Недавно я оказался в жюри творческого конкурса в Крыму. Что-то вроде «Минуты славы» для детей. Много было песен, и большая часть из них – в стиле рэп. Выходил мальчик (реже – девочка), соответствующе одетый и, делая характерные жесты, с характерными интонациями «зачитывал» некий текст. Иногда это сопровождалось невнятными телодвижениями группы поддержки на заднем плане.
Смотрелось происходящее довольно комично и вместе с тем показательно. Потому что дети выбирают для подражания, а это было именно оно, как правило, то, что актуально и модно. Рэп – в общем-то, из данной, трендовой, категории. Из маргинального явления он превратился в нечто, завладевшее умами разных – социально, интеллектуально, экономически – групп. Говорят, что рэп в принципе занял важнейшую нишу не только в русской музыке, но и в культуре в целом.
Отчасти это, действительно, так. Если оперировать внешними оценками – продажами, распространением, поклонниками, – то рэп в России, похоже, чувствует себя лучше других музыкальных направлений. От эпохи русского рока мы перешли к ларёчной попсе, затянули её шансоном и вот теперь – рэп.
Можно спорить, конечно, говоря, что на федеральных каналах чаще увидишь Стаса Михайлова или Николая Баскова, а не Тимати или Гуфа, но тут в принципе важно помнить, что общество чётко делится на телезрителей и «зомбоящик» никогда не смотрящих. Вторые при этом более социально активны. Будущее – за ними, за поколением от 10 до 35. Они станут определять то, какой быть стране в ближайшее время. И главная музыка для большинства из них – рэп. Этот факт необходимо учитывать. Рэп доминирует в школах, университетах и вместе с тем «качает» людей взрослых, публичных – менеджеров, спортсменов, актёров, писателей. Они живут в этом ритме и под него, собственно, переформатируют жизнь.
Рэп, впрочем, давно уже проник и в культуру телевизионного «оливье», в «голубые огоньки» и сериалы о ментах-экстрасенсах. Он бы вклинился туда плотнее, но при всей своей кажущейся простоте требует умения настроиться на волну «живого мира», а от него телепузики отстоят так же, как Дженнифер Псаки от Григория Перельмана.
В США, «родовом гнезде» рэпа, мода на него не то чтобы прошла, но уже не столь жива, как раньше. Однако нынешняя популярность его в России неудивительна: в сфере массовой культуры наша страна всегда идёт с отставанием, наследуя западные тенденции и занимаясь франчайзингом. На данной особенности, к слову, сделали карьеру многие люди искусства, отслеживая и перенося импортные тренды на российскую почву; в литературе, например, тут преуспел Виктор Пелевин.
Но если в случае классика постмодернизма первостепенен талант, интерпретация у него есть продукт самобытный, то с вещами меньшего масштаба – всё несколько печальнее: они лишь пародируют иностранные аналоги. Телевидение демонстрирует нам это с особенной ясностью: за исключением 3-4 программ, среди которых выделяется КВН, остальное – продукт заимствованный, причём не второй и даже не третьей свежести. С русским рэпом, в общем-то, та же отдающая нафталином, пристающая калькой история. Он вышел из подражания и не факт, что продвинулся дальше, став самостоятельным явлением.
Родоначальником русского рэпа принято считать свердловский коллектив «Час Пик», чьи песенки, правда, больше походили на специфические частушки. Дальше были куда более популярные коллективы – «Мальчишник» и Bad Balance, считавшиеся мажорными, но в то же время и маргинальными.
И если Bad Balance исполнял песни откровенного, но общего свойства: о женщинах и успехе – то «Мальчишник» вытащил в телеэфиры всю ту пошлятину и гнусь, что обычно не слишком образованные мальчики «перетирают за жизнь» в не слишком приличных местах. Альбомы с названиями вроде «Поговорим о сексе» или «Мисс Большая грудь» с бешеной концентрацией сексуальных тем приводили в смущение даже авторов популярных в то время порнографических романов. Red Hot Chilly Peppers выступали с носками на половых органах; «Мальчишник» обходился без них. Троица вываливала на слушателя попурри из примитива и порнографии, апеллируя к сугубо животным инстинктам.
Но именно такая философия, похоже, идеально вписывалась в настроения общества начала 90-х. Запреты рухнули, табу оказались сняты, свобода пахнула в ширинки и ставни. Вседозволенность заняла место образовавшихся пустот: после тотального «нельзя» восторжествовало тотальное «можно».
