Рубрики
Переживания Статьи

Начало первой русской «цветной» революции

Историкам хорошо известно, что технология провоцирования «цветных революций» не является американским изобретением. Одним из примеров провоцирования революции могут послужить мартовские события 1848 года в Берлине. В начале месяца здесь проходили митинги, на которых  либеральная интеллигенция призывала рабочих к составлению петиции с требованиями политических свобод. 17 марта на собраниях горожан было принято решение на следующий день идти к дворцу и предать королю петицию с требованием свободы печати и созыва ландтага.

Однако король пошел на уступки – поэтому запланированное шествие превратилось в верноподданническую манифестацию. В разгар манифестации группа демонстрантов подняла черно-белое знамя революции (позднее оно стало красным), начались беспорядки и охранявшие дворец солдаты открыли огонь по толпе. Народ отхлынул на соседние улицы и начал строить баррикады; студенты бросились в предместья поднимать рабочих – так началась революция 1848 года в Германии.

События 9 января 1905 года, в общем, повторяли эту схему – причем вмешательство внешних сил сделало их еще более похожими  на современные события. В начале русско-японской войны японский Генштаб поручил полковнику Акаси Мотодзиро организовать взаимодействие всех антиправительственных движений с целью дестабилизации обстановки в России.  Финский националист Конни Циллиакус предложил Акаси созвать конференцию российских оппозиционных партий и согласовать планы подрывной деятельности. Самурай, имевший свои понятия о чести,  поначалу не верил, что такое возможно. «Циллиакус сказал мне, – вспоминал полковник Акаси. – “Вы, несомненно, считаете позорным, что патриоты, которые имеют собственные политические взгляды… планируют разрушить свой дом во время национального кризиса, но это – неверное понимание российских внутренних дел”». 

Оппозиционеры имели свое «понимание внутренних дел». Они открыто радовались победам японцев. Немецкий журналист Гуго Ганц писал из Петербурга, что общей молитвой либералов было: «Боже, помоги нам быть разбитыми!» На  организованной Акаси и Циллиакусом Парижской конференции в сентябре 1904 года присутствовали лидеры эсеров, либерального «Союза освобождения» и шести националистических партий. «По совершенно секретным сведениям, – гласит докладная записка Департамента полиции, – в начале осени в Париже состоялся конгресс революционных деятелей, на котором между прочим было решено предпринять усиленную агитацию в России с целью возбуждения целого ряда политических волнений, которые могли бы окончательно дезорганизовать  правительство, а затем к концу января создать грандиозные уличные беспорядки с участием рабочих масс.

Для руководства этим движением должен был сформирован особый “комитет” из представителей либеральной, радикальной и революционной групп. По тем же негласным сведениям упомянутый комитет действительно составился…»  И далее докладная записка перечисляет членов этого «Комитета»: писатели А. М. Горький и Н. Ф. Анненский, публицисты-народники А. В. Пешехонов и В. А. Мякотин и либеральный адвокат Е. И. Кедрин.

«Комитет» работал в тесном взаимодействии с петербургской группой «Союза освобождения», которую возглавляли   В. Я. Богучарский, С. Н. Прокопович и Е. Д. Кускова. Первым делом оппозиционеры решили наладить антиправительственную агитацию и купили две газеты: «Сын Отечества» и «Наша жизнь». Редакция «Сына Отечества» почти полностью состояла из членов «Комитета», и газета служила прикрытием для его деятельности. Обе газеты развернули активную антиправительственную кампанию – как выражался князь М. Шаховский, «началась вакханалия печати, занявшейся обливанием грязью нашего государственного строя».

На фоне этой кампании 6-9 ноября был проведен «Земской съезд», который потребовал создания «народного представительства».   Затем были организованы студенческие демонстрации; во время демонстрации 5 декабря в Москве  был впервые опробован метод провокации: «неизвестные» из толпы стали стрелять в полицию – но полиция не стала отвечать стрельбой по толпе и ограничилась использованием сабель плашмя.

С 20 ноября началась «банкетная кампания». Поскольку митинги были запрещены, то они проходили под видом банкетов, на которых произносились речи и принимались резолюции.  Кампания открылась грандиозным банкетом на 650 человек в самом большом зале  Петербурга. Под председательством В. Г. Короленко здесь собрались известные писатели, профессора и предприниматели. «Союз освобождения» рекомендовал всем участникам митингов-банкетов принимать одни и те же резолюции с требованием созыва Учредительного собрания.

