание ранее четкой грани между армией и гражданским населением, но и массовые репрессии властей воюющих государств против политически нелояльных групп населения, в том числе собственного. К одной из самых трагических и одновременно малоизвестных страниц Первой мировой войны относятся массовые военные преступления властей Австро-Венгрии против собственного восточнославянского населения – русинов Галиции, Буковины и Угорской Руси. Масштабы и системный характер этих преступлений позволяют говорить о заранее спланированном геноциде.
В результате развязанного Веной и Будапештом кровавого террора была в значительной степени истреблена ранее доминировавшая русофильская часть русинского общества, считавшая галицких и карпатских русинов частью единого общерусского цивилизационного пространства от Карпат до Камчатки. Первая мировая война явилась коллективной казнью русского начала и общерусской идентичности в Галиции, осуществленной австро-венгерскими властями при деятельном участии галицких украинофилов. В результате австро-венгерских военных преступлений, на виселицах, в тюремных застенках и в концлагерях были уничтожены крайние юго-западные рубежи русской Ойкумены, на обломках которых окончательно утвердились идейные враги галицких русофилов в лице поддерживаемых Веной украинофилов. Именно с этого времени ранее русофильская Галиция обрела иной этнокультурный облик, превратившись в бастион украинского национализма, символом которого она остается по сей день. Трагические события столетней давности приобретают зловещую актуальность сегодня, когда в условиях цивилизационного раскола Украины и продолжающейся там гражданской войны жертвой украинских националистов стало население Донбасса, считающее себя, подобно русинам, частью русского мира.
***
Русины Галиции, Буковины и Угорской Руси, входившие к началу Первой мировой войны соответственно в австрийскую и венгерскую части Австро-Венгрии, являлись крайним юго-западным рубежом общерусской цивилизации, сохранившим, вопреки длительной полонизации и мадьяризации, этнокультурное и конфессиональное своеобразие и осознание своего родства с русским миром.
Уже первые представители нарождавшейся русинской интеллигенции и общественной мысли были убежденными сторонниками общерусского единства, считая карпатских и галицких русинов неотъемлемой частью единого русского народа от Карпат до Тихого океана. Носителями подобных взглядов были русины по происхождению И. Орлай, бывший директором гимназии Безбородько в Нежине и лицея Ришелье в Одессе; М. Балудянский, ставший первым ректором Санкт-Петербургского университета; П. Лодий, возглавлявший философский факультет Санкт-Петербургского университета; а также известный историк-славист Ю. Венелин (Гуца), именем которого названа одна из улиц в Софии.
Так, И. Орлай, который первым попал в Российскую империю и сделал здесь успешную карьеру, был инициатором приглашения в Россию карпаторусских профессоров, подав соответствующую записку царскому правительству в 1803 г.
Представители русинской интеллигенции, переселившиеся в Российскую империю, сыграли важную роль в развитии российской науки, культуры и просвещения[1]. «Орлай, Балудянский, Лодий и Венелин не только двигали вперед русскую науку и просвещение, но и являлись живым звеном, соединявшим Угорскую Русь с Россией, – писал Ф.Ф. Аристов. – Все они стояли за национально-культурное единство русского народа от Карпат до Камчатки, а Ю.И. Венелин, как славист, возвышался мыслью до сознания о духовном единстве всего славянства. Наконец, надо иметь в виду личное влияние Орлая, Балудянского, Лодия и Венелина, которое они оказывали посредством устных бесед, советов и указаний на целый ряд деятелей России, начиная с высших правительственных кругов и кончая многими русскими учеными, писателями и журналистами»[2]. Примечательно, что именно русинские деятели в значительной степени способствовали складыванию славянофильского направления русской общественно-политической мысли, как, например, Ю. Венелин, некоторое время бывший учителем в семье Аксаковых.
Широкие русофильские настроения угорских и галицких русинов проявились в 1849 г., когда коренное восточнославянское население Угорской Руси с восторгом встречало русскую армию И.Ф. Паскевича, направленную Николаем I на подавление венгерского антигабсбургского восстания. Один из видных национальных деятелей угорских русинов XIX в. А. Духнович вспоминал позднее, что самым счастливым эпизодом в его жизни была та минута, когда он встретил на улице Прешова русского казака. По признанию Духновича, в этот момент он «плясал и плакал от радости»[3].
Восприятие русинов как части русского народа проявилось в практической деятельности русинской интеллигенции, которая, стремясь приобщить русинов к не совсем понятному им русскому литературному языку, писали свои литературные произведения так называемым «язычием», то есть смесью русского и церковнославянского языков с добавлением местных диалектизмов. Именно этот принцип стал основой литературной деятельности классика русинской литературы и самого известного «будителя» угорских русинов Александра Духновича, бывшего убежденным сторонником русского литературного языка. По сути, вся культурная и литературная работа А. Духновича была направлена на приобщение русинов к русскому литературному языку и русской культуре.