Секса, которого не было в СССР, в России, похоже, стало слишком много. На пепелище прежних идеалов, на руинах приговорённой экономики он оказался и досугом, и целью, и средством самовыражения. «Мальчишник» и похожие на него коллективы лишь сконцентрировали ту колоссальную первобытную энергию, что накопилась в обществе за время Советов.
Рэп стал своего рода социальным громоотводом. Новое поколение рока ещё не сложилось («Сплин», «Мумий тролль» будут чуть позже), старая гвардия («Аквариум», «ДДТ») предпочитала петь о вещах более возвышенных, если же и затрагивала темы, ориентированные на нижние чакры, то, как правило, в несколько аллегорическом, витиеватом ключе. Шансон же ещё не закудрявил колючей проволокой блатной романтики страну, а попса, рождённая из пошлятины и в пошлятину обратившаяся, продолжала рядиться в камуфляж приличий. Впрочем, тут вопрос вкуса: кто более вульгарен – «Мальчишник» или рвущаяся в Гималаи Маша Распутина?
Однако такой рэп, материализовавший чаяния низов моральных, в итоге кончился ничем, ушёл в безвозвратность. Он перестал существовать, трогать, интересовать, как только снизился градус явления, которое он представлял. И это, собственно, ещё одно свойство, идущее из вторичности, русского рэпа: рождённый из копирования, заимствования и даже пародии, он, как правило, не получает развития, продолжения, углубления форм.
Да, можно возразить, сказав, что, уйдя из «Мальчишника», начав сольную карьеру, Дельфин записал лучший альтернативный альбом 90-х – «Глубина резкости», но ведь это принципиально иной, нежели в группе, музыкальный продукт.
Та же однодневная – по своему бульканью в небытие – история произошла и с другим знаковым рэп- (хип-хоп-) исполнителем Децлом, подсевшим в начале нулевых на уши миллионам школьников. Его дебютный альбом «Кто? ты», вышедший в 2000 году, даже без учёта пиратских копий реализовался тиражом более 1 миллиона экземпляров; для России цифра астрономическая. Если молодёжь России входила в 90-е с песнями «Мальчишника», то нулевые начались с Децла. Хиты вроде «Кровь, моя кровь», «Слёзы», «Вечеринка», чьи ротации на телеканалах по частоте уступали разве что выпуску новостей, повторялись на переменах аки мантры.
Децл, его продюсеры знали, к кому шли. К началу нулевых тяжелейший экономический, социальный, политический кризис был если не преодолён, то остановлен, сформировалась новая возрастная и классовая прослойка относительно обеспеченных молодых людей, вскормленных 90-ми на западном продукте: клипах, сериалах, фильмах. Книги отбросили как бесполезный атавизм, полноценный интернет был ещё не в каждом доме, и телевидение стало главной фабрикой по отштамповке массового сознания, в том числе и молодых людей, для которых канал MTV, достигший тогда пика популярности, превратился в библию моды.
Либерализм, раскрепостившийся в 90-е, утвердился и от скучных лиц бывших партработников и холёных масок западных миссионеров обратился к образам симпатичным, манящим, привлекательным. Американские стандарты окончательно приняли в качестве единственно возможных: к ним и только к ним теперь нужно было стремиться. Именно в это время закрепилась бытийная модель “made in USA”, модель изначально ущербная, потому что никакого made, конечно, не получалось, а сводилось всё к поеданию того, чем кормили, а кормили по большей части просроченным, третьесортным.
Клипы, треки Децла вписывались в эту парадигму утильсырья идеально. Тексты, написанные другими авторами (прежде всего, Владом Валовым из уже знакомого Bad Balance), постулировали главное для тех, кто их слушал – независимость, свободу, другую жизнь наподобие той, что изображали в культовом кино «Американский пирог». Школьники слушали «Кто? Ты» Децла и переживали роскошную вечеринку, пятничную тусу, терзания по любимой чувихе, стенания о смысле жизни (примитивные и по форме, и по содержанию), а главное они пусть и заочно, но участвовали в серьёзных разборках (песня «Кровь, моя кровь»), удовлетворяя свои фрустированные амбиции.
