Рубрики
Блоги Переживания

Выговаривая нечто…

Этот человек никогда не станет президентом, но теперь уже навсегда останется одним из честнейших политиков современной Франции.

“… можно вытащить из тьмы несказанного, на
крючке произнесённых слов, какое-то откровение о
будущем. Так бывает: говоришь, говоришь всё о
понятном и общеизвестном, а потом – бряк – и
сказал сам для себя неожиданно нечто тайное и
сокровенное. Вот я и прошу: скажите мне пару слов
о современном человеке. Я буду вслушиваться – не
произнесёте ли вы пророчества.

о.Андрей Ткачёв

Во избежание скучной аналитики в обрамлении скученных официальных данных, панегирик свой я решила написать в форме школьного сочинения на тему «Мой любимый французский политик» или «Что хорошего можно сказать о людях одной неприятной профессии, о которой ничего хорошего сказать нельзя».

Личное и пристрастное мнение обывателя инстинктивно, и потому всегда интереснеe хронологических заворотов, которые вы и так найдёте в любой энциклопедии.

Здесь я самым простецким образом попытаюсь объяснить, почему мой любимый французский политик не сможет реализовать себя на этой стезе, и почему, тем не менее, в этом своём качестве он важен именно сейчас.

Этот человек никогда не станет президентом, но теперь уже навсегда останется одним из честнейших политиков современной Франции. Если, конечно, такое прилагательное вообще употребимо по отношению к людям призвания, которое, сразу после Шарля де Голля, последнего действительного правителя страны, стало заурядной профессией, наполнив свои закрома дилетантами и коньюнктурщиками всех сортов.

В любой стране любая президентская тусовка состоит из протоплазмы, в которой редко мелькают политики от Бога и кишмя кишат посредственности разной степени рвачества и наглости.

Если вы сомневаетесь в этой аксиоме, попробуйте вспомнить полный комплект администрации любого президента любой страны. Даже и с трёх попыток, вы назовёте одного-двух особо примечательных и никогда не откопаете из завалов памяти остальных, если только они не отличились какой-нибудь особой глупостью или откровенной гадостью (например, смачными высказываниями а-ля Бжезинский или Мадлен Олбрайт), благодаря которым их долго помнят и крепко чтут…

По старой школьной привычке, в соответствии с намертво укоренёнными в моём ретроградном сознании замашками, настоящий политический деятель (a тем паче президент и его ближайшие аколиты), для меня прежде всего характеризуется прискорбно простым и старомодным чувством высшей пробы: искреннем уважением к своей стране, её народу и их общей истории, гордостью за них и очень крепкой, очень чистой любовью не «за», но «вопреки».

Пафос кажущийся, но суть на самом деле такова, если её тщательно просеять от наносного. Об этом говорят, давая присягу, но не считают нужным реализовывать сразу после…

Так вот, во Франции, после ухода де Голля таких президентов не случалось до сих пор. И понять, почему, мне помог как раз этот человек.

Филипп де Вилье. Человек, в своё время возразивший президенту Жискару д’Эстену по самой сути вопроса о величии страны.

В бытность свою президентом Жискар д’Эстен, как заурядный бухгалтер, убедил сам себя и всеми силами убеждал других, что современную Францию следует рассматривать исключительно «сквозь призму демографии», в свете которой страна представляет лишь 1% населения планеты и потому отныне является «могуществом средней руки», а следовательно, должна покорно отойти в тень истории, даже не вспоминая о былой славе, дабы не подстрекать потомков на возрождение особо удачных героических традиций, рискуя потерять устойчивое и спокойное прозябание.

«Вы, Филипп, рассматриваете Францию, как поэтическое произведение»,- сказал Жискар, – «В то время, как её национальный масштаб соответствует всего лишь одному из многих федеральных штатов государств типа СССР или США…»

«Господин Президент, могущество – вопрос не размеров, но политики!»– эту фразу де Вилье я бы лично вынесла в девиз на герб любого государства, чтящего собственную историю. И далее:

«Франция остаётся великой в глазах всего мира. Но она перестанет быть таковой, если вы упорно будете повторять французам, что к величию не следует стремиться. Не пренебрегайте, господин Президент, значением французского величия».

