РI рада сообщить нашим читателям, что одним из лауреатов премии “Наследие русской мысли” им. Н.А. Бердяева за 2015 г. стал заместитель главного редактора нашего издания Василий Ванчугов. Доктор философских наук и профессор кафедры истории русской философии философского факультета МГУ Василий Ванчугов был удостоен этой премии за первую биографию первого историка русской философии архимандрита Гавриила (Воскресенского): Первый историк русской философии. Архимандрит Гавриил и его время. (М., Мир философии, 2015). Рассказ об этом мыслителе вводится автором в описание контекста эпохи, в частности, официальных “охранительных начал”, проблем тогдашнего образования, духовно-акдемической и светской высшей школы. В книге используются доселе неизвестные архивные материалы. Мы поздравляем Василия Викторовича с этим замечательным успехом и желаем ему новых достижений как в истории русской философии, так и в продвижении консервативного дела в современной русской журналистике.
Любовь Ульянова
Василий, поздравляем Вас с выходом в 2015 году книги «Первый историк русской философии. Архимандрит Гавриил и его время». Не могли бы Вы рассказать нашему читателю, о чем эта книга? Как бы Вы представили нашему читателю Вашего героя – архимандрита Гавриила?
Василий Ванчугов
Появление книги стало итогом длительного исследования, и формат представления материала я выбрал тот, который посчитал наиболее удобным для передачи своего видения истории и понимания философии. Как процесс исследования, так и описание его результатов доставили мне удовольствие, которое, надеюсь, испытают и внимательные читатели книги. Она об архимандрите Гаврииле, ученом монахе, в миру Василии Николаевиче Воскресенском, который оставил о себе память, прежде всего, в качестве автора первой истории русской философии, опубликованной в журнальном варианте в 1839 году, а в книжном формате — в 1840 году, в Казани.
В своей работе я описал причины и условия появления этой пионерской работы, условия жизни и творчества автора, первого «летописца отечественного любомудрия». Полтора десятка лет он был тесно связан с казанским университетом, и его «Русская философия» создавалась в рамках многотомной истории философии, предназначенной для студентов в качестве учебного пособия.
В своей книге я анализирую и основной труд архимандрита Гавриила, и ту среду, в которой он существовал, в контексте становления философии в России. Будучи лицом духовного звания, архимандрит Гавриил проходил службу по ведомству Святейшего Правительствующего Синода, высшего органа церковно-административной власти, также он служил по ведомству Министерства народного просвещения, учительствуя в гимназии и профессорствуя в университете. Но и при таком окружении, при составлении истории отечественной философии архим. Гавриилу не на что и не на кого было опереться.
Просматривая рекомендованные им пособия (книги и статьи из журналов), которые, как он указал, при критическом разборе могут служить для изучения философских наук, мы видим, что в том перечне нет ничего, что было бы специально посвящено истории отечественного любомудрия. Поэтому ему пришлось начать повествование о философии в России «с чистого листа», прежде подготовив четырехтомный курс всеобщей истории философии, читая в университете курсы по логике и психологии, нравственному богословию, церковной истории и каноническому праву, выступая в храмах с проповедями, управляя монастырем, принимая участие в городских и губернских комиссиях и комитетах. И чтобы учесть все факторы, определить истинное значение архим. Гавриила, мне пришлось вести свое историко-философское повествование с включением философских событий в широкий спектр явлений — от высокой культуры до повседневности.
Любовь Ульянова
Есть ли какая-то актуальность его фигуры для сегодняшнего дня? Или же Ваша книга — это чистое научное познание как таковое?
Василий Ванчугов
Спектр оценок, которые давали последующие историки русской философии труду архим. Гавриила, был предельно разнообразен. Кто-то, как Густав Шпет, — относился к этой работе иронически, иные — как о. Василий Зеньковский — сдержанно. Однако установка архим. Гавриила на необходимость расширения эмпирической базы для историка отечественной философии, позволяющая включать духовное наследие Древней Руси была подхвачена еще в XIX веке и закреплена в веке XX.
