РI внимательно следит за всеми новыми исследованиями в области истории отечественного и зарубежного консерватизма. По мере сил мы стараемся представлять их нашему читателю. Не все книги, увы, получают оперативное освещение на нашем сайте, и виной тому правило – книгу надо вначале прочесть, а только потом либо ее отрецензировать, либо обратиться к автору с вопросами, разъясняющими ее содержание. 
В меру сил мы стараемся следить за книжными новинками, но, увы, иногда запаздываем. Книга петербургского историка Александра Котова «Русский политический предмодерн. Забытые «консерваторы» второй половины XIX века» вышла в издательстве «Владимир Даль» еще в 2019 году. Автор продолжил в этой монографии свою линию изучения катковского направления в отечественном консерватизме, рассказав о малоизвестных фигурах русской политической мысли, таких как М.В. Юзефович, И.П. Корнилов и В.Д. Скарятин. В этой книге автор выявляет три направления русского консерватизма – катковистское, которое еще в прошлом исследовании он назвал «бюрократическим национализмом», славянофильское (его А.Э. Котов в ряде интервью соотносит с понятием «консервативная демократия»), и наконец «аристократическое». Представители последнего – так наз. партия газеты «Весть»: В.Д. Скарятин и Н.Н. Юматов – в 1860-е годы вчистую проиграли публицистическое сражение катковистам и фактически сошли со сцены, хотя В.Д. Скарятин прожил довольно долгую жизнь и скончался лишь в 1900 году. Публицистов «Вести» обвиняли в том, что они интересы сословия ставят выше интересов нации. А.Э. Котов показывает, что хотя эти обвинения в принципе были лишены основания, репутация «полонофилов» закрепилась за этими публицистами и не позволила им остаться в истории общественной мысли в качестве положительных персонажей. Почему же в ней смог остаться сторонник сословного начала и противник панславизма Константин Леонтьев? Чем вообще руководствуется национальная память, когда осуществляет это отбраковку «задержавшихся» в большой истории от «забытых»? Мы решились задать эти и другие и вопросы автору этой замечательной книги.
Борис Межуев
Уважаемый Александр Эдуардович, Вы вносите в название своей книги термин “предмодерн”, но при этом не даете ему теоретической экспликации. Можно ли считать предмодерном русский «имперский национализм», то есть катковизм? В этом смысле можно ли сказать, что Катков более модернист, чем В.С. Соловьев и имперские либералы, отрицавшие значение русификации?
Александр Котов
Борис Вадимович, спасибо за интерес к книге. Она продолжает предыдущую работу о «катковском направлении» – книгу ««Царский путь» Михаила Каткова: Идеология бюрократического национализма в политической публицистике 1860-1890-х годов», в которой Катков характеризуется как своеобразный предтеча Ленина – и начинается с повторения этого крайне неудобного (как для новых красных, так и для добрых русских людей) сравнения. Собственно, поэтому и теоретическая экспликация названия представляется излишней: в данном случае термин «предмодерн» дается в самом общем значении – то, что предшествовало модерну, подготавливало или несло в себе черты нарождавшегося массового общества.
Мне была важно показать, что русский так называемый «консерватизм» – не попытка «остановить развитие», но возможность альтернативы большевистскому XX века, содержавшая в себе свою собственную систему национальных сдержек и противовесов: «бюрократический национализм», «консервативную демократию», а также «правое крыло» – те или иные формы сословного «имперства».
Термин «имперский национализм», часто используемый применительно к Каткову, мне не очень нравится. По степени логичности он сравним разве что с безграмотной конструкцией «многонациональный народ», по функциональности – пригоден только пугать либеральных старушек. Всё-таки Катков, несмотря на все свои юношеские сомнения и позднейшие оговорки – националист-унификатор; «империя» же в современном понимании подразумевает ту или иную форму многоукладности.
В этом смысле Михаил Никифорович, конечно, больший модернист, чем любые противники русификации – консервативные или либеральные. Однако Вл. Соловьев среди них всё же не был ни самым типичным, ни самым значимым. Не будучи политиком, Вл. Соловьев, сколько могу судить, не вполне осознавал необходимости для своей империи наднационального правящего слоя, т.е. новой сословности – которую потом добавили евразийцы. Разумеется, в современной системе координат он со своим европоцентризмом оказался бы в числе консерваторов. Но он не политический идеолог, не творец идеологий – политическое у него вторично во всех отношениях. В свою эпоху его «консервативный глобализм» и связанная с ним проповедь национального самоотречения были порождениями болезни роста, переизбытка национальных сил и ресурсов. В эпоху исчерпания этих ресурсов любые проявления соловьевщины, на мой взгляд, крайне вредны – но противоядием против них будет не Катков, а «консервативные демократы» Иван Аксаков и Николай Страхов.
