Рубрики
Интервью Переживания

Побольше доброты (ещё одна жизнь Юлиана Панича)

Чего ещё жду от жизни? Чуда. Того самого, которое и поможет России выстоять. Это чудо только одно: должна снова появиться группа людей, которые будут честны, как строители БАМа, или курсанты в сорок первом под Москвой…

Елена Кондратьева-Сальгеро беседует с Юлианом Паничем о ещё одной жизни, которая начинается только после восьмидесяти пяти лет…

Елена Кондратьева-Сальгеро:

Этот человек мне особенно дорог, прежде всего, тем, что спонтанно и без напряга подтверждает на практике сразу несколько жизненно важных постулатов.

Во-первых, что можно насыщенно дожить аж до 85, сохранив ясную голову, связную речь и тот же неповторимый голос, каким завораживал радиослушателей в эпоху ярчайшего творческого расцвета. Это успокаивает всех, упорно продвигающихся к вышеупомянутой цифре.

Во-вторых, что, дожив до столь значимого возраста с ясной головой и связной речью, можно, ко всему прочему, сохранить верность любимой супруге и вовсе об этом не жалеть. Это вдохновляет всех, до сих пор состоящих в законном браке.

В-третьих, что настоящее диссидентство не блажь, не дрожь и не профессия, но органическая и временная реакция на злокачественное мутирование власть предержащих структур, с доброкачественным изменением коих настоящее диссидентство должно закономерно возвращаться к норме, а не продолжать бесноваться, в поисках новых поводов для протеста.

И в-последних, его любимые строки Роберта Рождественского, которые своим нетленно-проникновенным голосом он до сих пор читает наизусть, могли бы с успехом подытожить всю его творческую (и прочую) биографию, без надобности этого интервью, если бы не оказались всего лишь пояснением только к одной её части, за которой опять что-то начинается. Поэтому и в 85 лет у него снова получается пролог:

Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле.
Что-то я делал не так;
Извините:
Жил я впервые на этой земле.
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю.
И ею клянусь…
И по-другому прожить обещаю.
Если вернусь…
Но ведь я не вернусь…

Юлиан Панич, 1931 г.р., актёр, режиссёр театра и кино, журналист, радиоведущий, писатель. Заслуженный деятель искусств России, лауреат актерской премии «Фигаро» имени Андрея Миронова.

Книга воспоминаний “Четыре жизни Юлиана Панича, или Колесо счастья” дополняет и иллюстрирует все имеющиеся о нём энциклопедические сведения, доступные любому любопытствующему. Hо и она ничего не исчерпывает и не заключает.

Уехал из СССР в 1972: Израиль, США, Германия (20 лет на Радио Свобода надолго сделали его “голосом” диссидентских будней). Вернулся в 1990-м, еще в CCCР, 21-е августа, Белый Дом… Снова уexал, a возвращался уже в Россию. Bозвращался и снова уезжал.

Для Радио Свобода им поставлены 36 радиоспектаклей с лучшими артистами Москвы и Петербурга. У него играли Инна Чурикова и Александр Абдулов, Лев Дуров и Леонид Броневой, Любовь Соколова и Наталия Варлей, Николай Караченцов и Иннокентий Смоктуновский, Алиса Фрейндлих и Владислав Стpжельчик, Иван Краско и Виктор Харитонов… Есть в интернете «Старое Радио», где все эти спектакли живы до сих пор.

Почему уехал изначально, в 1972 г., особых вопросов не вызывает – тогда многие уезжали, каждый со своим, а кому надо объяснять – тому не надо объяснять.

