«Потому что вы должны жить с чертями, нравятся они вам или нет» [1]
Лорд Галифакс
23 декабря 1959-го года скончался один из самых фееричных исторических персонажей XX-го века, если не всего тысячелетия, – Эдвард Фредерик Линдли Вуд. Автор уже обращал внимание читателей на то, что фигура эта далеко не так проста, как ее подают обычно, что в российской, что в западной историографии. Сегодня же почтить память этого величайшего деятеля Британской империи хотелось бы рассказом о том, как и почему лорд Галифакс, а именно этот титул мистер Вуд носил в 1939-ом году, непосредственно виновен в начале Второй мировой войны. В этом, кстати говоря, его с готовностью обвиняют и такие выдающиеся историки, как Дэвид Хогган[2] или Кэрролл Квигли[3].
***
К марту 1939-го года слава «мира для нашего поколения», гарантированного премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом за полгода до этого, по прибытии из Мюнхена, где им, а также германским канцлером Адольфом Гитлером, французским премьером Эдуардом Даладье и итальянским дуче Бенито Муссолини было подписано знаменитейшее соглашение, казалось, уже померкла. Не до той степени, чтобы Европа вновь погрузилась в ужас сентября 1938-го, когда на улицах рыли траншеи, а все, в том числе и премьер, и министр иностранных дел носили при себе противогазы на случай внезапной атаки. Но и состояние общего глубокого облегчения, которое наступило вслед за Мюнхеном, постепенно улетучилось. Отгремели витрины «Хрустальной ночи», но между Британией, Францией, Польшей, Германией и Италией за этот полугодовой период был подписан еще ряд соглашений.
Фюреру Чемберлен продолжал верить. 19-го февраля 1939 года он писал сестре: «Сейчас, когда в саду поет дрозд, светит солнце, и грачи начинают обсуждать между собой строительство гнезд, я чувствую, что весна совсем рядом… Вся информация, которую я получаю, говорит о движении в сторону мира»[4]. Это замечание относилось к сведениям, который премьер-министр получил от британского посла Гендерсона, где тот говорил, что на немцев январский визит Чемберлена и Галифакса в Италию произвел известное впечатление и увеличил шансы на сохранение мира. В обычном своем отстраненном состоянии находился и министр иностранных дел Британской империи – лорд Галифакс, который после победы Франко в Испании, рекомендовал тут же признать его правительство. Казалось, ничто не предвещало беды.
Руководствуясь этими положительные новостями, в начале марта Чемберлен дал от имени Форин Оффиса комментарий, в котором говорил, что ситуация стабильна и к концу года можно будет начать переговоры о разоружении, а также о том, что отношения между Италией и Францией начинают налаживаться. Заявление было выведено прессой в чересчур радужных красках, но не было таким уж возмутительным, тем не менее, Галифакс, по привычке отсутствующий в Лондоне и на работе, просто разъярился, услышав об этой речи премьер-министра. То, что произошло в том марте, Василий Молодяков в своей книге «Несостоявшаяся ось Берлин-Москва-Токио»[5] охарактеризовал как «клин лорда Галифакса».
Здесь можно лишь строить предположения, что так задело министра иностранных дел. Был ли это Кэдоган, транслировавший истории о воинственных намерениях Гитлера[6], было ли это желание старого фронтовика не начинать никаких переговоров с Рейхом в принципе, была ли это ревность, что премьер не дает министру самому и слова сказать (хотя до этого он прекрасно говорил в Палате Лордов и не только) и постоянно вырывает внешнюю политику из его рук. Наконец, это вообще могло быть так называемым межсезонным обострением. Нрав лорда Галифакса был до крайности своеобразным. Немедленно вернувшись в столицу, он решил лично разобраться с премьер-министром, но, поскольку тут уже уехал в Чекерс, выполнив непосредственную работу Галифакса, то министр ограничился разгромным письмом:
10 марта 1939 от лорда Галифакса:
«Я попытался увидеть Вас сегодня, но нашел, что Вы очень мудро уехали в Чекерс. То, о чем я хотел поговорить с Вами – это Ваше вчерашнее выступление перед корреспондентами; и поскольку мы не можем лично переговорить, Вы не будете возражать против того, что я вполне откровенно напишу Вам о моих трудностях в связи с этим. Я ощущаю их в двух аспектах… [проблема синхронизации связи с прессой №10 и Министерства иностранных дел].