Официальная Вена, опасавшаяся угрозы сепаратизма со стороны восточнославянского населения своих северо-восточных провинций, граничивших с Россией, с самого начала стремилась ослабить русофильские настроения среди русинов, используя для этого различные методы этнокультурной инженерии. Союзниками австрийских властей в этом вопросе стали галицкие поляки, стремившиеся использовать как галицких русинов, так и население Малороссии в составе Российской империи как инструмент в борьбе против России, в чем откровенно признавался позднее известный польский политик и лидер польской национальной демократии Роман Дмовский[4].
С середины XIX века, по мере ухудшения отношений между Веной и Петербургом эта политика приобретает все более системный и последовательный характер. Наиболее яркими проявлениями данной политики были запреты со стороны австрийских властей использовать русский литературный язык в русинской прессе, инициированные Веной попытки заменить кириллицу латиницей в 1859 г., а также стремление реформировать используемую русинами кириллицу таким образом, чтобы она как можно сильнее отличалась от русского литературного языка.
Однако особое внимание австрийские власти уделяли трансформации самосознания русинского населения, стремясь вытравить из него русофильские идеи и сформировать новую идентичность на антирусской основе, трактуя русинов как особый народ, не имеющий ничего общего с русскими. Именно этим объясняется широкая поддержка австрийскими властями украинофильского движения в Галиции, ставшего распространяться во второй половине XIX века. Эта поддержка была системной, она выражалась в финансировании украинофильских обществ, научных и популярных изданий, в реформах сферы образования. Проявлялась она и в конфессиональной области. Так, во главе греко-католической церкви Восточной Галиции встал польский граф и бывший австрийский офицер А. Шептицкий, превративший структуры греко-католической церкви в мощное орудие украинизации русинов Галиции.
Примечательно, что этнокультурная политика властей Австро-Венгрии, направленная на последовательное выдавливание и уничтожение русской культуры и языка в Галиции, обнаруживает много общего с политикой властей нынешней Украины. Подобно Вене в XIX веке, официальный Киев с момента создания независимого украинского государства в 1991 году проводил и продолжает проводить политику фактического уничтожения русского языка и культуры на Украине в виде агрессивной «дерусификации», игнорируя исторические и этноязыковые реалии и используя тот набор методов, к которому прибегали австрийцы в XIX веке.
Позднее в ходе полемики с украинофилами карпаторусские русофилы постоянно указывали на участие австрийских властей в создании и распространении украинского языка и в формировании особой украинской идентичности в качестве иллюстрации своего тезиса об искусственном и антиславянском характере украинского движения. Лидер Русской Народной партии в Словакии и один из ведущих карпаторусских русофилов межвоенной Чехословакии К.П. Мачик писал в 1925 г., что «Австрии было невыгодно русское самосознание в Галиции и австрийское правительство рука об руку с польской шляхтой всеми силами старается создать из русского населения Восточной Галиции особый, отличный от русского, народ с отдельной культурой и особым языком…»[5]. По существу, этнокультурные эксперименты Вены в отношении собственного русинского населения представляли собой весьма изощренную политику последовательного этноцида. Причину подобных действий Австро-Венгрии четко и лаконично определил один из русинских общественных деятелей, констатировавший, что «австрийское правительство болезненно ненавидело Россию и русский народ…»[6].
В конце XIX в. – начале ХХ вв. положение в Галиции характеризовалось растущим противостоянием между двумя противоположными идейными лагерями. Русинское общество оказалось в состоянии латентной гражданской войны, будучи расколотым между традиционалистами-русофилами, исповедовавшими идеи общерусского единства, и поддерживаемыми Веной украинофилами, которые стремились переформатировать традиционную русинскую идентичность на антирусской основе. Это противоборство нашло свое выражение в борьбе политических партий и общественных организаций, а также в бурной газетной полемике. Так, если традиционные русофильские ценности отстаивались культурно-просветительским обществом им. Качковского, то ему противостояла украинофильская «Просвита», научное общество имени Шевченко и украинские печатные издания, получавшие щедрое финансирование из Вены.
Солидное научное обоснование и академическую респектабельность украинофильским идеям обеспечил историк М. Грушевский, приглашенный австрийскими властями занять престижную профессорскую должность во Львовском университете. Благодаря щедрым грантам и поддержке Берлина и Вены Грушевский в рекордно короткие сроки написал многотомную «Историю Украины-Руси», претендовавшую на научную легитимизацию «украинской идеи» и стремившуюся обосновать глубокие цивилизационные различия между русскими и украинцами.