Так что его основная работа является памятником отечественной философской мысли, вехой в истории «любомудрия», мимо которой не мог и до сих пор не может пройти ни один специалист в области истории русской философии. Это первая в своем роде книга, которая, несмотря на ее несовершенство, представила верный взгляд на русскую философию как на составную часть всеобщей истории философии и как «более или менее наукообразное» отображение внутренней истории русского самосознания, выраженное в философских идеях как светской, так и религиозной направленности, отражающих своеобразное, локальное, национальное осмысление всеобщих проблем.
Мне пришлось изучить нетипичный на тот момент, весьма необычный и для кого-то даже курьезный случай — отчего это вдруг в России появилась «история русской философии», хотя прежде ее не было, и мало кто беспокоился по этому поводу? Ситуация, выбранная в качестве приоритетной, поучительна, поскольку много дает для прояснения положения дел в нашей философии в прошлом, да и в настоящем.
Любовь Ульянова
Ваша книга во многом уникальна: Вы большое внимание уделяете контексту, филигранно описываете эпоху и современников архимандрита, что превращает книгу в увлекательное чтение, сродни историческому роману, но при этом в строго позитивистском научном ключе опираетесь на факты. Вы познакомились с таким жанром научной литературы на каких-то других примерах? Или Вас можно считать автором-изобретателем такого стиля научного исследования?
Василий Ванчугов
Не знаю, являюсь ли я изобретателем нового стиля, но понимаю, что писал не совсем так, как принято в историко-философском сообществе. Я ставил перед собой задачу изложить решение научной проблемы максимально занимательно — занимательно в том смысле, чтобы читателю было приятно, чтобы он чувствовал себя в историко-философском мире как «дома», а не в «цеху». В моей книге и история философии, как процесс, и «история философии» как версия субъекта о философии в ее прошлом, то есть это мой сугубо личный взгляд, который пока является наиболее адекватным, точным и верным. Мне хотелось передать историю философии не только верно, соразмеренно представлениям о научности, но и соразмеренно с искусством.
Любовь Ульянова
Первые русские историографы (Татищев, Карамзин) были людьми консервативных убеждений. Можно ли считать совпадением, что первый историк русской философии был также консерватором? Или же в этом явлении можно увидеть определенную закономерность?
Василий Ванчугов
Поскольку запрос был на созидательную историю русской философии, то и автор оказался из консервативного круга, а не из либерального, где предпочитают деконструкции, изобличения. Кстати, пользуясь случаем, следует несколько слов сказать об идеологической составляющей работы историка философии. Для него она предстает как наличие в его ментальном мире внешней побудительной силы, стороннего заказчика.
Обычно «благочестивые гуманитарии» говорят о негативном влиянии идеологий, поскольку они определяются политическими целями и задачами, далекими от целей и задач научных. Но иногда именно идеология и дает «руководящую нить» историку философии, не знающему, на что нанизывать собранные им по разным местам фрагменты мудрости. Многие из здравствующих ныне историков философии так и не состоялись бы в профессии, не окажись они когда-то под давлением идеологическим, которое, как сейчас видится, было для них, скорее, благом, чем несчастием. И это относится не только к советским философам, которые часто бравируют своей независимостью «тогда», как правило, декларативной. И мой пример из далекого прошлого, личность более симпатичная, чем советский философ — архим. Гавриил, создавал свою историю русской философии на фоне «официальной народности», которая придала его работе, так сказать, концептуальность.
Я не говорю, хорошо это или плохо проявлять такую «ментальную отзывчивость» к идеологическому, но подмечаю лишь то, что работа состоялась. Идеология – это четко обозначенная система политических предпочтений, явные доминанты, и сегодня многие историки философии вздохнули бы с облегчением, если бы были обозначены предпочтения, если бы вышестоящие инстанции дали им понять, в каком направлении работать. А так им приходится перекатывать бусинки, перетирать друг о друга и вместо создания ожерелий, превращая их в пыль. Так что страдают ныне не только бывшие советские специалисты в области философии, но и современные исследователи, оказавшиеся в эмпирическом море без «руля и ветрил». Однако не следует из моих слов делать выводы, о безусловной пользе политической повестки дня для философа. Случай с архим. Гавриилом показывает лишь, что бывают удачные решения, смысл и значение которых осознается только по прошествии времени.