Другая моя проблема, я боюсь, в том, что оглашенные надежды на ранний прогресс разоружения – который, однако, желателен, но я не могу расценивать его вероятным – не будут иметь положительный эффект в Германии в данный момент. Немцы будут поощрены думать, что мы чувствуем напряжение и т.д., и хороший эффект баланса, который Вы до сих пор поддержали между перевооружением и усилиями по поддержанию мира, будет обращен нам в ущерб. Я не знаю, видели ли Вы телеграмму 2 или 3 дня назад от Перта (британского посла в Италии. – Прим. М.Д.), который сообщал о разговоре военного атташе с немецким военным атташе, повторявшего то же самое.
И я опасаюсь, что французы, и так уже немного чувствительные к нашему тонкому подходу ввиду того, что мы подгоняем их в переговорах с итальянцами, будут раздражены этим (…). Их готовность заподозрить нас (в отказе от союзнических обязательств. – Прим. М. Д.) очень велика, я чувствую, мы должны очень стараться не давать им никакого основания для подобного. (…)
Вы знаете, что я никогда не хочу быть утомительным или делать эти ведомственные представления! И, конечно, я все время помню, насколько огромное личное бремя лежит на Вас, и какой личный вклад Вы можете внести во все это, как никто другой. Но, тем не менее, я думаю, что, когда Вы собираетесь сделать такой общий обзор иностранных дел, было бы полезно и хорошо, если бы Вы считали возможным сообщать мне заранее, что Вы намереваетесь сделать это, и дать мне некоторое представление о том, что Вы хотели бы сказать. Это дало бы мне возможность высказать свои соображения, потому что я должен утверждать, можете Вы произнести то или иное или нет; я повторяю, что никто не признает с большей готовностью, чем я, что окончательная ответственность должна быть Вашей!
Я написал очень откровенно, и Вы не будете возражать против того, что я так поступил. Моя единственная цель состоит в том, чтобы предупредить возможные недоразумения и трудности»[7].
С этого самого дня лорд Галифакс решил вырваться из тени премьер-министра, и именно 10-ое марта 1939 года можно было бы назвать практическим началом отсчета процесса, который привел ко Второй мировой войне. Потому что лорд Галифакс, получивший свободу действий, представлял собой опасность посерьезнее, чем даже Адольф Гитлер, который, действительно, в сравнении с экс-вице-королем Индии мог бы сойти за лакея. Тем не менее, Чемберлен, считавший Галифакса в первую очередь своим другом, и понимая, что, возможно, обидел его чем-то, ответил ему очень дружелюбным письмом 11-го марта:
«Мой дорогой Эдвард, Ваш упрек очень изящно передан и полностью мною заслужен. Я могу только сказать –
- Mea culpa! (лат. «моя вина!» – прим. М.Д.)
- Я был напуган после моего разговора с прессой, который предполагался только как обозначение общих стремлений, но был расшифрован дословно.
- Я искренне обещаю не делать этого снова и консультироваться с Вами заранее, если они спросят что-нибудь об иностранных делах. Вы всегда так восприимчиво “волнуетесь”, что я действительно хочу извиниться и очень сожалею, что Вы должны были быть смущены.
Всегда Ваш, преданный
Невилл»[8].
(Оба письма впервые публикуются в переводе на русский язык и впервые публикуются вместе. – М.Д.)