В октябре 1926 г. орган галицких москвофилов львовский «Русский голос», хорошо информированный о деятельности Грушевского, писал, что при поступлении на австрийскую службу «Грушевский обязался проводить в жизнь заранее выработанную в Вене политическую программу, имевшую в виду втянуть не только правобережную, но и левобережную Малороссию в сферу влияния придунайской монархии… Задачей Грушевского во Львове явилась работа в трех направлениях: 1). Создать украинский литературный язык, возможно менее похожий на русский. 2). Переделать историю Малороссии так, чтобы она перестала быть частью истории русского народа. 3). Образовать ядро украинской интеллигенции с таким умонастроением, при котором она считала бы Россию «великою тюрьмою народов»»[7]. Следует признать, что Грушевский добросовестно выполнил взятые на себя перед Веной обязательства. Оценивая научные изыскания классика украинской историографии, «Русский голос» писал: «Вряд ли в исторической науке можно подыскать другой пример столь наглого и бессовестного извращения истории, какой представляют собою исторические труды М.С. Грушевского…»[8].
Наиболее авторитетные представители русинской общественно-политической мысли в лице Духновича, Добрянского, Павловича и других крайне отрицательно отнеслись к украинскому движению в Галиции, в особенности к попыткам создания украинского литературного языка, восприняв это как опасный сепаратизм. Так, А. Добрянский считал появление отдельного литературного языка у малороссов «предательской изменой» не только русского народа, но и всего греко-славянского мира. По мнению Добрянского, «южнорусский литературный сепаратизм мог стать причиной гибели некоторых окраинных ветвей славянства, ослабил бы его русский центр и, следовательно, стал бы… авангардом германизма в борьбе с греко-славянским миром»[9]. Создаваемый в Галиции новый литературный язык Добрянский именовал «русско-польским», от которого «переход к чисто польскому не представлял бы уже никаких почти затруднений»[10].
Галицкие украинофилы получали поддержку не только от австрийских властей и польской администрации Галиции, но и от русской революционной и либеральной интеллигенции, высокомерно считавшей галицких русофилов реакционерами и отрицательно относившейся к их стремлению распространить русскую «высокую культуру» и русский литературный язык среди русинов. Известный деятель русофильского движения в Галиции, узник австрийских концлагерей В.Р. Ваврик, пострадавший за свои русофильские убеждения, с горечью писал в 1920-е годы, что русская интеллигенция «не знает и не понимает Галицкой Руси…»[11].
Накануне Первой мировой войны австро-венгерские власти усилили давление на русофилов Галиции и Угорской Руси. Особое неприятие Вены вызывали участившиеся случаи перехода в православие русинов – греко-католиков. Один из наиболее крупных и скандальных антирусинских политических процессов в Австро-Венгрии состоялся в 1913 г. в Мармарош-Сигете, где 98 русинским крестьянам было предъявлено обвинение в стремлении отделить Угорскую Русь от Венгрии в сотрудничестве с православной церковью и Россией. На основании этого надуманного обвинения 32 человека было приговорено к многолетнему тюремному заключению и крупным денежным штрафам. Авторы «Меморандума» Русского конгресса в Америке, созванного «Союзом Освобождения Прикарпатской Руси» в июле 1917 г. писали, что «не лишь за политические стремления и народные идеи, но и за религиозные убеждения русский народ в Прикарпатье подвергался жестоким преследованиям. Крестьяне в Угорской Руси, за нежелание остаться при унии и папизме, были приговорены в Мармарош-Сигете к долгим годам тюрьмы…»[12].
Несмотря на усиление украинской пропаганды в конце XIX – начале XX вв., русофильские идеи по-прежнему пользовались широкой поддержкой среди населения Галиции и особенно Угорской Руси, что вызывало крайнюю обеспокоенность Вены и Будапешта. На рубеже XIX – XX вв. это проявилось в массовом переходе в православие тысяч русинов-грекокатоликов. Зачастую в православие переходили целые села. Опасаясь роста православного движения, австрийские власти запретили в 1912 г. паломничество галичан в Почаевскую лавру на территории Российской империи и все чаще прибегали к репрессиям в отношении перешедших в православие русинов. «Террор… распространился по всей Подкарпатской Руси, породившей великое множество новых мучеников и исповедников, – писал Г. Рачук, характеризуя положение православных русинов в Австро-Венгрии в начале ХХ века. – Одно слово, одна православная книга, одно нежелание ходить в униатский храм могли послужить предлогом для штрафа, избиения, ареста, всяческих издевательств и даже для убийства»[13]. Однако все это было лишь скромной прелюдией к маховику массовых репрессий против русинов, запущенному Веной во время Первой мировой войны.