Здесь очень впору вспомнить ответ де Голля на обязательную порцию покаянных истин, в первые послевоенные годы, когда его спросили, как он относится к очередному документальному фильму «о постыдной правде французского коллаборационизма», в который раз долбающему этой темой по и без того склонённым в раскаянии макушкам пристыженных французов, он сказал:

«Франции сейчас нужна не правда, а надежда».

Я надеюсь, что вспоминая бесконечные призывы к покаянию в былых «ошибках и грехах» родной страны, русский человек ещё в состоянии правильно понять именно эту фразу…

Филипп де Вилье
Филипп де Вилье в своем парке исторических аттракционов Пюи дю Фу

Президент Жискар д’Эстен не интересовался историей: история его тяготила. История хранит так много хмурых и пафосных событий, постоянное напоминание о которых, некоторым образом, будто принуждает к имитации былого величия, по мнению многих, ненужного и даже опасного в нынешней коньюнктуре.

Именно во времена правления Жискара во французское образование были внесены весьма символичные изменения: система преподавания национальной истории по хронологическому признаку была отменена. Отныне история будет преподаваться аляпиcтыми вспышками отдельных событий, в приблизительном обрамлении эпох, с размытыми для удобства контурами.

И творить её будут бравые выпускники высших школ французкой администрации, где сама система жёстко обусловлена душевной технократией и напитана основным стремлением взращивать личности для руководства страны, в соответствии с ведущими критериями:

– поверхностная, но впечатляющая неофита оригинальная реакция на неожиданную реплику,

– и драконья сдержанность в рамках политкорректности.

То есть, если как следует вникнуть, – прежде всего, умение держаться на публике и оригинально парировать самые неожиданные вызовы, всеми силами создавая и поддерживая у избирателя незыблемую уверенность в глубинах интеллекта и общественного сознания руководства.

«В Высшей Школе Администрации (l’ENA) меня научили информатике, бухгалтерии, основным понятиям налоговой системы, статистике, психо-социологии. Ни одна из преподаваемых дисциплин не имела отношения к Истории, культуре, к их значимости во времени. …

… В Высшей Школе Администрации учат прежде всего обобщать, а не обновлять. …

… Учат с полной отдачей планировать мир без границ и без корней.

… Говорят, что миром отныне управляют не идеи, а законы рынка… что космическое благополучие придёт на смену смертоносным национальным страстям. …Ещё одна утопия, унесённая шоком исламского терроризма. Религии не умерли. Нe умерли ни идеи, ни политика. И всё это не умрёт, пока во времени и опыте народов будут существовать цивилизации… »

Прискорбный, но единственный вывод: чтобы с успехом окончить Высшую Школу Администрации и, следовательно, серьёзно взяться за управление внешней и внутренней политикой страны, достаточно просто хорошо удерживаться на волнах сегодняшних тенденций и «немножко шить»…то бишь, если не предвидеть, то самому провоцировать тенденции завтрашние.

При минимальной наблюдательности и ушлой хватке, это не сложно: нужно лишь удачно сочинить меткий термин, который назовёт по новому всем давно известное и впишет вас в хронику общественно-политических событий, как новатора и провидца, оставившего свой «неизгладимый» след на зыбкой политической ряби…

Жискар, например придумает «продвинутый либерализм», Ширак – «французский лейборизм» – и все дела; перефразируя вечного Шарикова, сделать себе имя не проблема: пропечатал в газете – и шабаш. Что конкретно это изменит в течении событий – вопрос неприятный, ответ – недоказуемый. Главное – поговорили, придумали название, отметились, прославились.

«Национальная Школа Высокомерия» (как де Вилье в своё время окрестил родную Администрацию) «живёт непобедимой верой в то, что общество можно менять декретами».

Неудобные, стесняющие личные свободы традиции запретить росчерком пера, воду выплеснуть из купели вместе с младенцем, бельё и дам переменить…

Одним словом, «техникой заменить политику».