Уступая давлению «общественности», министр внутренних дел Святополк-Мирский взял на себя смелость на аудиенции заявить Николаю II, что «если не сделать либеральные реформы, то перемены будут уже в виде революции».  Однако царь полагал, что «перемен хотят только интеллигенты, а народ не хочет». Святополк-Мирский предложил программу реформ, включавшую введение выборных представителей в Государственный Совет. На совещании 2 декабря царь ответил на предложение Мирского, что «власть должна быть тверда и что во всех разговорах земцев он видит только эгоистическое желание приобрести права и пренебрежение к нуждам народа». 

Таким образом, «банкетная компания» не достигла своей цели, и либералы не знали, что делать дальше. «Средства мирного заявления своих требований в сущности уже исчерпаны, – писал Богучарский П. Б. Струве. – Что делать дальше?» Струве резюмировал, что народ не поддерживает «освободительное движение»: «Перед нами революционные земцы и интеллигенция, и к сожалению, лояльный народ». Необходимо было как-то расшевелить «лояльный народ».

Наиболее массовой рабочей организацией в столице было «Собрание фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», возглавляемое священником Гапоном. В середине декабря дирекция Путиловского завода уволила  четырех рабочих, принадлежавших к «Собранию», и 3 января на заводе началась забастовка.  Гапон пришел на прием к петербургскому градоначальнику Фуллону и успокоил его, заявив, что требования рабочих чисто экономические. «Может быть, рабочие захотят подать петицию царю, – сказал Гапон, – так не бойтесь, все будет тихо и мирно». Фуллон попросил священника поклясться на евангелии, что он не идет против царя – и Гапон поклялся. Начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов позднее писал, что «это движение застало полицию врасплох. И в Департаменте и в градоначальстве все были растеряны. Гапона считали своим и поэтому не придавали забастовке большого значения».

Гапон говорил Фуллону о рабочей петиции, в которой основным требованием было увеличение заработной платы. После начала забастовки Гапон колебался и не знал, что делать дальше. Корреспондент А. Филиппов свидетельствует, что «никаких определенных планов действия у Гапона не было. Начиная с 1 января к нему являлись случайные люди, которые отнимали у этого умело скрывавшего свою растерянность, отсутствие знаний и программы человека все его время…

В конце концов, Гапона по чьему-либо предложению внезапно одевали, куда-нибудь везли и также случайно и неожиданно привозили назад». Сотрудник «Биржевых ведомостей» Феликс писал, что в это время «Гапон сближается с А. М. Горьким и определенной группой прогрессивных писателей и, видимо, подпадает под их влияние». «Комитет» послал к Гапону журналиста Матюшенского, который был известен как один из организаторов Бакинской стачки 1903 года. Гапон, который не знал, как вести переговоры с правлением Путиловского завода, сразу попросил Матюшенского помогать ему в этом деле, а Матюшенский предложил расширять стачку и увеличивать требования.  По примеру Бакинской стачки путиловцы пошли на другие заводы, чтобы заставить  рабочих присоединиться к ним.  7 января стачка стала всеобщей.

Одновременно оппозиционеры пытались заставить Гапона включить в петицию политические требования. Гапон не умел писать петиции и попросил написать ее Матюшенского. Надо отдать должное Матюшенскому – он был талантливым литератором. Поскольку Гапон собирался подать петицию  во время «крестного хода» к Зимнему дворцу, то Матюшенский написал прошение-челобитную, в которой красочно описал народные горести – так что люди плакали, когда челобитную читали на рабочих собраниях. Но в конце петиции Матюшенский приписал то, что нужно было «Комитету» – требование Учредительного собрания, и то, что нужно было полковнику Акаси – требование заключения мира «по воле народа».

Гапон не хотел выдвигать эти требования. «Любопытно как характеристика для оценки событий и самого Гапона, – свидетельствует Филиппов, – что он всячески отказывался принять текст воззвания Матюшенского и в особенности часть политическую с требованием общего характера, – выходящую за пределы рабочих интересов экономического и бытового характера. Гапон находил, что все это способно испортить дело в глазах правительства и вызовет репрессии, совершенно исключительные, а потому и нежелательные… Но были какие-то силы которые влияли и на него, и на Матюшенского. И воззвание-манифест были переписаны…»

Что за силы влияли на Гапона? «Искра» передавала сообщение своего корреспондента из Петербурга: «Священник Гапон весьма (выделено в оригинале – С.Н.) теперь разговаривает с либералами. Ему же переданы деньги на поддержание стачки… В воскресенье решили идти к Зимнему дворцу с детьми и домочадцами и требовать учредительного собрания… Итак, в воскресенье Гапоном назначена революция. “Гапон – демагог, не брезгающий никакими средствами, – говорят про него либералы, – но за ним теперь идут массы и надо теперь, чтобы масса пришла к Зимнему дворцу”(выделено в оригинале – С.Н.), и они усердно разговаривают теперь с Гапоном, дают ему деньги и обещают их без конца».