Борис Межуев
На примере успеха или неуспеха катковского направления в консерватизме можно ли сделать вывод о неготовности России к модерну, о том, что эту стадию наша страна должна миновать, двигаясь к какому-то более высокому будущему? Проще говоря, путь Каткова – путь от империи к нации, не обратилось ли это движение вспять в эпоху столкновения больших цивилизационных проектов?
Александр Котов
Грешен: не вижу сейчас никаких принципиально отличающихся друг от друга цивилизационных проектов. Лучшие евразийские умы Фейсбука так и не смогли мне объяснить, чем, кроме слов о высоком будущем, их «цветущая сложность» отличается от западного мультикультурализма.
Путь от империи к нации – это путь от юношеских амбиций к зрелости. Миновать его в собственной голове, конечно, можно – но «физиология» всё равно даст о себе знать. Не случайно даже большевики, ставшие рецидивом «немецкой партии» (оговорю на всякий случай, что к «немецкому золоту» этот термин не имеет отношения), в критические моменты обращались к националистической риторике, а главное – на практике провели ту унификацию, которая и создает «нацию в современном смысле слова» (и которая, разумеется, была бы проведена без них и совсем в других границах).
Пройден ли этот неизбежный этап для нас – не знаю. Во всяком случае, он не завершен. Отношение же к аргументу «другие уже ушли вперед» сильно зависит от того, что именно мы видим впереди.
Борис Межуев
Мне лично всегда нравилась фигура Р.А. Фадеева, в отношении которого я разделяю оценки Б.Э. Нольде в его известной книге. Вы упоминаете Фадеева лишь мимоходом, и возникает вопрос, как вы оцениваете его книгу о русском обществе. Можно ли считать, что именно он оказал влияние на Достоевского, и что писатель выразил в “Подростке” устами Версилова идеи именно Фадеева о новой роли дворянства в обществе. Почему Фадеев также вошел в число “забытых”, хотя и не таких, “суперзабытых”, как Скарятин и Юматов? Почему все-таки его направление оказалось маргинальным?
Александр Котов
Тоже когда-то с восторгом читал Фадеева – однако по мере погружения в глубины тогдашней публицистики этот восторг прошел. Его тексты блестяще написаны, в них «много верных мыслей» – но «интересное не ново, а новое не интересно».
О влиянии на Достоевского, вероятно, скажут более глубокие знатоки. Идеи эти тогда носились в воздухе, и Фадеев как талантливый публицист и достойный человек вполне мог стать их источником. Однако как политика его сильно подвела ставка на «лгун-пашу» Николая Игнатьева (см. классическую статью Б.В. Ананьича и Р.Ш. Ганелина), а как мыслителя – попытка соединить ужа сословности с ежом «русской партии». Последнее чуть позднее отчасти удалось Каткову при помощи Алексея Пазухина – и, как кажется, ни к чему хорошему тоже не привело: Пазухин – несмотря на яркое его поминовение Константином Леонтьевым – один из творцов бюрократизма рубежа 1880–90-х гг., съевшего тот шанс «спокойного либерализма», о котором так по-разному писали С.Ю. Витте и Ю.С. Карцов.
Борис Межуев
И главный вопрос, который меня заинтересовал по прочтении Вашей книги. Почему какие-то консерваторы оказываются “забытыми”, а другие, напротив, супервостребованными, при том что часто те и другие защищают общие позиции. Почему столь популярен К.Н. Леонтьев и столь “забыты” его предшественники в деле защиты идеи сословности, как редакторы газеты “Весть”, о которых Вы пишете? Почему “Весть” оказалась проигравшей в споре с катковистами и славянофилами, а Леонтьев совпал по духу со временем. И можно ли считать причиной популярности сегодня одних и полной непопулярности других, вот это непопадание в свое время?
Александр Котов
Со своим временем Константин Николаевич точно не совпал – вспомним его постоянные жалобы на невостребованность и слова Розанова о том, что понятен он будет всегда только узкому кружку. Леонтьева нам принесли падкие на всё блестящее сороки Серебряного века. Но он и сейчас не супервостребован – потому что ни перекочевавшая в официальную риторику «цветущая сложность», ни панковские антилиберальные афоризмы, которые так любят включать в свои цитатники Мао нынешние монархисты, – с обостренным леонтьевским историзмом не имеют ничего общего. Всё же в его воззрениях объективно присутствует элемент универсального. Сословность там – не самоцель, а инструмент «эстетики жизни»: он аристократ и монархист только тогда, когда «либералами заборы подпирают».
Скарятин с Юматовым уступают ему во многих отношениях: они не только менее талантливы, но привязаны к конкретной эпохе и политической ситуации. В которой они, как и Герцен, провалились в яму полонофильства (пусть весьма относительного, во многом преувеличенного Катковым). Для позднейших консерваторов даже намек на национальное предательство делал их неприемлемыми. А еще позднее у них просто не нашлось (не заслужили?) яркого биографа, желательно пишущего из противоположного идейного лагеря – как Б.Э. Нольде о Юрии Самарине или А.А. Тесля об Иване Аксакове.
_______________________
Наш проект можно поддержать.
