РI: Мы рады сообщить нашим читателям, что вышел в свет очередной номер альманаха Фонда ИСЭПИ “Тетради по консерватизму”, посвященный американскому консерватизму. На фоне разворачивающейся президентской избирательной кампании авторами издания, включая хорошо знакомых посетителям РI Василия Ванчугова, Кирилла Бенедиктова, Дмитрия Дробницкого, Моргану Девлин, Наталью Демченко и др., анализируются основные направления и феномены консервативной мысли и консервативной политики в США. Сегодня мы публикуем текст редактора-составителя выпуска Бориса Межуева, который предваряет статью американского философа Пола Готтфрида «Палеоконсерваторы: правые изгои Америки», написанную специально для этого выпуска “Тетрадей”.
***
В истории палеоконсерватизма главная и, может быть, единственная лакуна – это происхождение данного термина. Никто из журналистов точно не сообщает, в каком конкретно тексте он впервые появляется. Википедия туманно указывает на конец 1980-х как на эпоху рождения «палеоконсерватизма». Однако существует общее мнение, что «крестным отцом» движения, тем, кто дал ему имя, является политический философ Пол Готтфрид (р. 1941). Готтфрид – автор многочисленных популярных книг по истории политической философии, из которых две последних посвящены философии Лео Штраусса и европейскому фашизму как идеологическому течению 1. К концу 1980-х годов он был уже популярным автором и публицистом ряда консервативных изданий, таких, как «Chronicles».
Поначалу термин «палеоконсерватизм» в интерпретации Готтфрида не имел прямой связи с вопросами внешней политики: философ искал общий термин, который помог бы связать воедино разные идейные течения в правом лагере, не принятые консервативным мейнстримом. Речь шла о католических традиционалистах, хранителях традиций американского Юга, а также о различных радикальных антикоммунистических группах, откровенно враждебных Новому курсу президента Франклина Рузвельта. Но уже тогда в конце 1980-х в консервативном движении Америки тон стали задавать так наз. «неоконсерваторы». В отличие от будущих палеоконов они сравнительно легко вошли в консервативный мейнстрим и смогли занять ведущие позиции не только в самом движении, но и в элите Республиканской партии.
Неоконсерваторы, или неоконы, как их стали впоследствии называть, были далеко не столь непримиримы ко всем завоеваниям Нового курса, как их «палео»-оппоненты, хотя успехи социальной инженерии и вера в то, что с помощью науки можно решить все общественные проблемы, их немного пугали. Однако неоконы поставили в основу своего консервативного кредо миссию своей страны защищать и повсеместно утверждать идею демократии и прав человека, в том числе и с помощью военной силы. Эта идея оказалась если не востребованной, то услышанной внешнеполитическим сообществом обеих партий, когда перед ним стал вопрос – что делать с разнообразными рудиментами Холодной войны, то есть с просоветскими или колеблющимися режимами, которые после краха коммунистического блока не рухнули и не стали стопроцентными сателлитами США, но с тем или иным успехом продолжили свое существование. Что делать с Милошевичем, Хуссейном, Каддафи, Асадом и пр.?
Неоконы давали на этот вопрос однозначный и недвусмысленный ответ – их нужно уничтожать по мере возможности, пользуясь теми или иными поводами к непосредственному вторжению. Поскольку неоконы, как правило, имели тесные связи с Израилем, то к этому приоритету добавлялся другой – безоговорочная поддержка этой ближневосточной страны и война со всеми ее врагами, при полном равнодушии и к мнению ООН, и к любым возражениям со стороны союзников в Европе.
В итоге, неоконы смогли стать посредствующим звеном между либеральными «ястребами», клевавшими все не слишком лояльные США посткоммунистические режимы за недостаточную демократичность, и «религиозными правыми» с их эсхатологической верой в победу Израиля, как предзнаменование Второго пришествия, и их не менее эсхатологическим презрением к безбожной Европе. Неоконы одной рукой обменивались пожатиями с либералами, а другой обнимали религиозных ультраконсерваторов. И без них не склеивался никакой прочный внешнеполитический консенсус, поскольку в их отсутствие Америка белых фермеров просто не находила общего языка с Америкой финансистов и менеджеров крупных компаний. И поэтому их было невозможно изгнать из консервативного движения. А при младшем Буше люди этого образа мыслей оказались настолько влиятельны, что смогли спровоцировать не слишком далекого президента на вторжение в Ирак по ложному поводу и с катастрофическими для этой страны последствиями.
И вот недовольные засилием неоконов в консервативном движении политики, мыслители и публицисты стали называть себя «палеоконсерваторами». И они немедленно стали подвергаться разнообразным нападкам со стороны всех остальных идейных течений Америки.
И, надо признать, эти нападки не всегда были безосновательными.
Среди палеоконов были люди, явно ностальгирующие по временам расовой сегрегации, те, кому дикий капитализм дорузвельтовских времен представлялся самой свободной эпохой, наконец, почти все палеоконы были поклонниками сенатора-республиканца Роберта Тафта, который был противником не только образования блока НАТО, но и вовлечения Америки во Вторую мировую войну на стороне империалистической Англии и тоталитарного Советского Союза. Из песни слова не выкинешь! И тем не менее именно палеоконы – самые последовательные противники продолжения Холодной войны в виде атаки на все возможные недемократические или, точнее, непослушные режимы, исходя из каких-то туманных глобальных и чуждых самой Америке перспектив.
И вот поразительным образом именно те люди, которые полагали, что нашей стране не стоило помогать в борьбе против фашизма, составили, пожалуй, самый русофильский сегмент политического спектра Америки.
