«Юбилеемания» присуща не только России. Любой приезжающий в Ирландию в нынешнем году сталкивается с навязчивым напоминанием о столетнем юбилее Пасхального восстания: герои 1916 года смотрят на вас с каждого второго здания, напоминают о себе вывесками, выставками, экскурсиями, сувенирами, книгами, даже знаменами на частных домах. Кое-где видны еще следы празднования тысячелетия битвы при Клонтарфе (два года назад). В Великобритании юбилеев куда больше, и ярче всех этим летом бросается в глаза обилие мероприятий и выставок под открытым небом в память о столетии битвы на Сомме. Но не остались забытыми и юбилеи двух якобитских восстаний 1715 – 1716 и 1745 – 1746 годов. На прилавки за последние два года было и еще будет выброшено множество книг о якобитах, от сугубо научных до дешевых популярных. Проводятся торжественные мероприятия в местах боевой славы тех лет, от хайлендских замков до поля битвы при Каллодене (1746) – последнего в истории сухопутного сражения на острове Великобритания.
Отечественная историография столетнего периода активности якобитского движения (1688 – 1788), если и не скудна количественно (число небольших научных статей на эту тему в последнее время стало исчисляться десятками), то, во всяком случае, бедна качественно. До недавнего времени существовала лишь одна обобщающая диссертация на эту тему 1. Новая монография К.Н. Станкова «Король Яков II Стюарт и становление движения якобитов. 1685 – 1701» (СПб.: Алетейя, 2015), венчающая собой целую серию его статей последних лет, позволяет говорить о качественном изменении данной историографической ситуации – разумеется, наряду с учетом достижений Л.И. Ивониной, В.Ю. Апрыщенко и С.Г. Малкина.
Ограничимся краткой характеристикой книги Кирилла Станкова. Отнюдь не идя в хвосте у зарубежных историков, он самостоятельно выделяет наименее изученные «белые пятна» в историографии: особенности мирной тактики сторонников Якова II до начала первой якобитской войны (январь – апрель 1689 г.); политика Якова II в Ирландии до 1690 г.; реалистическая оценка шансов короля на победу в противостоянии с Вильгельмом Оранским в разные годы; специфика якобитского движения в Англии (заговорщическая с опорой на придворные интриги), Шотландии (борьба кланов за землю и власть) и Ирландии (клубок конфессиональных и аграрных противоречий). Источниковая база исследования выгодно отличается от зарубежных аналогов обращением к источникам российского происхождения, начиная от дневника Патрика Гордона и заканчивая придворными «Курантами» и грамотами Посольского приказа.
Книга Станкова во многом основана на анализе биографий отдельных личностей и мотивов их деятельности. Хотелось бы сделать акцент на невероятной «текучести» политической ориентации большинства английских государственных деятелей конца XVII века. Почти все соратники Якова II времен его правления ранее, до восшествия на престол, являлись его заклятыми врагами. Те, кто был настроен против короля и свергал его в 1688 г., уже вскоре в массе своей также превратились в его сторонников. Имели место и обратные случаи. По прочтении монографии Станкова складывается устойчивое впечатление, что диаметральные перемены своей мировоззренческой и политической позиции были нормальным явлением в Англии той эпохи. Уже сам по себе этот факт заслуживает внимания: он лишний раз подчеркивает, что личные и клановые интересы явно преобладали над идеологическими, а характеризовать политику Якова II как исключительно «католическую» или «абсолютистскую» вовсе невозможно, учитывая широчайший диапазон его сторонников (как, впрочем, и противников).
На страницах труда Станкова мы видим необычные портреты короля и его соратников. Ряд удачных политических ходов, когда Якову II удавалось демонстрировать незаурядную гибкость, перемежались с досадными промахами и откровенными провалами. Определенная робость не раз мешала королю разгромить Вильгельма Оранского, когда победа оказывалась у него практически в кармане: и в 1688, и в 1690, и в 1692 и 1696 годах. Сказывались и разногласия между соратниками Якова II, и противоречия с Людовиком XIV, и ряд фатальных неудач, от гибели выдающегося полководца виконта Данди до попавшего не по адресу письма Мелфорта. В конечном счете, якобитам удалось создать «параллельное государство», расставив своих сторонников на ключевые посты в английском правительстве, армии и флоте, однако приказа выступить и действовать скоординированно они так и не дождались.
Последний параграф труда Кирилла Станкова посвящен деятельности якобитов в России в конце правления Софьи и начале правления Петра I. Безусловно, самым выдающимся из них был Патрик Гордон, имевший огромный вес при дворе Якова II. Благодаря его усилиям Россия не признавала Вильгельма Оранского вплоть до весны 1691 г., и даже после этого Петр продолжал поддерживать якобитов до начала Великого посольства. Карьера сына Гордона, Джеймса, шла в гору в России и после смерти отца. Станков вскользь касается и судеб других якобитов на русской службе в конце XVII в., хотя расцвет их деятельности придется уже на XVIII столетие. Монография завершается смертью Якова II и его главного противника Вильгельма III в конце 1701 – начале 1702 гг. Безусловно, хочется пожелать автору продолжить исследования якобитского движения в XVIII в. вообще, и в связи с Россией в особенности, тем более что существующие историографические прецеденты 2 не являются полными и настойчиво требуют продолжения.
