РI как независимое издание предоставляет свою площадку для высказывания своего мнения тем политологам и экспертам, кто не испытывает особой эйфории по поводу состояния дел в нашем Отечестве. В частности, объявившим себя «консервативными демократами» политическим мыслителям, кто, подобно нашему постоянному автору Сергею Бирюкову, считает, что без какой-то внятной идеологической программы Россия не выдержит давления современного мира и не сможет выйти на тот уровень развития, который ставит перед обществом президент и члены его команды. Мы очень надеемся с помощью наших читателей сохранить РI как голос неофициозного «консервативного сообщества» России. После разгона команды отдела мнения газеты «Известия» и закрытия сайта «Ум+» в сети практически не осталось подобного рода ресурсов, где можно было бы обсуждать актуальные проблемы политики и культуры с консервативной точки зрения. Помочь нашему сайту можно разными способами. Хотим обратить внимание читателей на дружественный нам севастопольский ресурс «Forpost», где в числе авторов колонок вы также сможете обнаружить знакомые имена.
Современная ситуация – завершение очередного большого избирательного цикла – позволяет если и не говорить о некоей «развилке», то, по меньшей мере, дает повод задуматься о дальнейшем пути движения России.
Сложность ситуации заключается в том, что своеобразный политический гомеостаз и внешняя монолитность российского политикума сочетаются с сохранением целого «клубка» внутренних противоречий – которые при этом довольно неплохо известны.
Что же представляет собой Россия, если рассматривать ее в статике?
Приверженец структурализма по Мишелю Фуко, попытавшийся обнаружить в России некие скрытые системообразующие структуры, был бы весьма удивлен многочисленными внутренними противоречиями весьма сложной и мощной конструкции.
Прежде всего, он увидел бы страну, претендующую на цивилизационное своеобразие (и даже самодостаточность) – но пока обходящуюся без глубокой цивилизационной рефлексии, без размышления о себе и о своем месте в мире. Метафорой «месторазвития» – равно как и разговорами о «нормальной среднестатистической европейской стране», – здесь обойтись в данном случае очевидно не получится.
Россия – это также страна, апеллирующая к Православию как к духовной основе своей идентичности – но при этом практикующая (воспроизводящая) специфический вариант секулярно-синкретической культуры (где находится место всему – от элементов церковной традиции до нетрадиционной медицины и увлечения гороскопами), которой привержены значительное число россиян.
Помимо этого, современная Россия, периодически заявляющая о своем цивилизационном («страна-полукровка») и геополитическом одиночестве («остров Россия»), – но при этом не пытающаяся пока сделать творческие выводы из этого состояния, которые предполагали бы более глубокое понимание ею собственных слабостей и возможностей. Как результат – поиск сбалансированной стратегии в ответ на множащиеся вызовы весьма и весьма затруднен.
Современная Россия не является в полном смысле империей, – но страной с элементами имперской структуры, однако без ясно сформулированной имперской миссии и стратегии.
В то же время периодически заявляемые претензии на имперское наследие (без уточнения, в чем именно состоит последнее) вызывают раздражение у тех, кто некогда был частью единого имперского пространства, приводят к концентрации «имиджевого негатива» в отношении нашей страны. При этом собственно неимперские модели и формы консолидации постсоветского пространства обсуждаются недостаточно, что дает дополнительные возможности противникам и критикам России в деле пропаганды.
В то же время Россия – не национальное государство в смысле опоры на давшую ей историческое имя этнополитическую нацию (в отличие от остальных постсоветских государств), – но самодостаточное государство с атрибутами политической нации (начиная со знаменитого«дорогие россияне»), проявляющимися преимущественно в официальной политической риторике.
Кроме того, современная Россия – это конституционная республика без глубокой традиции республиканизма (республики как «общего дело» в понимании Цицерона), – но живущая в условиях все еще глубокой деполитизации. Чувство политической сопричастности к национальным символам и ценностям у россиян присутствует, но не выражено столь явно и активно, как у давно сложившихся политических наций.
Россия – это страна, которая в ситуации нового издания «холодной войны» нередко позиционирует себя в качестве защищающейся крепости. Но при этом обходится без сколько-нибудь последовательной внутренней мобилизации, предпочитая сохранять известную морально-психологическую аморфность, доставшуюся в наследство от «сытых и спокойных» 2000-х. При этом пути трансформации этого состояния не прояснены.