***
Начало Первой мировой войны сразу повлекло широкомасштабный террор австро-венгерских властей против галицких и угорских русинов, что стало одной из самых трагических страниц истории русинского народа. Репрессии проводились организованно, целенаправленно и системно, охватив как тыл, так и прифронтовые области. Жертвой репрессий стали практически все социальные слои русинского общества – от русинских депутатов австрийского рейхсрата и лидеров русофильского движения до рядовых крестьян, подозреваемых в прорусских настроениях. Так, уже в ночь с 30 на 31 июля 1931 г. «были арестованы депутаты рейхсрата Д.А. Марков и В.М. Курылович, ряд других активистов русофильского движения… Суть обвинений сводилась к тому, что подсудимые после начала войны продолжали состоять в русофильских организациях, что являлось, по мнению обвинения, государственной изменой»[14]. При этом свидетелями обвинения, настаивавшими на том, что «деятельность подсудимых носила антигосударственный характер и была направлена на отторжение Галиции от Австро-Венгрии»[15], являлись представители украинского движения, сыгравшие позорную роль доносчиков.
С началом военных действий австрийскими властями были закрыты все русские общества и организации во Львове и в других крупных городах Галиции, а их участники подверглись репрессиям. Австрийские власти начали массовые аресты русофилов и лиц, подозреваемых в русофильстве, по доносам провокаторов-украинофилов. По словам одного из очевидцев, «в самом начале войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенцию Галичины и тысячи передовых крестьян по спискам, вперед заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами… Каинова работа своих же вызывала особый ужас и отвращение… Хватали как подозрительных всех, кого можно было заподозрить в каких-либо симпатиях к России, русской культуре – достаточно было когда-то побывать в России, быть членом читальни общества им. Качковского, читать русскую газету…»[16]. С особым рвением австрийские власти преследовали русинов Лемковины – наиболее западной области Галиции на северных склонах Карпат, где, в отличие от Восточной Галиции, полностью доминировали русофилы, а украинское движение не имело поддержки среди местного населения. «По лемковским селам под видом торговцев иконами… ходили украинские провокаторы и вели с селянами разговоры на политические темы, выдавая себя за друзей русского народа, – писал современник описываемых событий. – У селян выясняли политические взгляды, все записывали, а потом отсылали властям. Таким образом был составлен список «moskalofilow»… На основе этого списка в начале войны была арестована вся лемковская интеллигенция и сотни селян…»[17]. Примечательно, что технология доносов была тщательно организована, всячески поощрялась и щедро оплачивалась властями. Так, например, за «донос на «москвофила» выплачивалась премия от 50 до 500 крон»[18].
Излюбленным объектом австро-венгерских зверств было русофильски настроенное русинское духовенство. Ярким символом мученичества русинов-лемков стал уроженец западной Лемковины молодой православный священник Максим Сандович, призывавший местных русинов – греко-католиков к возвращению в лоно православия. Сразу после начала войны М. Сандович и его семья, включая отца, мать, брата и беременную жену, были арестованы австрийскими властями. 6 сентября 1914 г. М. Сандович без суда и следствия на глазах престарелого отца и жены был расстрелян во дворе тюрьмы в г. Горлице. Его беременная жена была интернирована в концлагерь Талергоф, где она родила сына. Впоследствии Максим Сандович был канонизирован как Святой Максим[19].
Уже к концу августа 1914 г. только во Львове в местах заключения оказалось около 2 тысяч узников из числа подозреваемых в русофильстве. Для арестованных русофилов в начале сентября 1914 г. в австрийской Штирии был специально создан концентрационный лагерь Талергоф, явившийся творческим вкладом австрийских властей в технологию борьбы с инакомыслием среди граждан собственного государства. Уже 4 сентября в Талергоф прибыл первый эшелон с арестованными из Львова, насчитывавший около 2 тысяч человек; первые четверо суток арестованные были вынуждены находиться под отрытым небом под охраной жандармов[20]. По многочисленным свидетельствам узников Талергофа, обычной практикой концлагеря были изощренные пытки и издевательства по отношению к заключенным; санитарные условия в лагере «были ужасны… Бараки были переполнены… Вместо положенных 200 человек в них помещалось до 500… Эпидемия тифа унесла, начиная с ноября 1914 г., за два месяца, по сообщению узника И. Васюты, до трех тысяч жертв»[21]. Наибольшими зверствами по отношению к заключенным отличались сотрудники концлагерной администрации из числа украинцев. По свидетельству уроженца Лемковины И.Ф. Лемкина, «самым отъявленным палачом талергофских мучеников был украинец, австрийский офицер Чировский, который своими издевательствами над безоружными превзошел всех немцев…»[22].
По подсчетам активиста русинского движения в Северной Америке, выходца из Лемковины П.С. Гардого, через Талергоф в общей сложности «прошло свыше 30 тысяч человек крестьян, интеллигентов и священников, число которых достигло 800. Тысячи заключенных погибли от голода, заразных болезней и побоев…»[23]. По сути, в Талергофе был ликвидирован цвет русофильской интеллигенции Галиции, а сам концлагерь вошел в историческую память галицких и угорских русинов как символ мученичества за народность и веру[24]. Помимо Талергофа русинские русофилы томились и в ряде других австрийских концлагерей, включая Терезин, Куфштейн и Шпильберг.
