Фильм должен беспокоить зрителя, как камешек в ботинке
Ларс фон Триер
Киноиндустрия – это власть, диктующая зрителю повестку дня. Один из инструментов этой власти – площадки кинофестивалей. Именно там вскрываются самые болезненные темы общества. И при желании там же можно открыть новые пути решения этих проблем. У нас, на родине Сергея Эйзенштейна, подобными инструментами пользуются редко и неумело.
Но пытаются. Молодой ростовский кинофестиваль «BRIDGE of ARTS» назвался фестивалем мотивационного кино еще три года назад. И лишь сейчас, в 2017 году, его жюри собралось, наконец, чтобы поговорить о сути мотивационного кино, сформулировать это понятие.
Потому что хорошие мотивационные фильмы сильнее, чем агитпроп. Они способны качественно изменить человека к лучшему, вдохновить его примером чьей-то реальной истории, ходом мысли, атмосферой ситуации. Главное – дать пинка, включить в человеке дух преодоления тех обстоятельств, которые по каким-то причинам его не устраивают.
Иными словами, мотивация сегодня в тренде, как никогда. Так что же это такое?
В погоне за счастьем
Бывает так, что фильм тебе очень понравился, но ты не можешь объяснить – почему. И ты советуешь его друзьям, а на вопрос «Что в нем такого?» загадочно улыбаешься: «Посмотри, тебе понравится». В свое время именно так рекомендовали «Бойцовский клуб». Там персонаж Тайлер Дерден учит нас: разрушение – путь к свободе. Там режиссер Дэвид Финчер показывает нам ущербность любой теории, доведенной до абсолюта. И вот мы смотрим фильм и повторяем про себя: «Черт возьми, именно так я и думал!» Так фильм становится культовым.
Бывает еще и так, что фильм ужасен, потому что он показывает человека с такой стороны, с которой никто бы не хотел его видеть. И смотреть его тяжело. Но все смотрят и потом возвращаются к мыслям, которые это кино вызвало. Уже и сюжета толком не вспомнить, потому что он не важен там, где крупным планом показан внутренний мир. В свое время так мы смотрели «Догвилль». Странно снятый за небольшие деньги, где детские площадки были условно нарисованы мелом, монотонный голос автора за кадром сменялся музыкой Вивальди, а собака восставала из чертежа. Там ангелоподобная героиня Николь Кидман показывает нам, что альтруизм — это разновидность эгоизма. Там режиссер Ларс фон Триер рассказывает нам о том, что бывает, когда люди получают власть над другим. И вот мы смотрим фильм, и всё в нас переворачивается: «Неужели и я такой же?!» Так фильм становится шедевром арт-хауса.
Бывает так, что кино является миру из таинственного, скрытого андеграунда, и его хочется смотреть в какой-то особенной, камерной атмосфере, чтобы полностью погрузиться в его мистические намеки и символы. Так Алехандро Ходоровски смешал сюрреалистическую притчу с галлюциногенным спагетти-вестерном, и фильм «Крот» попал в послеполуночное расписание нью-йоркского кинотеатра «Elgin». В 1970-м на него шли и хиппи, и яппи, образуя километровые очереди. Но стоило перенести показ на Бродвей в обычное дневное время, – ажиотаж исчез. Фильм быстро вернули в ночной прокат, и люди тоже вернулись. Так фильм становится шедевром полночного кино.
Это всё явления. Они возникают и существуют в мире киноискусства, находясь в поле зрения профессионалов, создающих кино. Зачем им это видеть и различать? Ответ простой: киноиндустрия – это власть. Это отрасль, диктующая обществу, чтó оно будет обсуждать, слушать, надевать и выбирать завтра. В фильме можно умело спрятать и ключ к самопознанию, и политическую повестку на ближайшие 5–7 лет, и ответы на многие социальные вопросы. И чем быстрее становится наша жизнь – тем больше таких кодов.
Ничто так не формирует обленившегося читать современного человека, как кино. Ничто так быстро не реагирует на внешние и внутренние перемены и кризисы, как кино. И ничто – даже государство – так не влияет на человеческий капитал, как это может делать киноиндустрия.
Человеку же важно одно – быть счастливым. И очень часто рецепты счастья и пути к нему он ищет и подсматривает именно в кино.
И киноиндустрия дает ему такие фильмы: с особой миссионерской спецификой, с открытым призывом, с христианскими или буддийскими нотками, с волей к победе, пробивающей стены силой намерения, с элементами лайфспринга, зашифрованными в историях успеха.
Так на запрос человека о счастье отзывается мотивационное кино.
Эта универсальная мотивация
Как ни странно, явление мотивационного кино еще никто не обозначил и не внес в словарь. Вероятно, это от дефицита грамотных исследований кино.