Пол Готтфрид сегодня считает, что своеобразное акмэ движения пришлось на начало 1990-х, когда оппозиция интервенционистской внешней и рузвельтианской внутренней политике сплотилась вокруг фигуры Патрика Бьюкенена как возможного кандидата в президенты США палеоконсерваторов и так наз. палеолибертарианцев 2. Идейный лидер последних, публицист Мюррей Ротбард заявил на открытии клуба Джона Рэндольфа «Мы отменим XX век». Он хотел сказать, что Холодная война кончилась, коммунизм пал, и теперь самое время отказаться от пережитков «сдерживания» и Нового курса – свернуть созданное XX веком «военизированное социальное государство» – «warfare welfare state».
Палеоконов отличало от палеолибертарианцев важное обстоятельство – последние не были слишком озабочены спасением особой этно-культурной идентичности Америки, они не были сторонниками сохранения в национальном масштбае христианских религиозных табу, и их – в отличие от палеоконов – не слишком волновала проблема миграции. Наконец, для либертарианцев абсолютным табу была тема протекционизма, поскольку свободный рынок они считали самым консервативным из всех социальных институтов. Однако общая ненависть к неоконам и проявляющему к ним все большую благосклонность республиканскому мейнстриму все более сближала эти идейные течения.
Однако в этом альянсе, как признается сам Готтфрид, палеоконы оказались, в итоге, более слабым течением – их гораздо легче, чем либертарианцев, можно было обвинить в расизме, нативизме, наконец, антисемитизме. Палеоконы подвергались этим упрекам постоянно, с начала 1980-х их стали постепенно выдавливать из всех респектабельных изданий, имеющих общенациональную циркуляцию. В 1981 году под сильнейшим давлением со стороны неоконсерваторов друг Готтфрида, специалист по изучению культуры Юга Америки Мэл Брэдфорд не получил назначение в Национальный фонд содействия гуманитарным исследованиям. Это место досталось лоббируемому неоконами Уильяму Беннетту. Самому Готтфриду не помогло даже его еврейское происхождение. Он был исключен из Института межуниверситетских исследований, организации, которая посвятила себя распространению консервативной мысли в колледжах Америки. Готтфриду были поставлены в вину близкие контакты с теми публицистами, кто признает показатель IQ наследственным и обусловленным этничностью фактором 3.
Сам Готтфрид, хотя и продолжает выступать против неоконов в своих многочисленных статьях и книгах, он вместе с тем, не верит в возрождение палеоконсервативного движения. Сегодня его место заняли пост-палео-консерваторы, оспаривающие доминирование неоконов в основном с либертарианских позиций. Проблемы идентичности, религиозных табу и социальной морали – все то, что отличало палеоконов от либертарианцев и сближало их отчасти с «религиозными правыми» – только без их эсхатологического протестантского сектантства – все более и более выпадают из текущей политической повестки. Правые занимают господствующие позиции в экономике, левые – в культуре, неоконы – во внешней политике. Крупный капитал эта своеобразная политическая консоциация вполне устраивает, и он готов поддерживать это равновесие и дальше, предотвращая смещения этого баланса как влево, так и вправо.
Любопытно, что даже оглушительный успех миллиардера Дональда Трампа на праймериз республиканской партии в 2016 году не заставил Готтфрида пересмотреть свои собственные сомнения. Увы, считает он, чтобы ни случилось на этих праймериз, средства массовой информации все равно останутся в руках тех, кто не пускает на телевидение и на страницы основных газет таких правых нонконформистов, как сам Пол Готтфрид, а ведущие даже консервативных каналов, как FOX News, все равно и дальше будут с симпатией говорить о легализации гомосексуальных браков и праве женщины на аборт. Готтфриду, вероятно, близка мысль о самом себе, как о последнем «палеоконе», последнем из подлинных защитников традиционной Америки, уединенной от перипетий глобального мира.
Наши российские симпатии к палеоконсерваторам, конечно, будут обуславливаться прежде всего неприятием их противников – сторонников американской империи, американской исключительности и права этой страны на вооруженную агрессию. При этом нам не могут не импонировать и другие аспекты палеоконсерватизма – их религиозный традиционализм, их стремление поддержать национальную идентичность, в том числе и за счет ограничения массовой миграции. Увы, нас явно разделяет с палеоконами их прошлое – нам трудно принять их позицию невмешательства в борьбу с фашизмом, их ностальгию по «дикому рынку» дорузвельтовских времен, а также слишком сильные симпатии к традициям американского Юга. Может быть, и не только мы, но и американский республиканский избиратель разделяет те же чувства, предпочитая всем патентованным консерваторам и либертарианцам на этих праймериз фигуру нью-йоркского миллионера, который сумел произвести какой-то новый идеологический синтез по ту сторону «палео» и «нео», а фактически и по сторону консерватизма и прогрессизма.
Не исключено, что именно этот популистский консерватизм с лицом Трампа, сочетающий в себе жесткое сопротивление нелегальной миграции, сохранение социальных программ и протекционистскую торговую политику, и будет наиболее близок отечественному аналогу этого течения. Но чтобы аргументировать или опровергать такой вывод, следует дождаться итогов этих выборов.
Notes:
- Leo Strauss and the American Conservative Movement, Cambridge University Press, 2012; Fascism: The Career of a Concept, Northern Illinois University Press, 2015. ↩
- См.:Gottfried P.E. A Paleo Epitaph,” // “Taki’s Magazine», April 7, 2008, http://takimag.com/article/a_paleo_epitaph/print#axzz37HaJQ11l ↩
- См.: Gottfried P. The Great Purge: The Deformation of the Conservative Movement // «Radix», № 2, 2015. ↩