***
Этот обмен письмами стал отправной точкой в коренном изменении внешней политики Британской империи. Если раньше премьер-министр Чемберлен выполнял дипломатическую работу, то теперь ему ясно дали понять, что больше подобного терпеть не будут. 14-го марта Словацкий парламент объявил о независимости, и государство Чехословакия перестало существовать. В тот же день президент Эмиль Гаха был вызван в Берлин, где в результате давления с немецкой стороны, подписал капитуляцию. Немецкие войска вошли в Прагу. Гитлер к тому моменту считал Чемберлена «жалким червем» и не думал, что тот отважится на какие-либо шаги. Премьер-министр посчитал Гитлера «обыкновенной маленькой свиньей» и уже 17-го марта в Бирмингеме решительно выступил с критикой в адрес германской агрессии.
Чемберлен заявлял, что сам герр Гитлер неоднократно подчеркивал, что чехи его больше не интересуют. «Это последнее нападение на небольшое государство или последуют новые? Или фактически это шаг к попытке силового доминирования над миром?» Чемберлен был возмущен. И тем, что Гитлер предал его лично, и тем, что он предал те договоренности, которых они с трудом смогли достичь полгода назад.
Война опять казалась более чем реальной, но и опять премьер-министр, казалось, нашел выход из положения: «(…) Я очень волновался из-за возможности неожиданного воздушного налета. Это не казалось мне особенно вероятным, но с этим фанатиком (Гитлером. – Прим. М.Д.), ты не можешь быть уверен ни в чем. Он мог бы запросто сказать, выбирая между жизнью или смертью его людей: я оправдан в нарушении всех неписанных или писанных правил (…). Я провел довольно много времени с моими советниками, и мы тайно вывели постоянных военнослужащих с оружием и прожекторами на позиции, чтобы защищать Лондон. Конечно, мы не могли обеспечить полную защиту, которая поручена территориальной армии, а они могут быть призваны только после объявления чрезвычайного положения. Но нас было достаточно, чтобы напугать любой вражеский самолет, и в то же время были патрули в водах канала (Ла-Манша. – Прим. М.Д.), ищущие подводные лодки. Все это кажется фантастическим и мелодраматическим, но я не могу чувствовать себя в безопасности с Гитлером. Случайно это убедило меня, что наши существующие планы (по перевооружению. – Прим. М.Д.) слишком медленны (…). Единственная линия прогресса, которая представляется мне возможной после чехословацкого дела, это декларация четырех держав – Британии, Франции, Польши и России, что они будут действовать вместе в случае дальнейших признаков немецких агрессивных стремлений. Я сам спроектировал формулу и отослал ее в ФО»[9].
Это и было смелым и решительным планом Чемберлена, который он стремился осуществить, и в 20-ых числах марта означенным державам предложили подписать совместную декларацию, по которой в случае угрозы безопасности любому европейскому государству их страны обязуются незамедлительно начать консультации об общих мерах сопротивления. Французы на это свое соглашение давали, как вспоминал Бонне: «После обеда Невилл Чемберлен сказал мне несколько слов: “Гитлер нарушил соглашения, которые подписал. Он хочет господствовать в Европе. Мы ему этого не позволим”. Это был новый язык в устах премьер-министра, который шесть месяцев назад отправлялся в Берхтесгаден, в Годесберг, в Мюнхен на переговоры, сделавшие из него символическую фигуру – человека мира»[10]. Согласен был и СССР. Но если Франция и Советский Союз были полны решимости этот документ подписать, то Польша категорически отказалась от подобной меры. Чемберлен сам для себя объяснял это тем, что до этого периода поляки умело балансировали между Рейхом и Советским Союзом, и однозначный уклон в сторону какого-либо государства, да еще и с учетом того, что в Данциге проживало порядка полумиллиона немцев, сделал бы ее положение невыносимым.