В учебниках по киноискусству есть масса примеров того, как правильная мотивация персонажей может повлиять на создание шедевра. Например, хрестоматийная история о том, как американский режиссер решил снять ремейк немецкого фильма о двух музыкантах, которые, переодевшись в платья, присоединились к женскому джаз-бэнду. Он долго не мог понять мотивацию музыкантов. С какой стати двум здоровым мужикам вдруг выдавать себя за женщин? Мотивации безработицей, вполне достаточной для немецкого фильма, в благополучной Америке было недостаточно. Поэтому режиссер усилил мотивацию героев инстинктом самосохранения – историей с чикагскими гангстерами – и получил шедевр «В джазе только девушки» (оригинальное название фильма: “Некоторые любят погорячее”. – Ред.).
То есть как профессиональный инструмент мотивация является ответом на вопрос, почему персонажи совершают свои поступки. В хорошем сценарии чем серьезнее мотивация персонажа, тем острее интрига и крепче сюжет.
Но чаще мотивационная составляющая затрагивает куда более глубокие вопросы, чем поиск причины, по которой герой усыновляет чьих-то детей, спасает сборную страны на олимпиаде или лезет на Эверест. В хорошем фильме с ярко выраженной философией этот толчок (мотив) не просто определяет жизненные ценности героя, но активирует некий универсальный зов, понятный человеку любой расы и вероисповедания. Любовь матери к ребенку — сильная мотивация. Любовь вообще сильная мотивация. И вера – сильная мотивация. В Бога, в победу, в себя.
Основные элементы мотивации в кино по-библейски стары: вера, надежда, любовь.
Если ли ты хочешь изменить мир к лучшему, необязательно становиться великим ученым, просто начни помогать тем, кто рядом, – говорит маленький герой фильма «Заплати другому».
Внутри человека есть такое место, до которого никто не может добраться, и оно – твое. Я говорю о надежде, – объясняет герой Моргана Фримана в «Побеге из Шоушенка».
Язык этих мемов понятен всем, несмотря на то, что для каждого мотивация – это что-то личное, и, по сути, любой фильм может стать вдохновляющим. Однако, если мы посмотрим на сотни списков мотивационных фильмов в интернете, то сможем увидеть в них много общего. У этого явления в кинематографе есть своя классика, свои бренды и свои герои. Например, Джим Керри с его «Всегда говори: “Да”» или Уилл Смит, в фильмографии которого почти каждая работа – шедевр мотивации с соответствующим набором инструментов. Да, у мотивационного кино есть эти самые инструменты.
Охотников за подобным кино много, поскольку потребность людей в развитии, творчестве, поиске новых картин мира заложена природой.
Еще гуманисты прошлого века выдвигали всевозможные теории о мотивации: «XY-теория» Дугласа Мак-Грегора, знаменитая пирамида Маслоу, теория потребностей Альдерфера, теория двух факторов Герцберга или теория 12 факторов Ричи и Мартина, – все они о пути к самоактуализации. Все эти психологические концепции уходили корнями еще глубже – в экзистенциальную философию Ясперса, Сартра или Хайдеггера.
Когда какое-то явление витает в воздухе, достаточно его просто оформить. И с этим прекрасно справилось массовое кино. Именно оно особенно пропитано духом мотивации. Потому что массовое подчиняется четким цензурным ограничениям. Оно не должно шокировать ни одну из религий мира, нарушать ни одну из нравственных норм. В противном случае массовое будет лишено возможности себя экспортировать, а зашифрованный мотив не все поймут. Поэтому в артхаусе мы редко найдем истинно мотивационное. И потому в массовом мотивационном кино так много историй о спорте, где всё прозрачно, честно и четко.
Вот как выглядит сюжет классического мотивационного фильма на эту тему. Юный спортсмен делает всё, чтобы попасть на соревнования. Он сосредоточен на тренировках и делает всё возможное, но это не приносит покоя. Однажды он встречает старика-наставника, с которым пытается познать новую жизненную философию, и в итоге показывает на соревнованиях класс, который был ему недоступен в его эгоцентричном прошлом. Таков сюжет «Мирного воина», такой же он и во всех частях популярного когда-то фильма «Каратэ-пацан». Даже в «Псе-призраке» Джармуша есть подобные мотивационные элементы.
Такие фильмы погружают в самодостаточный мир, в котором личностное «Я» находится в полной гармонии с окружающим миром. У них есть свои этапы развития героя: головокружение от первых успехов, отрицание, возрождение, уход в «осознанность». В конце, как правило, остается много вопросов и одно устойчивое ощущение от просмотра: фильм – это просто намек на то, что мы можем всё, нужно лишь правильно расставить приоритеты в собственной жизни.
Не очень мирный воин
Так почему, при всей понятийной универсальности, российское кино так отличается от зарубежного?
У нас нет фильмов легких и прозрачных, как «Под солнцем Тосканы», «Ешь. Молись. Люби», «Отель “Мэриголд”: Лучший из экзотических». В подобных фильмах каждый кадр кричит: ребята, меняйтесь, не останавливайтесь, преодолевайте обстоятельства, которые мешают вам быть самими собой. Где герои (потерпев крах в работе или отношениях, а может, просто по зову Пути) рвут старые связи, попадают в совершенно непривычную для себя среду и обретают новую целостность. Чаще всего подобное кино у нас получается фальшиво.