Положение мирного русинского населения в прифронтовой зоне было еще более отчаянным. Австро-венгерская администрация «фактически использовала по отношению к собственным подданным режим военной оккупации, и к тому же весьма жестокой. Казни часто были массовыми и публичными, расправы нередко проводились на месте, без какого-либо подобия суда. Иногда уничтожались целые деревни. Простое подозрение было достаточным для того основанием…»[25].
Дочь известного русского ученого-карпатоведа Ф.Ф. Аристова Т.Ф. Аристова, ссылаясь на показания очевидцев, вспоминала позднее, что «только в одном селении Камен-Броды в Галичине палачи через единственную петлю повесили 70 крестьян на глазах их матерей, жен, детей, а затем убитых докалывали штыками»[26]. По словам русского журналиста, посетившего Львов в сентябре 1914 г. сразу после его взятия русскими войсками, «быть арестованным и отведенным в военно-полевой суд, заседавший в каждом местечке, считалось счастьем, ибо в большинстве случаев палачи казнили на месте. Казнили врачей, юристов, писателей, художников, не разбирая ни положения, ни возраста»[27] Массовые военные преступления австро-венгерской армии в ходе военных действий в огромной степени затронули преимущественно русофильскую Лемковину. «Вся Лемковина была покрыта виселицами, на которых гибли ее лучшие сыны… Острый плуг войны точно перепахал Лемковину. Название каждого села является одновременно синонимом как минимум одного боя»[28], – писал лемковский историк – свидетель описываемых событий.
Представители многочисленной карпаторусской диаспоры в Северной Америке внимательно наблюдали за событиями на исторической родине. «Как только Австро-Венгрия объявила войну России, – сообщали в июле 1917 г. североамериканские русинские деятели – авторы «Меморандума Русского Конгресса в Америке», – более 30.000 русских людей… в Галичине, Буковине и Угорской Руси были арестованы, избиты австрийскими жандармами, полицией и войском, подвергнуты неописуемым мучениям и заключены в концентрационные лагеря…: Талергоф, Терезиенштадт, Куфштейн, Шпильберг… и др. В одном лишь Талергофе… их умерло 1.500 человек от побоев, болезней и голода… Над мирным населением в Прикарпатской Руси немцы и мадьяры издевались таким нечеловеческим образом и сделали над ним столько насилий и зверств, что они ни в чем не уступают зверствам турок в Армении… Лишь за первые девять месяцев войны немцы и мадьяры расстреляли и повесили в Галичине, Буковине и Угорской Руси 20.000 людей. Сколько русского народа перевешали они во время своего наступления в 1915 и вообще в продолжение 1915, 1916 и 1917 годов, не поддается никакому исчислению»[29]. По подсчетам историков, «всего в результате геноцида, развязанного австрийцами в 1914-1918 гг. в Галиции, Карпатской Руси и на Буковине, погибло более 150.000 мирных жителей»[30].
Анализируя поведение австро-венгерских властей по отношению к русинам и осмысливая трагедию русинского народа во время Первой мировой войны и роль в ней местных украинцев, галицкие общественные деятели-русофилы писали впоследствии, что «в то время как… террор в Бельгии или других странах всецело объясним одним фактором – войной…, в отношении Прикарпатской Руси этого недостаточно. Война тут была лишь удобным предлогом, а подлинные причины этой позорной казни зрели у кого-то в уме самостоятельно… Исключительным объектом… австро-мадьярских жестокостей… было русское народное движение, т.е. сознательные исповедники национального и культурного единства малороссов со всем остальным русским народом… Прикарпатские «украинцы» были одним из главных виновников нашей народной мартирологии во время войны. В их низкой и подлой работе необходимо искать причины того, – отмечали галицкие русофилы, – что карпато-русский народ вообще, а наше русское национальное движение в частности с первым моментом войны очутились в пределах Австро-Венгрии… на положении казнимого преступника»[31]. По сути, геноцид по отношению к русофильской части русинского народа был осуществлен австро-венгерскими властями под прикрытием чрезвычайных условий военного времени, при этом активным инструментом реализации этого геноцида стали представители галицких украинцев.
Преследования русинов со стороны австро-венгерских властей носили характер не только физического, но и духовного геноцида, направленного на уничтожение традиционной русинской культуры. Особой изобретательностью в этом отношении отличались действия венгерских властей в Угорской Руси. Так, летом 1915 г. венгерское правительство создало специальную комиссию греко-католиков, призванную внести изменения в церковную литературу, ввести грегорианский календарь и заменить кириллический алфавит угорских русинов венгерской латиницей. Хотя эти попытки в целом потерпели неудачу, мадьяронские иерархи греко-католической церкви, включая главу прешовской епархии епископа И. Новака и главу мукачевской епархии епископа А. Паппа, по собственной инициативе стали заменять местную кириллицу венгерской латиницей в школах и в церковной прессе[32]. Массовые репрессии против коренного восточнославянского населения Угорской Руси со стороны венгерской военной администрации сочетались с установлением жесткого контроля над русинским духовенством; при этом уже в самом начале войны более 100 представителей русинского духовенства Угорской Руси было арестовано и интернировано в различных городах Венгрии. По словам чешского современника описываемых событий, «полмиллиона угорских русинов ждала неминуемая национальная гибель… Земли угорских русинов стали полем боя и на длительное время тылом действующей армии; села были сожжены дотла, имущество уничтожено и много русинов казнено… Только итоги мировой войны спасли угорских русинов…»[33].