Страна, претендующая на лидерство на постсоветском пространстве – но отказавшаяся от последовательного внутреннего проекта социально-экономической модернизации, способного привлечь на ее сторону постсоветские общества. В результате возникает ситуация, когда народы постсоветских стран начинают тяготеть к другим центрам развития (при всей неоднозначности этого выбора с точки зрения его возможных последствий).
Помимо этого, оставаясь функционально и по факту идеологическим государством, Россия не отказалась полностью от деидеологизации 1990-2000-х годов, оставаясь в некотором промежуточном состоянии. При этом общественная идеология, которая бы являлась продуктом диалога между обществом и государством об общих ценностях, в России отсутствует.
Помимо этого, Россия – это страна без фундаментального политического проекта (с которым не следует отождествлять взятые на вооружение программы развития). «Белый» и «красный» проекты потерпели ранее свое историческое поражение – но «третьего проекта» как такового нет, и фактически не закончена гражданская война в рамках идеологического дискурса. Существование столь сложной страны, отстаивающей статус мировой державы без долгосрочного проекта развития – также вызывает вопросы. Приверженцы проигравших ранее проектов, упорно апеллирующие к невосстановимым в ближайшем будущем общественно-политическим укладам, – не затрудняют ли они для россиян поиск модели и образа возможного будущего?
В то же время, российские славянофильство и западничество – даже в их обновлеменных формах – вызывают сомнения в плане их применимости для освоения и приспособления к изменяющемуся миру. Конструктивного синтеза их положений в отечественной мысли (с одновременным отказом от присущих им же крайностей) так и не произошло. В итоге, значительные интеллектуальные силы по сию пору затрачиваются на дискуссии, не приносящие сколько-нибудь значительного результата.
В геополитической сфере Россия активно продвигает идеи евразийства («Большой Евразии») – не учитывая изменившегося внешнеполитического контекста и не адаптируя сами эти идеи их сообразно потребностям момента. В то же время очевидны изменения, происходящие на наших глазах в мусульманском мире (включая сюда и некоторые бывшие республики СССР), а также изменения политического самосознания и идентичности в постсоветских странах, которые традиционно были ориентированы на приоритетное развитие отношений именно с Россией. Апеллировать в подобной ситуации к неким неизменным евразийским постулатам (без их творческого переосмысления) представляется не слишком продуктивным занятием.
Однако и рекомендуемое ныне России «сосредоточение» (по Горчакову) в условиях фрагментирующегося миропорядка и возникающих многочисленных вызовов и угроз также едва ли реализуемо в полном объеме. Ибо сосредоточение – не только внешнеполитический маневр, но и внутренняя консолидация, для которой необходимы идея и проект.
Что же означает все вышеперечисленное с точки зрения возможного российского будущего? Не преодолев внутренних антиномий, – невозможно выйти на уровень стратегического планирования (тех самых стратагем), без чего трудно проводить сколько-нибудь последовательную политическую линию внутри страны и за ее пределами.
Благодаря этим нерешенным вопросам, не представляет ли собой современная Россия весьма сложное и не вполне структурированное образование, которое управляется и уберегается от многих бедствий самим Провидением, по меткому замечанию царского генерал-фельдмаршала Христофора Миниха (уповать на пресловутую российскую инерцию в данном случае неразумно).
Однако возможно ли и далее не прилагать усилий по рациональному самоубустройству – на фоне существующих рисков и вызовов? И если нельзя – на базе какой идеи или проекта вести дальнейшее обустройство дел?
Бездействие в подобном случае представляется весьма непродуктивным; у одних в подобном случае возникает сильный соблазн вообще ничего не делать, у других – изменить все слишком радикально. Нечто подобное имело место незадолго до Октября 1917 г. и накануне распада Советского Союза. Повторение подобного сценария представляется крайне нежелательным, в то время как творчески-консервативный ответ на существующие проблемы и вызовы российского общества, его элиты и государства, вовлеченных в единый проект развития, видится наилучшим разрешением ситуации. Поскольку лимит на катастрофические варианты развития Россия действительно исчерпала.
_________