И в этом был не просто актуальный разговор, но чётко артикулированное преддверие революции потребления, случившейся в России позднее, когда разболтанные 90-е отошли, и начались относительно внятные 2000-е. Их середину принято вспоминать как первые по-настоящему сытые годы новой России – с высокими зарплатами, не подкреплёнными, впрочем, реальным валовым продуктом, потребительским бумом, набранными кредитами, размножением офисного планктона и, конечно, фееричным загулом. Децл, певший о красивой, эффектной жизни, подготовил старшеклассников к новому будущему – тому, где они должны отдать всё за возможность попасть на вечеринку в Куршавель или в «Дягилев».
Рэп, всегда коррелирующийся с настроениями, тенденциями общества, огламурился, отъелся, и «романтики улиц» вроде ростовской «Касты» с реальным, что называется, прошлым смешались с теми, кто постулировал диктат абсолютного гедонизма, замешивая его на ярко-выраженной обособленности, фонтанирующей агрессии и зашкаливающей самоуверенности; “get rich or die trying”.
Русские рэпперы ещё более, чем когда-либо, начали калькировать американских коллег, привлекая их к своим записям и клипам; золото, украшения, красивые «тачки», девочки с попотрясом – всё это отдавало нафталином, а растатуированные мальчики, выпячивающие свою быковатую альфа-самость, смотрелись декорациями из архивных видео. Они походили друг на друга, прежде всего, в навязчивом желании доказать, что всего добились сами, хотя за их спинами, всепроникая, стояли такие же, как и в поп-музыке, богатые родственнички или продюсеры, над которыми давно уже взошла генитальная радуга.
Символом подобного мракобесного изобилия оказался Тимати, меняющий девушек и авто, закидывающий клубы и курорты миллионами нефтедолларов. Он, собственно, и внешне смотрится как плохая пародия на рэппера вроде 50 cent’а, когда азиатщина выдаётся за афроамериканство, и то же немыслимое количество татуировок, та же ухоженная бородёнка как атрибут самца-оплодотворителя, окружённого полуголыми и голыми девицами (welcome to the candy-shop). Правда, разница в том, что 50 cent реально вышел из ада пылающих улиц, отсидев в тюрьме, а Тимати появился из папиных миллионов и элитных спецшкол, инкубаторов порока для богатеньких. В том числе и потому – даже не учитывая иные данные – 50 cent убедителен, а Тимати смешон.
Справедливости ради надо заметить, что русский рэп отчасти пытался отвергнуть подобное «сытое копирование», и, как следствие, появлялись весьма любопытные проекты: например, «Кровосток», препарирующий хип-хоп культуру по законам интеллектуального макабра. Однако внятной альтернативой подобные явления так и не стали, в итоге практически исчезнув.
И проблема тут, конечно, не лично в Тимати (он лишь собирательный образ, жертва zeitgeist’а) или в других носителях вульгарной пресыщенности, но в том, что страна, наевшаяся и распухшая, точно лапша быстрого приготовления в кипятке, культурой макдональдса, породила десятки тысяч подобных тимати, выглядящих и думающих как заготовки людей. Это даже не симулякры, сбившиеся в общество потребления, а проекции проекций, личинки носителей вау-факторов, такие себе оболваненные чурбанчики, в которых ещё надо вдохнуть жизнь и душу, но как это сделать при абсолютной бесперспективности материала?
Они не способны создавать, продуцировать – лишь потреблять, паразитируя на великом наследии. Эти «существователи», по Гоголю, отличаются от печёночных сосальщиков или бычьих цепней лишь тем, что вопиют о своём превосходстве над остальным миром.
Джоны, не помнящие родства, духовно-кастрированные, но стильно выглядящие митрофанушки с генераторами клипов вместо мозгов наводнили Россию и «качают» её под пропущенные через «испорченный телефон» ритмы, декларируя сугубую индивидуальность в противовес традиционной соборности, предлагая агрессию и хабалистость вместо добротолюбия и милосердия.
Мы подменяем – или уже подменили? – нашу Русскую мечту, деятельную, живую, усечённой, «пиратской» версией мечты американской, и рэп в музыкальном плане тут наиболее показателен. Он зеркало той революции, что произошла в нашем обществе, утратившем идеалы и энергетику больших целей. С этим можно смириться, отформатировав себя, а можно бороться, ища истинно Свой, Русский Звук.