Неудивительно, что в этих условиях вступившая на территорию Австро-Венгрии русская армия встретила доброжелательное отношение со стороны галицких и карпатских русинов, которые не только помогали русским продовольствием, но и добровольно вступали в русскую армию. Русины нередко сообщали русскому командованию о перемещениях австро-венгерских подразделений. В г. Бардейов на территории нынешней Восточной Словакии местные русины раздавали листовки, призывавшие русинское население помогать русским войскам. При отступлении русской армии в ее состав влилось много добровольцев из числа карпатских русинов. Только в Воловецком округе на территории Угорской Руси вместе с русскими войсками ушло 238 человек[34]. Генерал А.И. Деникин, командовавший дивизией на Юго-Западном фронте, вспоминал, что во время отступления русской армии из Галиции в 1915 г. вместе с ней на восток двигались тысячи русинских беженцев, спасаясь от преследований со стороны австро-венгерских войск.
Однако и в Восточной Галиции, несмотря на успехи поддерживаемого здесь австрийскими властями украинского движения, русофилы продолжали оставаться влиятельной общественной силой, что проявилось сразу после занятия Восточной Галиции русской армией. Весьма примечательно, что широкое распространение стихийного русофильства среди сельского населения Восточной Галиции признавал известный украинский политик и историк Д. Дорошенко и другие украинские деятели[35].
Первые проявления политической активности русинов во время Первой мировой войны носили ярко выраженный русофильский характер. Так, 9 (22) сентября 1914 г. назначенный генерал-губернатором Восточной Галиции граф Г.А. Бобринский принял в своей резиденции во Львове делегацию представителей 19 галицко-русских культурно-просветительских и экономических обществ во главе с доктором В.Ф. Дудыкевичем. Представители галицких русинов выразили радость в связи с освобождением Галиции от австрийского ига и заявили о своих верноподданнических чувствах по отношению к императору Всероссийскому. 15 (28) сентября 1914 г. Николай II в телеграмме генерал-губернатору передал Высочайшую благодарность депутациям русинских организаций[36]. По свидетельству М.М. Пришвина, посетившего Восточную Галицию осенью 1914 г., в тылу русской армии было абсолютно безопасно даже в самых «мазепинских местах». Пришвин отмечал, что «…почти нигде не было войск, даже разъездов, патрулей, и везде было так, как будто едешь по родной земле, способной нести крест татарского и всякого ига»[37].
Во время кратковременного пребывания Галиции под контролем русской армии галицкие политики-русофилы развернули энергичную деятельность по созданию «карпато-русской добровольческой дивизии – в противоположность поддерживаемому Австрией украинскому движению»[38]. Активное участие в этой деятельности приняли ранее приговоренные австрийским судом к смерти депутаты австрийского парламента галицкие русофилы Курилович и Марков, помилованные австрийцами благодаря заступничеству испанского короля. Однако когда эта задача уже была близка к выполнению «русская армия отступила из Галиции; затем последовала революция в России. Эти два события не позволили создать отдельную карпато-русскую добровольческую дивизию…»[39]. Некоторые из активистов создания карпато-русской добровольческой дивизии приняли впоследствии участие в Гражданской войне в России на стороне белого движения. Примечательно, что политика русской администрации в Галиции во время ее нахождения под контролем русской армии «носила непоследовательный характер» и «вызывала недовольство руководителей москвофилов, являвшихся более последовательными сторонниками пророссийской и антипольской политики, чем российская администрация»[40].
