Ушедший от нас Эльдар Рязанов был человеком-эпохой. Человек-эпоха жил в противоречивую эпоху, точнее, эпохи, и сам был не менее противоречив. Символичен разброс и стилистика отзывов, провожающих покойного в последний путь. Почти все любящие и ценящие обязательно упоминают какое-нибудь «но», почти все скептично настроенные находят пару строк в духе: «Тем не менее, «Карнавальная ночь»/ «Жестокий романс/ «Гараж» – это, конечно, шедевр». Творческая биография замечательного режиссера – огромное пан-«но», в котором для одних оценщиков преобладают «но» положительные, для других – отрицательные.
Рязановское творчество крепко связано с чаяниями советской интеллигенции относительно введения у нас капитализма или, на худой конец, «розового», «скандинавского» социализма, чего-то в духе конвергенции от академика Сахарова. Глубина и беспощадность критики существующих порядков сочетается с очень слабым пониманием, что и, главное, как надо построить взамен. Вот «Гараж» – блестящая режиссерская работа, здесь сплелись одни из лучших ролей Гафта, Мягкова, Костолевского, Буркова, Невинного, просто лучшие – Леонида Маркова и Ии Саввиной, затем, кстати, фильм вспоминавшей без особой теплоты. Кумовство, коррупция, приспособленчество, социальная пассивность и другие позднесоветские пороки вскрыты с хирургической точностью. Но не совсем понятно, считает ли автор эти язвы наносными, появившимися ввиду поворота или нескольких поворотов не в ту сторону, либо же они для него неотменимая, изначально заложенная часть системы. Вряд ли толком понимал это и сам Эльдар Александрович, просто, как он думал, ярко выхвативший реальную картину из жизни. Он наверняка желал кардинально реформированного или вообще нового социально-политического строя, в котором не директора рынков будут решать, стоять ли гаражам или на их месте по широким проспектам будут ездить автобусы и троллейбусы. Кто ж подозревал, что при новом строе директора рынков станут не уязвимыми миноритариями, а пупом земли, а на месте гаражей окажутся казино, бордели, а впрочем, и другие гаражи, только роскошней и объемней раз в –надцать.
Или взять новогоднее «наше все», «Жизнь и необычайные приключения Лукашина», пардон, «Ирония судьбы». Радикальный западник-нигилист и нацдем-«уменьшитель» Алексей Широпаев сходится с левым почвенником Сергеем Кара-Мурзой в оценке легендарной картины как апофеоза советской мещанской буржуазности. Речь о буржуазности не только бытовой, салатно-шампанско-банной, но и вполне политической. Типовой – по социальному анамнезу, а не личным качествам – представитель советского среднего класса Женя Лукашин на просторах одной отдельно взятой типовой советской квартиры производит городскую революцию, свергающую Ипполита, соединившего в себе черты советского и классического европейского консерватизмов. Ничем, кроме химии чувств и полудиссидентских песен под гитару, эта революция не обусловлена. Рязанов и его интеллигентское поколение вообще толком не знали, как делаются революции. Зато знали другие люди, при власти которых большинство Лукашиных вместе с большинством Ипполитов оказались на морозе за порогом праздника жизни, только не на полчаса, а навсегда. Кое-кто, правда, преуспел, даже весьма, но лишь для того, чтобы в итоге закончить свои дни в ванне близ Лондона или продолжить после десяти лет тюрьмы в Женеве, осознавая, что на Родину можно вернуться разве что на американском танке.
«Небеса обетованные» бичуют уже совсем позднесоветские, даже ранне-РФ-овские порядки. Здесь действие и поле сатирического боя дается как бы на двух уровнях, локальном (свалка-«республика») и глобальном, охватывающем всю страну. «Небеса» можно было бы считать удачным и довольно редким примером остросоциальной критики, не переходящей в национальный нигилизм, если бы не несколько важных нюансов. Один из них – линия простого русского мужика Степана, в пьяном виде после митинга общества «Память» избивающего собрата по свалке Соломона, который затем его еще и утешает. Здесь и страх либеральной интеллигенции перед абсолютно мифической черносотенной угрозой, и возложенный ею на саму себя крест снисходительного культрегерства в отношении ни о чем таком не просившего и потому неблагодарного народа. Вызывает вопросы, точнее, почти не вызывает их и такой фрагмент судьбы главной героини, как сожительство с несколькими подряд владельцами переходящей партийно-чиновничьей дачи: всех она любила, считала хорошими людьми, даром что они после отставки и отъезда с дачи напрочь забывали о недавней сожительнице, от всех рожала детей. Аллюзии вполне очевидны, через много лет, только в более грубой форме, их использовал собрат Рязанова по цеху и мировоззренческой позиции Андрей Смирнов в фильме «Жила-была одна баба». Похоже, Эльдар Александрович разочаровался не только в текущем строе, но и в народе. Хотя финал «Небес» надежду на спасение если не всему народу, то его части дает, причем теперь абсолютно сверхъестественным образом – обретший крылья паровоз уносит обитателей свалки на планету с лучшей жизнью. В трансцендентное, кстати, Рязанов не верил, был атеистом, к Церкви относился с подозрением, что не помешало ему в «Иронии судьбы» изрядно использовать религиозную тематику: это и стихотворение с рефреном «Я за тебя молиться стану», и несколько крупных долгих планов храмов архангела Михаила. В 70-х у интеллигенции, поверхностно верующей или не верующей вовсе, было модно заигрывать с церковной тематикой в пику Софье Власьевне. После того, как Софья Власьевна почила в бозе, интеллигенция обиделась, что Церковь не отрабатывает выданный ей щедрый аванс.
В конце 90-х Рязанов берется за бичевание уже новых порядков, результатом чего стала комедия «Старые клячи», традиционно талантливая и традиционно отдающая социальной фантастикой. Квартет пожилых женщин лихо побеждает обидевший одну из них криминальный олигархат и продажный суд. Режиссер замечательно показывает всю гнусь и гадость ельцинской эпохи, но не совсем понятно, как это стыкуется с его поддержкой Ельцина и т.н. «демократических реформ». Или эта сугубо частная (не важно даже, реалистичная или не очень) победа на экране призвана стравить пар недовольства то ли зрителей, то ли самого режиссера?
Схожую, только более трагичную и кровавую по сюжету картину снял тогда же другой режиссер, в перестройку отметившийся горячей поддержкой реформ и, в частности, Ельцина. Речь о Станиславе Говорухине и его «Ворошиловском стрелке». Но Говорухин, пусть и свел борьбу с внутренними оккупантами (почти дословная цитата из «Ворошиловского стрелка») к воспеванию частных, к тому же не совсем реалистичных триумфов, хотя бы пережил прозрение и перешел из «демократического» лагеря в патриотическо-государственнический. Рязанов, к сожалению, не сумел и этого. В марте прошлого года он подписал обращение, осуждающее «оккупацию Россией Крыма». Это стало последним заметным политическим актом режиссера, показывающим, что мало одного таланта, чтобы балансировать на тонкой проволоке между отторжением «Отечества» и «Его превосходительства». Для отечественной либеральной интеллигенции, долгие десятилетия страдавшей социальным инфантилизмом, данная проволока превратилась в камень преткновения, о который споткнулись даже лучшие ее представители.