Далее, развивая единую мысль всеобщей политкорректности, намертво завиноватить целый народ, убедить его в своей ничтожности вне подчинения глобальному миропорядку, заставить безропотно принимать нужные новым управленцам «нагрузки» и послушно подчиняться тем самым «законам рынка», которые отныне раскачивают планету, как это когда-то делали идеи…

И здесь схема и методы абсолютно идентичны известным ныне в России:

«Постепенно, патриотизм становится патологией, границы – аномальностью, нация – болотом бесов-ксенофобов.

Наши поражения в Индокитае и Алжире уже тогда устанавливали новую политическую позицию – «ненависть к самим себе», или, точнее, ненависть к нашим предшественникам».

Иначе говоря, отрекись от деяний собственных предков, кайся, плати и делай, что говорят. Новому миропорядку нужны именно такие приспешники. Которые не мешают мыслить едино и действовать заодно.

Узнаёте?.. Всё та же мелодия, тот же припев и те же действующие лица.

Общие контуры единого наступления на те же ценности и ту же жизненную позицию ещё нагляднее проступают при сравнении общеполитической ситуации Франции с Россией.

И тут, и там есть много людей, способных не только разглядеть и осмыслить, но и умело выразить и толково передать другим. Эти люди, серьёзные аналитики, даже вне политической активности, важнее самых искренних, но бесплодных борцов за крохи и остатки тщательно разрушаемой сейчас христианской цивилизации.

Они, как правило, уходят из большой политики, потому что отказываются играть краплёной колодой, прекрасно понимая, что другой не дано. Но они хорошо излагают собственные замечания, иногда публикуют воспоминания, или прочие интересные заметки, позволяющие выхватывать из безвестности целые куски, которые заполняют в рассыпанной и трудно собираемой головоломке все пустые места.

Это как раз случай де Вилье, последняя книга которого «Пришло время сказать, что я видел» побила все рекорды популярности и продаж: менее чем за полгода – 250 000 экземпляров.

Читают, знаете. И думают. Многие. И даже начинают понимать.

Прежде всего, почему никак не получается толком заменить техникой настоящую политику – как раз ту, которая вовсе не зависит от размеров государства и даже от численности населения.

И ещё – почему вышеупомянутый школьный пафос о любви и уважении к стране и её народу всё-таки важнее, чем численность и размер?

Задачка из школьного учебника – сравните величины:

Николя Саркози, не раз признававшийся в кругу избранных, что для него в президентстве – ничего личного, «только работа», и потому, он вряд ли снова будет лишний раз рвать себе пупок, всё это так утомительно и неблагодарно!.. А вообще, по его собственному признанию, им с супругой гораздо комфортнее в Нью-Йорке, или Будапеште, где они отдыхают от французской действительности, которой так накладно управлять…

Филипп де Вилье, проговорившийся однажды об одном из самых удачных своих начинаний – историческом парке, посвящённом истории родной страны:

«Это признание в любви. Гимн Франции. Мне хотелось отдать моральный долг за счастливое детство».

Вот оно – то тайное и самое сокровенное, что, цепляясь за произнесённые слова, тащит за собой саму суть, без которой, конечно, президентство не порок, но такое… хобби!

Потому что тот, кто в состоянии предать собственное детство или даже просто остаться неблагодарным за него своей собственной стране, ни в коем случае не должен лезть в политику, с какого бы то ни было краю, пополняя ряды безликих представителей неприятной профессии, о которой ничего хорошего сказать нельзя…

Это всё, что вам следует знать о человеке, который никогда не будет президентом, потому что Золотого века в ближайшие десятилетия, как вы сами знаете, ожидать не приходится.

Зато, при внимательном прочтении, сравнении и сопоставлении мнений таких вот людей, по всему сегодняшнему миру, «из тьмы несказанного, на крючке произнесённых слов», иногда проявляется некоторое откровение о будущем.

Остальное – детали. Вы и сами найдёте их в любой энциклопедии.