Любовь Ульянова
Были ли у архимандрита Гавриила последователи?
Василий Ванчугов
Не сразу, но появились. В «Философских этюдах» 1892 год Мария Безобразова призывала коллег обратить внимание на отечественные философские рукописные памятники, о разбросанности которых мы даже не думаем. По ее мнению, публикации рукописного материала могли бы уже сами по себе послужить ценным вкладом в историю нашего просвещения, далеко не столь безотрадного, как это показывают некоторые исследования, опирающиеся на рукописный материал. Безобразова мечтала, чтобы наши историки избавились от предвзятых мнений, подобных бэконовским идолам, чтобы они освободились от пятого идола — специально-русского, то есть от пренебрежения ко всему своему. И она оказалась первой, кто спустя полвека в научной работе не только вспомнила труд архим. Гавриила, но и попыталась составить собственную ретроспекцию любомудрия. Таким образом, установка архим. Гавриила на расширение эмпирической базы, позволяющая включать духовное наследие Древней Руси, была подхвачена и получила широкое распространение, став в дальнейшем для небольшой группы исследователей чем-то само собою разумеющимся. Если при жизни автора реакция на «Русскую философию» была почти нулевая, то после смерти, хоть и не сразу, пришло признание, иногда переходящее в восторженность и поклонение.
Любовь Ульянова
Архимандрит Гавриил написал свою книгу в 1839 году. В тот момент большая часть произведений по русской философии была еще не написана. Можно ли сказать, что он стал историком той отрасли, которая еще не существовала? Что можно было изучать к 1839 году, когда еще даже Хомяков не написал своих философских произведений?
Василий Ванчугов
Случай с архим. Гавриилом тем и ценен, что он показывает: восприятие объекта меняется от используемой «оптики» — смещается начало философии в России, меняется состав лиц, сочинений, в зависимости от того, что понимается под философией. Для кого-то философия в России начинается с XIX века, для других — с X. Для кого-то прежде ментальная «пустота», а для архим. Гавриила философствуют митрополиты Никифор, Платон (Левшин), князь Владимир Мономах, Даниил Заточник, Нил Сорский, Феофан Прокопович, архиепископ Георгий Конисский, «старчик» Григорий Саввич Сковорода, профессора Аничков и Брянцев, митрополит Филарет Дроздов, профессора Буле, Даниил Велланский, Александр Галич, епископ Иннокентий Борисов, учитель философии в семинарии Надеждин, профессора Фишер, Карпов и многие другие. Так что в зависимости от понимания философии, для кого-то архим. Гавриил описал русскую философию в ее многообразии, а для кого-то сконструировал ее историю, имеющую отношение, скорее, к идеологии в широком понимании этого слова.
Любовь Ульянова
Отразился ли факт того, что он — священнослужитель — на отношении архим. Гавриила к теме его исследований? В истории русской философии большую роль играют священнослужители — отец Василий Зеньковский, Георгий Флоровский. Не создали ли эти три священнослужителя историю философии как своего рода богословие?