Вот Рождественский в одном из своих последних стихотворений объяснил:

Отъезд

(Людмиле и Юлиану Паничам)

Уезжали из моей страны таланты,
Увозя достоинство свое.
Кое-кто
откушав лагерной баланды,
А другие –
за неделю до неё.
Уезжали не какие-то герои –
впрочем, как понять: герой иль не герой?..
Просто люди не умели думать
строем, –
даже если это самый лучший
строй…
Уезжали.
Снисхожденья не просили.
Ведь была у них у всех одна беда:
«шибко умными» считались.
А в России
«шибко умных»
не любили никогда!..
Уезжали сквозь «нельзя» и сквозь «не можно»
не на год, а на остаток дней и лет.
Их шмонала
знаменитая таможня,
пограничники, скривясь, глядели вслед…
Не по зову сердца, –
ох, как не по зову! –
уезжали, –
а иначе не могли.
Покидали это небо.
Эту зону.
Незабвенную шестую часть земли…

Час усталости.
Неправедной расплаты.
Шереметьево.
Поземка.
Жесткий снег…

…Уезжали из моей страны таланты.
Уезжали,
Чтоб остаться в ней навек.

***

Сам он об этом периоде теперь говорит так:

Юлиан Панич

– Был успех, были возможности. Во всех, освоенных мною ремёслах, всегда трудился на убой и всегда достигал чего-то достойного. И в актёрстве, и в режиссуре. А потом вдруг что-то пошло не так. И случилось это в середине актёрского пути, в сорок с чем-то лет. Вдруг начал делать всё по-другому. И вдруг показалось, что возгордился. Начал снимать кино. Сделал две достойные картины, за которые не стыдно и теперь: “Проводы белых ночей” и “Дорога домой“.

Этот последний фильм, с самого названия, можно сказать, стал пророчески сакраментальным – с него и началась дорога из дома…

В фильме – русские солдаты, бежавшие из концлагеря, в Польше, пробираются в Россию. Русские тогда попали в дурацкую ситуацию, вынужденные класть жизни за поляков, которые их откровенно не любили. Хотелось говорить об этом конфликте максимально честно: казалось, что некоторое устоявшееся “замирение” между нами это позволяет. Я хотел делать именно такое кино, где можно, наконец, говорить о том, чего до сих пор не называли подобающим именем. И начались проблемы …

Фильм сдавали в августе 1968 г. Советские войска входили в Чехословакию. Редакторы искали, где чего урезать и как покрепче долбануть. Но фильм всё-таки вышел и прошёл – один раз по телевидению. И даже получил Первый Приз Всесоюзного фестиваля телефильмов. А потом…

С фильмами – как с детьми: они уходят, начинают жить своей жизнью, а ты смотришь и удивляешься…

Вот, например, полнометражный фильм «Проводы белых ночей» по Вере Пановой, с Юрием Каморным и Галиной Никулиной в главных ролях живет на экране ТВ по сей день. Почти полвека. И за него не стыдно, он – честный и простой, для людей. И по сей день этот светлый фильм вертится в «youtube». С “Дорогой домой” получилось сложнее…

Николай Николаевич Месяцев (в то время Председатель Гостелерадио СССР) пригласил меня на Центральное телевидение в Москву. Cказал: “Приезжай-ка в Москву, в Питере тебя сожрут”. Оказался прав. Там мне ничего стоящего не дали бы…

Mой постоянный сопостановщик, Людмила Панич, (я был в «замазке», естественно), сделала полнометражный фильм о Ленине, к столетию рождения Ильича, и тот долбали почем зря.

Конъюнктурщиком я не стал. Не согнул вовремя выю, не встал в ряд.

Теперь понимаю, что нужно было быть хитрее в редакторских кабинетах, смог бы прожить безбедно кусок жизни…. Но тогда у меня была бы биография, и не было бы судьбы. Я пошёл через судьбу.

Кто из мудрых сказал, что любая боль должна пройти сквозь собственный желудок? Вот когда, много лет спустя, я увидел собственный желудок, витая над операционным столом, на коем сам я и лежал пластом в номинации “клиническая смерть” – тогда и понял, что боль прошла…

В девяностые годы я возвращался и даже плодотворно работал в России. Не куклой, а тружеником. Мы с Людмилой Панич сняли четыре полнометражных документальных фильма о Германии и нас, эмигрантах, в ней.