В январе 1939 года министр иностранных дел Польши, полковник Юзеф Бек, личность абсолютно сказочного характера, склонная, помимо всего прочего, к алкогольной эйфории, посетил Берхтесгаден, где встретился с Адольфом Гитлером и на момент марта 1939 года переговоры с ним польская сторона продолжала. Данциг и т.н. «польский коридор» были единственными территориальными претензиями Гитлера к этой стране, и, казалось, что вопрос этот вполне можно решить, в частности, при содействии той же Лиги Наций.
Но тут в игру вступил лорд Галифакс.
Несмотря на то, что первоначальный план премьер-министра, который объективно был куда вывереннее и мог бы иметь должный эффект, Польша отвергла, министр иностранных дел решительно вознамерился предоставить этой стране односторонние военные гарантии. Как сам он объяснял это в своих мемуарах: «После марта и заключительного изнасилования Праги, не было больше возможно надеяться, что цели и стремления Гитлера могли бы быть ограничены какими-либо рамками. Жажда континентального или мирового господства, казалось, выливалась из него с абсолютным облегчением. Здесь действительно было самым простым несколько недель спустя дать гарантии Польше»[11].
Он убедил премьер-министра и Кабинет в этой необходимости. Устно гарантия была дана еще 24-го марта. Прознав про такие дела, даже оппозиционно настроенные консерваторы, во главе с Уинстоном Черчиллем и Энтони Иденом, всего их было порядка тридцати, выступили с резолюцией, подписанной 28-го марта, которая призывала Национальное правительство к судебному преследованию политики, проводимой в последнее время министром иностранных дел. Но Галифаксу Невилл Чемберлен доверял гораздо более, чем Черчиллю, поэтому он согласился с планом своего министра. 31-го марта 1939 года после душераздирающих рассказов Галифакса, которые он, в свою очередь, слышал от какого-то журналиста из Берлина, о том, что Гитлер вот-вот двинет свои войска на Варшаву, гарантии Польше были закреплены официально.
Дипломатические отношения между европейскими государствами после марта 1939-го года – тема для отдельного сюжета, в котором будет фигурировать вновь лорд Галифакс, в своей манере занимавшийся подготовкой британской миссии на переговоры в Москву, и Юзеф Бек, в конце августа беспечно интересующийся у Галифакса, стоит ли ему ехать в Нюрнберг в сентябре на традиционный съезд НСДАП, и, конечно, Йоахим фон Риббентроп, отвешивающий комплименты советскому шампанскому.
Чемберлен понимал утопичность односторонней гарантии и искал выход из сложившейся ситуации, отчетливо осознавая, что новая мировая война теперь может начаться и начаться очень скоро. Гарантии, выданные лордом Галифаксом министру иностранных дел Польши полковнику Беку, которые тот принял, «не успев дважды стряхнуть пепел с сигареты», как сам он хвастался, безусловно, обрекали Британскую империю на многие и многие предстоящие испытания. Через несколько месяцев именно эти обязательства будет выполнять Невилл Чемберлен, превращая германо-польский конфликт во Вторую мировую войну 3-го сентября 1939 года.
[1] Earl of Birkenhead. The life of Lord Halifax. L., 1965. P. 380 (Hickleton papers)
[2] Hoggan D. The Forced War: When Peaceful Revision Failed. NY., 1989
[3] Quigley C. Tragedy and Hope: A History of the World in Our Time. NY., 1966
[4] 19 February 1939 to Hilda Chamberlain
[5] Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин – Москва – Токио. М.: Вече, 2004
[6] Dilks D. The Diaries of Sir Alexander Cadogan, 1938-1945. L., 1971. Pp. 151-153 (24 February 1939)
[7] Feiling K. Life of Neville Chamberlain. L., 1970. Pp. 396-397
[8] Earl of Halifax. Fulness of days. L., 1957. P. 232
[9] 26 March 1939 to Ida Chamberlain
[10] Bonnet G. Fin d’une Europe. De Munich à la guerre. Genève, 1948. P. 162.
[11] Earl of Halifax. Fulness of days. L., 1957. P. 204