Полюби мир, и он ответит тебе взаимностью – эту фактически восточную мудрость несут нам зарубежные режиссеры. В этом суть мотивационного кино, его уникальная притчевость о том, что зло порождает зло, а любовь порождает любовь. И еще фроммовское «любовь к другим начинается с любви к себе». Любовь созидательная включает и себя. А если только других, – человек вообще не может любить.
Но ведь жертва – суть русского менталитета. На жертве вся классическая русская литература стоит. И фраза «я себя люблю, я себя уважаю» звучит как-то совсем не по-русски. Старшему поколению она и вовсе непонятна. Потому что много десятилетий советское кино призывало два-три поколения совершенно к другим вещам. Оно мотивировало, но иначе. Поэтому «полюби себя», равно как и «полюби Бога», мы еще только осваиваем.
В штате Джорджия пастор баптистской церкви и по совместительству режиссер Алекс Кендрик на своей крошечной киностудии Sherwood Pictures штампует интересные мотивационные фильмы. Вот уже 15 лет сам пишет сценарии, сам снимается, сам монтирует. Наверняка, о каких-то его фильмах вы могли слышать: «Противостояние гигантам», «Маховое колесо», «Отважные». Его фильм «Огнеупорный» стал классикой христианского мотивационного кино, он собрал во время проката в 2008 году 33 млн долларов и получил кучу фестивальных наград. Там о пожарном, который разводится с женой, и из кризиса отношений его выводит дневник отца и Бог. У фильма до сих пор потрясающе высокий рейтинг. Потому что этот фильм – руководство к действию. А западному человеку нужна эта пасторская миссионерская направляющая, это руководство к действию.
У современного российского кино о Боге и Пути героя другая парадигма. Движение русского персонажа тоже происходит через преодоление: преград, изменчивых чувств, собственных черт характера. Но вполсилы в игровой массовой манере об этом снимать у нас пока не получается. Возможно, потому что путь этот лежит не через чей-то авторитет. Русский герой проходит свой путь в одиночестве, в надрывной реалистичности, и русский актер, который играет этого героя, – уже и есть тот самый персонаж: не номинальный православный, а живущий в вере и извлекающий все свои сюжеты и образы, всё, что им мыслится, чувствуется и делается, изнутри этой веры. Скандалист и провокатор в прошлом, фронтмен рок-группы, или эпатажный персонаж, или просто бунтарь, который погибал, был на краю, а то и на дне, жил как хотелось и пил до полусмерти, потерял лет 20 жизни, понял, остановился, стал спасать себя, сначала тело, потом душу, изменился, пришел к вере, сознательно забыл свое прошлое и помнить не хочет. В этих испытаниях стал чище. Такой он, этот путь. «Остров», «Спасение», «Монах и Бес», «Старец Паисий и я, стоящий вверх ногами», «Придел Ангела», «Царь» – об этом. Мамонов, Столяров, Кинчев, Охлобыстин – об этом.
Так и получается эта пассионарная история, в которой талантливые люди делятся глубокими живыми знаниями. Но таких историй очень мало. Потому что знания даются за очень высокую цену. И снимать легкое кино на эти интимные темы нам пока сложно.
«Спаси себя — и хватит с тебя»: это спасение, действительно, по сути своей о любви к себе – полюби себя, а потом самолюбие преврати в любовь к ближнему… Вот и выходит, что все-таки об одном и русское, и зарубежное. Только немного другим языком и другими средствами.
Мотивационное кино – это история преодоления обстоятельств, которые мешают быть счастливым. Семантическая разница между мотивационным и мотивирующим колоссальная. Мотив – это нечто персональное, то, что побуждает человека к действию, а мотивирование – процесс воздействия на человека с целью побудить извне. Принципиальное различие.
Истории, снятые нами об успешности, о моде на молодость, тимбилдинге и эстетике белых воротничков смотрятся в отечественном кино чаще всего фальшиво. Потому что мы – про другое. Это всё не наше. К нам это пришло. И воин у нас отнюдь не мирный. И соревнования, о которых мы тоскуем, часто разворачиваются на фоне совсем не спортивного противостояния («Легенда № 17», «Матч», «Красная армия»). Мы и в спорте любим воевать – так у нас почему-то всё устроено.
Мы эмоциональны. С рогатиной на медведя, с последним патроном на амбразуру, с парашютом без запаски – это про нас. А значит, нам для мотивации нужна эмоция.
Сценарист Валерия Байкеева однажды привела мне такой пример мотивационного состояния: «Представь, что ты просыпаешься утром, и у тебя в руках оказываются мыло и веревка, и ты должен прожить этот день так, чтобы на этой веревке висел не ты, а выстиранное тобой белье. Это качественная перемена состояния. Как в случае с веревкой: вместо смерти – жизнь в чистоте». По-моему, очень русский пример…