Написал совместно с Людмилой русскую версию американской пьесы «Сыч и Кошечка» и поставил в театре имени Миронова в Питере.

В театре Комиссаржевской ставил спектакль по гениальной и последней пьесе Григория Горина “Шут Балакирев” (позднее, самая известная постановка этой вещи будет сделана Марком Захаровым, в “Ленкоме”).

Работал и чувствовал: так не хочу. Актёры, можно сказать, в постановке ни душой, ни телом не участвуют – смотрят на сторону, где бы подработать. Время такое: хоть и на сцене, а в мыслях пересчёт упущенных возможностей. Энтузиазм ушёл на выживание. Самоотверженность – на конъюнктуру. Это всё – достижения девяностых.

О, этот «формат»! Приспособление к дурным низким вкусам самопальных продюсeров. То конъюнктура была про-коммунистической (в советском понимании этого слова), то пришла конъюнктура «рефлексов»: ржать, а не смеяться, пошло коверкать язык… Но эти «форматы» и «неформаты» – кто их заказывает? Ведь не все же от частных инвесторов, часто эту пошлость поддерживает так называемая «власть»!

Если конъюнктура требует пошлости и провокации – будем пошлить и провоцировать, кто во что горазд. Теперь ведь главное не остаться в веках, а заработать сегодня. Всё, сразу. Получается какая-то дешёвая эпатажная шелуха. Мне было бы стыдно в этом участвовать. Опять я возгордился: казалось, всё, что сумел сделать до сих пор, было достойно. Поэтому опускаться нельзя. Я же учился в 50-х у великих мастеров, меня, как ребенка, пестовали… для чего? Для дешёвки в девяностых?

Вообще, и театр, и кино, и телевидение сегодня для меня вещи непонятные. Театральное диво всё-таки должно происходить от слова “дивиться”. Cлавянское слово, древнее… Зрелище? Да. И оно должно “удивлять”, а не возбуждать низменные инстинкты и сыпать мусор в голову. Безграмотные мозги еще и отравлены. А новый театр настроен на эпатаж… Это – близко, это – просто. Нет, переучиваться не захотел.

Я в театре остаюсь консерватором и судить никого не берусь. Просто отклоняю, что мне не подходит и не нравится.

В политике тем более судить не возьмусь. Хоть и спрашивают часто. Вот как скажу: за каждое произнесённое мной слово, в течение двадцати лет, отработанных на Радио Свобода, я отвечаю, и мне не стыдно. Потому что я зачитывал тексты “Архипелага” и делал свои передачи с той же степенью честности, что и тот самый неудобный мой фильм, “Дорога домой”. Будучи убеждённым, что пришло время дать имена некоторым вещам, которые до сих пор оставались без должного названия. (Там в фильме один из главных героев, капитан Дзядек, со словами «Ни швабам, ни русским», сжигает поле польского крестьянина).

Что думаю о России сегодняшней? Сегодняшняя Россия в ожидании. Можете возразить: «Россия вообще всегда в ожидании», но сегодня это особенно ощутимо. А еще дошедшее до нас от предков: «Россия сосредотачивается».

Потому что, после тех самых девяностых, народ заболел «беспризорностью»; его шлифуют по ТВ, его пытаются успокоить – а он все бурлит и бурлит. Потерянностью болеет масса людей. Болеет безразличием. Пофигизмом болеет.

Главное – болеют те, кто не должен болеть: власть предержащие, депутаты-горлопаны болеют, и все те шавки, которые не захватывали и не выстраивали эту страну, но точно знают, как следует ею распорядиться и чего с кем поделить. Болеют те, кто получил образование и не использовал его по достоинству.