Это сообщение корреспондента «Искры» ставит жирную точку над «i». Чтобы убедить Гапона, либералы пустили в ход вечный двигатель всех «цветных революций»: деньги. Гапон не был борцом за идею: Б. В. Савинков свидетельствует, что Гапон любил деньги, любил женщин, комфорт, роскошь – именно так он проявил себя в эмиграции.

Выдвижение политических требований имело решающее значение для исхода шествия. Николай II поначалу хотел выйти к рабочим и принять их смиренную челобитную, но когда царь узнал о ее содержании, он решил остаться в Царском Селе. Поддержание порядка в столице было возложено на  великого князя Владимира Александровича.

Решившись на выдвижение политических требований, Гапон предложил оппозиционным партиям принять участие в шествии. Как передает  эсер В. Гончаров, «Гапон… настаивал, чтобы партийные люди были с оружием в рядах шествия и следили за ним, Гапоном. Если его около дворца остановят и не пропустят к царю, он даст знак белым платком – крути, ломай телеграфные столбы, деревья и все, что попадет под руку, строй баррикады, бей жандармов. “Тогда, – говорил Гапон, – не петиции будем подавать, а революцией будем сводить счеты с царем и капиталистами”». 

Но, разумеется, революционеры не собирались ждать, когда Гапон махнет белым платком,  –  они сразу же, в начале демонстрации,  выкинули красные флаги. Некоторые группы собирались напасть на правительственные учреждения, а возглавлявший эсеровских боевиков Пинхас Рутенберг в тайне от Гапона планировал покушение на царя. Распространявшиеся 8 января листовки социал-демократов призывали рабочих к вооруженному восстанию и к революции, а солдат – к переходу на сторону рабочих. «8-го числа Центральная группа постановила принять самое решительное участие в движении 9 числа,  –  писал жандармский генерал А. И. Спиридович, –  и когда в этот день рано утром началось с пяти сторон Петербурга движение рабочих толп к дворцу  – социал-демократы сделали все зависящее от них, чтобы придать шествию рабочих революционный характер. Благодаря им, среди серой массы рабочих, наивно думавших, что их ведут для подачи челобитной к Государю о их нуждах, виднелись в некоторых местах красные флаги, раздавались революционные песни, разбрасывались прокламации, слышались угрозы по адресу монарха».

Гапон решил идти с колонной путиловских рабочих. Когда утром он появился на месте сбора, к нему подошел Рутенберг и спросил, имеется ли какой-нибудь план дальнейших действий. Плана не оказалось, тогда Рутенберг взял инициативу на себя.  «Наскоро план был составлен, – описывает события корреспондент “Революционной России”, – определены направления, по которым идти, стали изготовлять флаги… Были указаны адреса оружейных лавок, был дан маршрут, вызваны были люди повернее и с оружием».  В 11 часов процессия тронулась. Впереди шел Гапон, «он поднимал крест перед собой – словно вел этих людей в землю обетованную… Слева от него шел… рабочий Васильев с большим деревянным распятием в руках, справа – социалист Рутенберг. За ними следовала группа рабочих с портретами царя, хоругвями, распятиями и образами».   

Картину дополняет рассказ Д. Н. Любимова: «Он (Гапон – С. Н.) шел, окруженный ближайшими своими сотрудниками, рядом с ним – инженер Рутенберг с партийными представителями, главным образом, из учащейся молодежи, которые делали все возможное, чтобы придать шествию революционный характер. В некоторых местах виднелись красные флаги, в хвосте пели революционные песни. Группа социал-демократов немедленно вступила в резкие пререкания с офицером и жандармскими чинами, вышедшими навстречу процессии. Дело осложнилось тем, что какой-то студент… обратился к солдатам с речью, убеждая их не слушать офицеров и примкнуть к шествию». Хотя царя не было в городе, войска имели приказ не допускать толпу к Зимнему дворцу; офицерам было дано право действовать по усмотрению – и, в случае крайней необходимости, стрелять.

Командовавший у Нарвской заставы офицер поначалу попробовал разогнать толпу с помощью кавалерии. Как говорит полицейское донесение, эскадрон прошел через толпу, разделив ее на две части, причем во всадников стреляли из револьвера. Но толпа, сомкнувшись, двинулась дальше – на шеренгу солдат. «Вследствие этого начальник пехотной части протрубил несколько раз боевой сигнал, а затем четыре раза скомандовал “к прицелу”, после чего был дан первый залп…» 

Автор: Сергей Нефедов

Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории и археологии научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН, профессор Уральского федерального университета