Василий Ванчугов
Свою четырехтомную историю философии архим. Гавриил завершил, словно буквально следуя духу академического Устава 1814 года, дав понять своим читателям, что правильная философия ведет разумного человека к религии. Его «История философии» состояла из четырех частей, к которым он присоединил еще два тома. И в пятой части, или прибавлении первом, он решил поведать о философии восточной, разделяемой им на два рода. Первого рода восточная философия есть «чистая, происходящая от Бога», получившая свое начало вместе с первым человеком, чуждая заблуждений, возросшая на святой земле и от Сиона во все концы вселенной распространенная; второго рода восточная философия есть «нечистая», поскольку она «развратными потомками нашего прародителя измышленная, исполненная большими и меньшими заблуждениями, более или менее исказившая первоначальные понятия об истинном, добром и изящном и по действию злых духов укорененная в Индии, Китае, Персии, Египте и Финикии. Философия чистая, та, что в Палестине, заключается в книгах Св. Писания, в творениях Отцов Церкви и в сочинениях различных, православных, христианских писателей. И во втором прибавлении — «Русской философии» — он исходит из того, что особенное внимание «ко гласу разума и опыта» Россия показала при избрании веры, и с тех пор русский ум покорился «уму беспредельному», так что с сих пор любомудрие поставило для себя такой закон: рационализм, соображаемый с опытом, поверять чрез откровение. А потому русская философия своим развитием обязана духовенству, как своему, так и отчасти греческому, первоначально занимавшего высшие места в русской иерархии.
В изображении архим. Гавриила россиянин богобоязлив, привержен к вере, престолу и отечеству, и требует, чтобы всякая теория совершенно была согласна с опытом. Для автора «Русской философии» философия, точнее, любомудрие, есть форма богопознания, и потому каждая страница истории философии должна сиять сверхъестественным светом, потому как каждый взятый им мыслитель из прошлого всего лишь отражает евангельские истины.
Любовь Ульянова
Насколько русская философия действительно теоцентрична? Можно ли сказать, что она теоцентрична и не отделилась от ценностного компонента, связанного с теологией?
Василий Ванчугов
Излагая историю философии, архим. Гавриил определяет предмет философии в «беспрестанном стремлении ума к изысканию коренных начал природы и свободы». При этом он особо оговаривает, что, несмотря на видимые различия между верой и разумом, в своей глубине они едины, поэтому «в душе истинного философа религия и философия соединены совершенно», хотя Провидение «одних просвещает чрез религиозные чувства», «а других руководствует чрез философию». В изложении архим. Гавриила настоящий философ предстает в образе монаха: устремленный к истинной цели человек, который, закрыв свои чувства, пребывает вне плоти и мира; ничего человеческого его не касается, кроме самого необходимого; беседуя с единым Богом и самим собою, восстает превыше всего видимого; в себе самом всегда «обносит чистые божественные видения, не смешанные с дольними блудящими образами»; он подобен незатмеваемому зерцалу Бога и Божественного; постепенно восходит от света к свету, от темного к яснейшему, — пока не достигнет самого источника высших озарений и получит «блаженную кончину, где зерцала и гадания разрешатся в истину».
История отечественной мысли дает нам разнообразие мнений о русской философии, обусловленных различными мотивациями: методологическими, идеологическими, ценностными и прочими. Однако, каковы бы ни были версии своеобразия русской философии, трактующие ее в духе «онтологизма», «гносеологизма», «неопатристического синтеза» или какими-либо другими принципами и началами, они никак не смогут пройти мимо труда русского ученого монаха — первопроходца истории русской философии.
Любовь Ульянова
Вопрос Вам, как историку русской философии. История философии кончилась в эпоху большевизма и эмиграции? Или же она продолжается? Можно ли назвать современную философию продолжательницей той русской философии? Заслуживает ли то, что сегодня в России может называться философией, развернутого описания?
Василий Ванчугов
Появление моей книги, надеюсь, как раз и показывает, что «история философии» не закончилась, хотя ей и предстоит пережить серьезные изменения, о чем лучше сказать в другом месте и по другому поводу. Главное, что сохранилось, это эвристическое значение истории философии — привести читателя или ученика к тому, что автор считает истиной. Сколько авторов, столько и истин. Но не все авторы становятся достоянием истории, и современные «акторы философии» не исключение. А в заключении хотел бы лишь заметить, что моя книга не только повествует о поучительном прошлом философии в России, но и дает ключ к пониманию ее настоящего, поскольку многие герои нашего времени уже появлялись прежде, так что данный экскурс полезен будет для понимания наших перспектив в области мысли и чувства.