Болеют и те, кто тёмен изначально. У меня громадный круг общения. И по интернету (ну это – баловство), и воочию: я же по два раза в год подолгу живу в России. И масса людей обращаются, как к знакомому по прошлой жизни и работе, так и просто к старику с простыми и непростыми вопросами. Многие в прострации. За девяностые, вроде бы, выкручиваться научились, хапать научились, а делиться не хочется. И законов общежития не усвоили. Это как с пожарами – горит Дальний Восток, а когда ищут причину, говорят о самоподжогах. Вроде бы удобрения этими пожарами заменяют, а на поверку – горит наше самое дорогое – земля, которая нам по наследству досталась, просто от Бога.

И тут я вам могу как и тысячи просвещенных и умеющих ставить рядом слова – говорить и говорить…

Система социальных взаимоотношений хромает на обе ноги. В основе государства – дикое расслоение, а в головах – все комсомольцы и даже коммунисты. Вот и получается, что все рецепты, все микроскопические “ленины” и “марксы” опять кончаются Рублёвкой. И знаете, почему? Потому что не стыдно. НЕ СТЫДНО!

Достоинство не превозносят в добродетели, достоинству не учат. Всему сейчас учат Швондеры в сюртуках Преображенских. Поэтому мир опошляется. Весь мир опошляется. И мы вместе с ним, куда мы денемся…

Христианство допустило бесконечное количество щелей. В эти щели и утекло достоинство. В эти щели и полезло всякоблудие.

Знаете, однажды, в Кении, на нашу туристскую группу напала толпа обезьян: окружили лагерь, сутками сидели не двигаясь, наблюдали за нами – что делаем, что куда кладём, на что не обращаем внимания, о чём совсем не беспокоимся. Всё рассмотрели, всё учли. А потом, в один момент, полезли на абордаж…

Удастся ли выстоять России?.. Может быть, если пока не вымерли наши поколения, нам удастся убедить сегодняшних, что все мы были не напрасны и что всё хорошее, что сумели накопить мы, следует сохранить, вне зависимости от того внешнего “дохода”, который оно приносит.

Когда я сегодня смотрю российское телевидение, кино или эстраду – я становлюсь пессимистом и думаю, что не удастся.

Когда я вижу Бессмертный полк – думаю наоборот…

Не парад, не техника убеждают. A когда вышли люди, выражая ясно: “Я не случайно на этом свете, предки мои меня направили быть“. И я начинаю светло дышать…

Потому что те люди, которые вышли на улицы, чтобы пополнить Бессмертный полк – эти люди поняли всё. Хорошо, что их много, таких людей.

Чего ещё жду от жизни? Чуда. Того самого, которое и поможет России выстоять. Это чудо только одно: должна снова появиться группа людей, которые будут честны, как строители БАМа, или курсанты в сорок первом под Москвой…

Секрет, как дожил до восьмидесяти пяти с ясной головой и трезвой памятью скажу: очень хорошо женился. И всю жизнь всё делали сообща.

Сегодня я самодостаточный человек. И я пишу. Пишу всё время, по принципу, “а вдруг клюнет”… У меня особое отношение к книге, видимо, потому, что долгие годы был диктором, редактором и чтецом.

Не чувствую себя y какой-то “черты”. Скорее, ощущаю новый пролог. Может быть, ещё не всё сказал, и что-то ещё напишется…

За всё расплатился, и теперь живу без неизлечимых сожалений. Может быть, потому, что узрел-таки нечто тогда, на операционном столе, пока лежал в коме и витал над собой.

Знаете, какова была моя первая фраза, когда меня захлопали по щекам и затеребили за ноги, чтобы вывести из наркоза, после длиннющей операции – как раз на желудке?

«Побольше доброты…» – сказал я тогда, и выжил…

***

Так запишем, так и назовём.

Автор: Юлиан Панич

Советский актёр, режиссёр, журналист. Заслуженный деятель искусств России.