Победа во втором туре действующего президента Чехии Милоша Земана над его соперником, профессором Йиржи Драгошом уже дала повод наблюдателям порассуждать о сохранении популистского вектора в политике Центральной Европы. Земан представляется именно таким классическим восточноевропейским популистом, которого должны отличать нелюбовь к мигрантам-мусульманам, скепсис по отношению к Брюсселю и желание наладить партнерские отношения с Россией. Такого рода «мягкий» популизм сегодня победил практически во всем регионе Юго-Восточной Европы, объединив в одну идеологическую «ось» такие разные страны, как Венгрия, Словакия и Австрия. Сюда же отчасти примыкает и Болгария, и совершенно особый феномен – Польша, в которой популизм и ультраконсерватизм соседствуют с враждебностью к России.
Тем не менее, любопытно посмотреть на этот тренд не через призму столкновения пророссийских и антироссийских политических векторов, а как на политическое явление в целом. И здесь нам большую помощь может оказать вышедшая только что в русском переводе книга болгарского политолога Ивана Крастева «После Европы». Английский вариант книги, с которым мне и удалось ознакомиться, был опубликован еще в прошлом году, накануне президентских выборов во Франции. После этого книга Крастева вышла в 14 странах на разных языках и стала бестселлером.
Надо сказать, что ее успех совершенно оправдан, книга действительно представляет собой редкий в сегодняшней литературе опыт понимания иной, явно политически чуждой автору логики политического популизма, который взял верх, в том числе, и у него на Родине. Этот факт не вызывает у автора ни малейшей радости, он готов оплакивать вместе с либералами ту Центральную Европу, которая существовала в мечтаниях первого поколения посткоммунистических руководителей после «бархатной осени» 1989 года. Но, тем не менее, значительность книге придаёт именно стремление понять мотивы и аргументы тех сограждан, кто выбирает не продвинутых либералов, открытых миру, но людей, предпочитающих национальную закрытость.
В книге Крастева рассыпано очень много метких наблюдений и глубоких выводов, и приводить все их в совокупности не имеет смысла. Я остановлюсь, пожалуй, на двух-трех идеях этого исследования, которые мне лично представляются наиболее заслуживающими внимания.
Первое наблюдение, которое мне кажется теоретически очень значимым, – это представление о «столкновении революций», которое сейчас наблюдается в европейской политике. Обе «революции» – в большей или меньшей степени – носят молчаливый характер: ни одна из них не опирается на какую-то развернутую, интеллектуально фундированную идеологию, которая могла бы бросить вызов господствующему либерализму.
Одна революция – это нашествие мигрантов на Европу, причем как беженцев, так и гастарбайтеров, стремящихся из гостей превратиться в постоянных жителей. Конечно, недавно еще были в ходу рассуждения об «открытой Европе» и закономерной смерти национальных идентичностей, однако, надо прямо сказать, что мигранты, бегущие из Азии и Африке в Европу, этих книг не читали и руководствуются они отнюдь не теориями. Тем не менее, и обратная, «альтернативная» революция, вождями которой стали венгерский премьер Виктор Орбан, лидеры движения «Leave» в Великобритании и глава Национального фронта Франции Марин Ле Пен, не богата на концепции. Конечно, все эти люди так или иначе высказываются и формулируют свои политические убеждения, однако, бросается в глаза, что никакой ясной общей программы действий у них нет, и их политика отражает лишь понятное консервативное желание сохранить привычный образ жизни от всех тех перемен, которые могли бы его разрушить.
Иначе говоря, после эпохи «великих идеологий» наступает эра «молчаливых революций».
Как я уже сказал, книга Крастева появилась до объявления итогов президентских выборов во Франции и парламентских — в Германии, но, тем не менее, автор уже уверенно предсказывает их неудачный для национал-популизма исход. Хотя политолог не делает такого прямого утверждения, но сама логика книги ведет читателя к заключению, что, скорее всего, популизм окажется превалирующей чертой именно центрально-европейского политического стиля. В этом смысле Брекзит воспринимается как некоторое исключение из общего правила. Причина этого кроется в том, что восточно-европейцы, в отличие от их западных партнеров, не испытывают комплекса вины перед странами — бывшими колониями, откуда в основном и поступают к ним мигранты. Между тем, проблема, как показывает Крастев, кроется глубже: люди отвергают брюссельскую меритократию и похожих на нее собственных национальных политиков, присягающих Европе и либеральному миропорядку, потому что не верят, что в ситуации кризиса они предпочтут остаться на Родине, а не искать работу или убежища за границей.
Люди выбирают не самых лучших, но тех, кто, как они верят, готов остаться с ними во всех случаях жизни.