Ярко выраженные пророссийские настроения были характерны и для политических лидеров влиятельной североамериканской русинской диаспоры, изначально связывавших политическое будущее Галиции и Угорской Руси с вхождением в состав России. В мае 1917 г. в Нью-Йорке был создан Союз Освобождения Прикарпатской Руси. 13 июля 1917 г. на конгрессе американских русинов, созванном Союзом Освобождения Прикарпатской Руси, был принят меморандум, «посвященный свободному русскому народу в России». Авторы меморандума констатировали, что «Великий русский народ в России уже сам скинул тяготы ненавистного старого режима и… пользуется всеми благами свободы», подчеркнув при этом продолжающееся «тяжелое иноземное рабство четырех миллионов русских людей в исконно русских землях, находящихся еще в тяжелой австро-мадьярской неволе»[41]. Подробно остановившись на самых жестоких проявлениях антирусинской политики Вены и Будапешта и на страданиях русинского населения в Австро-Венгрии, авторы документа провозглашали: «Весь карпаторусский народ всей душой протестует против того, чтобы Прикарпатская Русь, под каким бы то ни было видом, входила в состав немецкой, мадьярской или будущей польской державы… Наоборот, – говорилось в меморандуме, – Русский Конгресс от имени всего своего народа торжественно и единодушно заявляет, что весь Карпаторусский народ неуклонно желает освобождения Прикарпатской Руси от чужого владычества и, при предоставлении ей широкого самоуправления, воссоединения Прикарпатской Руси, в ее этнографических границах, с ее старшей сестрой, великой, демократической Россией. Карпаторусский народ хочет быть в тесном единении с остальным русским народом… Пусть не будет больше двух Русей: Руси свободной и Руси подъяремной, но да будет единая нераздельная, могучая, свободная Русь»[42]. Однако ход исторических событий сделал невозможным реализацию данных планов.
После отступления русской армии из Галиции русины подверглись очередной волне массовых преследований со стороны австрийских властей. Как и в первые месяцы войны, главной жертвой преследований вновь стали подозревавшиеся в политической неблагонадежности русинское духовенство и русофильская интеллигенция, представители которой были брошены в австрийские концлагеря. В результате массовых репрессий со стороны австро-венгерских властей погибли десятки тысячи русинов. Примечательно, что представители украинской историографии предпочитают либо не заострять внимание на этой трагической странице в истории карпатских русинов, либо возложить всю ответственность за страдания русинского народа исключительно на «москвофилов», из-за которых «народ, осужденный за государственную измену, оказался в австрийских островах смерти»[43].
Массовый террор против русинского населения, осуществлявшийся в течение всей Первой мировой войны в крайне жестоких формах, позволяет говорит о том, что антирусинская политика австро-венгерских властей с началом Первой мировой войны эволюционировала от последовательного этноцида к откровенному геноциду. Ранее доминировавшая среди русинов русофильская интеллигенция, ставшая главным объектом австро-венгерских этнокультурных «чисток», была в значительной степени истреблена при деятельном участии галицких украинофилов, которые после Первой мировой войны стали определять этнокультурный облик Галиции.
***
Отношение властей современной Украины к населению Донбасса и других русскоязычных регионов обнаруживает ряд зловещих параллелей с политикой Австро-Венгрии по отношению к русинам. Подобно политике властей Австро-Венгрии до начала Первой мировой войны, власти независимой Украины сразу после ее образования проводили по отношению к собственному русскоязычному населению юга и востока Украины политику фактического этноцида, всячески стремясь украинизировать русское население и сменить его традиционную идентичность и культурный код, вытравив идеи общности с русским миром. В определенной степени это удалось, свидетельством чему является та часть русского и этнически неоднородного русскоязычного населения украинских мегаполисов, которая впитала идеи украинского национализма, усвоила культ Бандеры и Шухевича и продемонстрировала готовность с энтузиазмом прыгать под примитивную майданную кричалку «хто не скаче, той москаль».
Вместе с тем, многолетняя политика фактической этнокультурной колонизации русского юго-востока Украины в виде агрессивной «дерусификации», проводимой Киевом и Львовом вопреки этноязыковым реалиям и элементарному здравому смыслу, готовила плодородную почву для последующего цивилизационного раскола Украины. Этот давно назревавший раскол вылился в кровавую гражданскую войну на Украине, окончательно поставив жирный крест на утопической идее формирования единой украинской политической нации, в реальность которой всерьез верили некоторые политологи-оптимисты еще несколько лет назад.
После майданного переворота в феврале 2014 г. и последовавшего отказа Донбасса подчиняться пришедшим к власти в Киеве националистическим радикалам с откровенно пронацистским душком Киев, подобно Вене в начале Первой мировой войны, от политики этноцида перешел к политике открытого геноцида в отношении населения Донбасса. Это проявилось и проявляется, прежде всего, в крайне варварских методах ведения войны, когда главным объектом ударов и карательных действий украинских войск становится гражданское население и объекты инфраструктуры, свидетельствуя о стремлении украинских властей физически уничтожить коренное население Донбасса или вынудить его покинуть родные места. Частично Киеву это уже удалось – по приблизительным данным, на территории России нашло убежище около миллиона беженцев из Донбасса. Официальный Киев, таким образом, копирует действия австро-венгерских властей, запятнавших себя массовыми военными преступлениями против мирного населения Галиции и Угорской Руси в ходе Первой мировой войны. Впрочем, даже развязанный Веной кровавый террор не спас Австро-Венгрию от агонии и окончательного распада осенью 1918 г., когда это государство исчезло с политической карты Европы. Постигнет ли современную украинскую державу бесславная участь некогда обширной Австро-Венгрии?
[1] См. Байцура Т. Закарпатоукраинская интеллигенция в России в первой половине XIX века. Словацьке педагогiчне видавництво в Братiславi. 1971. С. 21.
[2] Аристов Ф.Ф. Литературное развитие Подкарпатской (Угорской) Руси. Москва, 1995. С. 16.
[3] Цит. по: Magocsi P.R. The Rusyn-Ukrainians of Czechoslovakia. A Historical Survey. Wien, 1983. P. 25.
[4] Dmowski R. Swiat powojenny i Polska. Wydanie drugie. Warszawa, 1931. S. 237.
[5] Др. Мачик К.П. Беседа об украинизме и украинском вопросе // Народная газета. 1925. № 3.
[6] Лемкин И.Ф. История Лемковины. Нью-Йорк: Юнкерс, 1969. С. 118.
[7] Русский голос. 10 октября 1926. № 174.
[8] Там же.
[9] Аристов Ф.Ф. Карпато-русские писатели. Москва, 1916. С. 147.
[10] Добрянский А.И. О современном религиозно-политическом положении австро-угорской Руси. Москва, 1885. С. 12.
[11] Русский голос. 12 февраля 1926. № 143.
[12] Bratislava. Časopis učené společnosti Šafaříkovy. 1931. Roč. 5. Číslo 3. S. 514.
[13] Рачук Г. Подвижник Руси Карпатской Архимандрит Иов (Кундря). Москва, Паломник, 2008. С. 21.
[14] Клопова М.Э. Терезин и Талергоф: трагедия «тирольцев Востока» // Народы Габсбургской монархии в 1914-1920 гг.: от национальных движений к создании национальных государств. Том I. Москва, 2012. С. 211.
[15] Там же.
[16] Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX-XX вв. Москва, 2007. С. 105.
[17] Лемкин И.Ф. История Лемковины. С. 119.
[18] Айрапетов О.А. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). Том I. Москва, 2014. С.137.
[19] Magocsi P.R. The People from Nowhere. An Illustrated History of Carpatho-Rusyns. Uzhhorod, 2006. P. 67.
[20] Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX-XX вв. С. 106.
[21] Там же. С. 108.
[22] Лемкин И.Ф. История Лемковины. С. 142.
[23] Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX-XX вв. С. 110.
[24] См. Талергофский альманах. Львов, 1930.
[25] Айрапетов О.А. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). Том I. С.97.
[26] Аристова Т.Ф. Федор Федорович Аристов и карпаторусская проблема // Аристов Ф.Ф. Литературное развитие Подкарпатской (Угорской) Руси. Москва, 1995. С. 10.
[27] Голос Москвы. 8 (21) октября 1914 г. № 231. С. 4.
[28] Лемкин И.Ф. История Лемковины. С. 139.
[29] Меморандум Русского Конгресса в Америке. 13 июля 1917 года, Нью-Йорк // Bratislava. Časopis učené společnosti Šafaříkovy. 1931. Roč. 5. Číslo 3. S. 515-516.
[30] Айрапетов О.А. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). Том I. С.98.
[31] Военные преступления Габсбургской монархии 1914-1917 гг. Галицкая Голгофа. Книга I. Trumbull, Conn., 1964. C. 9.
[32] Magocsi P.R. The Shaping of а National Identity. Subcarpathian Rus’, 1848-1948. Harvard University Press. Cambridge, Massachusetts. 1979. P. 72.
[33] Hartl A. Podkarpatští Rusíni za války a za převratu // Slovanský přehled. 1925. Číslo 1. S. 55-57.
[34] Ванат І. Нариси новітньої історії українців Східної Словаччини. I. 1918-1938. Словацьке педагогічне видавництво в Братиславі. Відділ української літератури в Пряшеві. 1990. С. 33.
[35] Михутина И.В. Национальное движение русинов Галиции во время Первой мировой войны // Народы Габсбургской монархии в 1914-1920 гг.: от национальных движений к создании национальных государств. Том I. Москва, 2012. С. 190.
[36] Утро России. 16 сентября 1914 г. № 222. С. 2.
[37] Речь. 2 (15) ноября 1914 г. № 296. С. 2.
[38] Archiv Ústavu T.G. Masaryka (AÚTGM), fond T.G. Masaryk. Podkarpatská Rus 1918, krabice 400. Report of members of Russian National Council of Carpatho-Russia.
[39] Ibidem.
[40] Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX-XX вв. С. 114.
[41] Меморандум Русского Конгресса в Америке. 13 июля 1917 года, Нью-Йорк // Bratislava. Časopis učené společnosti Šafaříkovy. 1931. Roč. 5. Číslo 3. S. 512.
[42] Ibidem. S. 517-518.
[43] Тарнович Ю. Iлюстрована iсторiя Лемкiвщини. Львiв, 1998. С. 249.