Крастев приводит читателя к выводу, что сегодняшняя Европа столкнулась с мощным вызовом со стороны популизма и, самое страшное, что этот вызов опирается на демократически выраженную волю избирателей. Либеральный миропорядок фактически – по крайней мере, в одной из двух частей Европы – утратил демократическую легитимность: демократия и либерализм, шедшие рука об руку с 1989 года, наконец разошлись в разные стороны, причем их грядущее воссоединение не только не гарантировано, но в настоящий момент едва ли достижимо. Крастев советует либералам, к которым он себя, несомненно, причисляет, не увлекаться проведением референдумов, поскольку народное мнение сегодня отнюдь не контролируется либеральными политиками. С другой стороны, и опыт успешных популистов, типа того же Орбана, свидетельствует о радикальном переосмыслении понятия демократии, которая в ситуации подавления самостоятельности судебных органов и СМИ, какое имеет место в Венгрии, становится всё более похожей на «мажоритарную диктатуру».
С этого момента хотелось бы вклиниться в ход рассуждений автора и поставить ряд вопросов, которые он не успевает сам себе задать.
Во-первых, автор считает, что традиционное право-левое разделение политического спектра сменяется на более острый раскол интернационалистов и популистов. Весь вопрос в том, почему этот раскол оказывается более острым? В конце концов, значительное число успешно действующих левых партий восходят к Социалистическому Интернационалу, основанному еще Фридрихом Энгельсом, и первоначальной целью левых сил было обобществление средств производства и устранение всех форм экономического неравенства, в том числе посредством государственного насилия. Конечно, за два века развития левого движения цели социал-демократов и социалистов, да и еврокоммунистов, стали намного менее радикальными, но ведь от национал-популистов столь резких лозунгов и проектов никто никогда не слышал. И, тем не менее, именно их вторжение в право-левый спектр сегодня является основной угрозой либеральной демократии, а отнюдь не претензии непереубежденных марксистов на верность идеям основоположников своего учения.
Вторая проблема, прямо вытекающая из первой: если популисты принципиально не вписываются в существующую модель демократии, то возникает соблазн устранить связанное с ними напряжение в системе недемократическими способами. Речь идет об использовании судебных органов для законодательной фиксации каких-то политических практик, неприемлемых для обладающих народной поддержкой популистов – типа права на свободный въезд в страну жителей тех или иных стран (это было непосредственно использовано в Соединенных Штатах). Или – о попытке мобилизации некоммерческих государственных организаций для возбуждения кампаний массового протеста против лидеров-популистов (вся деятельность структур института «Открытое общество» Джорджа Сороса). Опять же, мы видим, что и другая сторона тоже не очень надеется на то, что спор либерал-интернационалистов и популистов, в конце концов, решится на избирательном участке. В современном мире победа на выборах не гарантирует от конечного поражения, которое может и не обернуться новой победой.
Или, как говорят умные политологи, борьба интернационалистов и популистов – это на сегодняшний день конкуренция систем, а не режимов.
И вот это и есть основной вопрос, к которому вплотную выводит нас книга Крастева. Временное ли это явление – системная конкуренция двух этих сил в обществе? То есть выдержит ли западная демократия этот раскол? Если выдержит, то тогда можно надеяться, что в будущем политики будут спорить о квотах на миграцию, подобно тому как правые и левые центристы во всех западных странах сегодня спорят об уровне налогообложения или о величине социальных выплат. А если не выдержит, кто-то кого-то, в конечном счете, запретит или отменит. Либо популисты интернационалистов, либо интернационалисты популистов.
Причина остроты этого кризиса коренится в том, что вопрос о популизме сегодня оказался равнозначен вопросу о будущем западной цивилизации или, точнее, западного «блока». Дело, вероятно, не в самой миграции, которая, как и налогообложение, подлежит количественному регулированию. Речь о статусе «национального суверенитета», к которому и взывают все популисты – от Трампа до Качиньского. И вот здесь очень трудно удержаться в рамках какой-то одной системы: невозможно попеременно отказываться от суверенитета и возвращать его себе в зависимости от итогов парламентского голосования. Точно так же невозможно «покидать» ЕС и «оставаться» в ЕС каждые пять лет — по мере новых выборов в Палату общин. Придется рано или поздно останавиться на каком-то определенном решении и, утвердившись в нем, лишить оппонентов права на его пересмотр.
Один из парадоксов демократии состоит в том, что этот строй совместим с устойчивостью государства лишь в случае процесса исключения какой-то части несогласных из открытой политической конкуренции – как выведены из нее были британские лоялисты в Америке, затем приверженцы расизма, затем фактически коммунисты, как сегодня выводятся из этой конкуренции в той же самой Америке сторонники сближения с «токсичной» Россией. Иван Крастев критикует популистские режимы в Восточной Европе как режимы «исключения» несогласных, но, кажется, сегодня это их не видовой, а родовой признак.
Сегодня все политики ищут способы «исключения» из консенсуса, а не «включения» в консенсус. И именно это делает сегодняшний мир очень неудобным для морализирующих философов, хотя и весьма интересным в описании понимающих аналитиков, одним из которых является автор книги «После Европы», заслуживающей (хочу еще раз это подчеркнуть в заключение) самого внимательного изучения и осмысления. Ибо все проблемы Европы в максимально острой форме воспроизведутся в нашей стране, которая, как и век назад, является сегодня не столько форпостом борьбы против глобального мира, сколько пока что «самым слабым его звеном».
Источник: https://www.politanalitika.ru/v-polose-mnenij/demokratiya-protiv-evropy/