Труд Кирилла Станкова, безусловно, является настоящим прорывом в отечественной историографии якобитского движения. Даже по сравнению с лучшими из англоязычных монографий 3 он представляет собой явный шаг вперед, будучи основанным на кропотливой работе с сотнями наименований источников и научных трудов. Книга Станкова в значительной степени корректирует бытующие даже среди историков стереотипы о британской политической культуре как якобы последовательно протестантской и либеральной. На смену представлениям о мнимо легкой и бескровной победе «Славной революции» приходит осознание изнурительного столетнего противоборства на равных двух политических культур, оранжистской (позже ганноверской) и якобитской, со своими системами ценностей и поведенческих норм, причем такие крупнейшие деятели XVIII в., как Джонатан Свифт и Сэмюэль Джонсон, оказываются принадлежащими к якобитской культуре 4. Противостояние двух культур отчасти сгладилось к концу XVIII в., но его отголоски можно ощутить и у ряда авторов XIX в. (Вальтер Скотт, Джордж Макдональд, Джон Рёскин), и даже сегодня, когда в Шотландии снова вспыхивают страсти по поводу резни в Гленкоу в 1692 г. и поведения «мясника Камберленда» в 1746 г. Например, осенью текущего года ожидается выход новой художественной книги «Девятка бубен» талантливой художницы, поэтессы, исполнителя песен Кирстен Норри, выступающей под псевдонимом Макгилливрэ 5. Будучи фанатичной поборницей якобитских традиций шотландских горцев, она посвящает эту книгу попытке осмыслить судьбы своего края, рассматривая их в фокусе счастливого спасения «доброго принца Чарли», которому удалось не попасть в лапы палачей, поместивших изображения его и его соратников на колоде игральных карт.
Парадоксально, но эти страсти были только подогреты Brexit’ом и особой позицией Шотландии. Из чтения английской католической прессы и бесед с проякобитски настроенными британцами автор этих строк вынес стойкое впечатление, что многие из числа голосовавших за Remain отнюдь не являются поклонниками Евросоюза в его нынешнем виде. Однако пребывание в единой Европе для них является синонимом отказа от наследия Британской империи (на которое делали упор Борис Джонсон и Найджел Фарадж) и причастности к общеевропейской культуре со средневековыми католическими корнями. Добавьте сюда страхи относительно возможного урезания программ социальной защиты, которые поощрялись Евросоюзом и уже стали явочным порядком отменяться после референдума. Например, с 20 июля совет графства Оксфордшир отменил дотации на множество автобусных маршрутов в сельской местности, что воспринимается местным населением как прямая обида со стороны лагеря Leave. Эти поверхностные разногласия имеют глубокие исторические корни: первую социально-ориентированную политику в Англии выстраивали Стюарты, включая и Якова II, а идеология социал-дарвинизма и «дикого» капитализма родилась в эпохи Кромвеля и Вильгельма Оранского из противостояния им. Парадоксальным образом современным идейным наследникам якобитов наиболее близка программа Джереми Корбина – впрочем, парадокса здесь не больше, чем, к примеру, в мировоззрении Уильяма Морриса, также занимавшего позицию по ту сторону «правого» и «левого». Глубоко ошибаются те, кто полагает, что вышеупомянутые нюансы политики XVII века не имели продолжения. В спорах по социально-экономическим вопросам в эпоху промышленного переворота XIX века мы вновь и вновь сталкиваемся с отсылками к стюартовским временам.
Итак, нынешние исторические юбилеи и текущие события заставляют посмотреть на историю династии Стюартов и якобитского движения с историко-антропологической точки зрения: не как на событийный, но как на культурный и поведенческий феномен. Начиная с эпохи Марии Стюарт, продолжая временем революции 1640 – 1660 гг. (современные историки предпочитают говорить вместо этого о Войне Трех Королевств) и Реставрации и заканчивая столетней эпохой якобитского двора в изгнании, мы можем говорить о целой параллельной системе символов, этоса, образцов поведения, жестов, о целом способе политического мышления, альтернативном по отношению к насаждавшемуся сверху в Британии XVIII – XIX веков. И здесь мы вплотную подходим к проблематике консервативной мысли и консервативной политической практики на Британских островах. Вряд ли какой-либо стереотип нанес больше вреда общественному сознанию, чем расхожее представление о британской политической культуре как культуре олигархически-парламентского компромисса при умалении роли короны или о якобы относительно бескровном развитии Британских островов, которые мало тревожили внешние вторжения и внутренние смуты. При этом забывается, что вполне авторитарная королевская власть сохранялась не только при Тюдорах и Стюартах, но и при Вильгельме III, и при Георге III, высадки иностранных десантов или их попытки случались по нескольку раз в столетие, а в ходе революционных войн XVII века погибло в процентном отношении больше населения Трех Королевств, чем в Первую и Вторую мировые войны.
После всего сказанного особенно нелепым покажется бытующее иногда отождествление английской аристократии (всей, без разбора) и англиканской Церкви с консервативными силами. Этот тезис легко разрушается простой апелляцией к тому факту, что уже к XVIII веку число подлинно знатных семей исчислялось единицами, все остальные возвысились «из грязи» в результате банального разграбления церковных земель при Генрихе VIII и Елизавете I, дальнейших грабежей земель короны и роялистов в годы гражданских войн XVII века, а также оккупации Ирландии и геноцида ее населения (только при Кромвеле было убито не менее 40% ирландцев). Многократные конфискации земель якобитов поставили точку в процессе «первоначального накопления капитала» светскими и церковными английскими лордами (что и дало повод знаменитому традиционалисту Толкиену говорить об англиканских храмах как об имуществе, украденном у католической Церкви).
Аналогичным образом, не следует забывать и о том, что большинство (хотя, конечно, не все!) из всемирно известных британских «традиций» было придумано лишь во второй половине XIX века, когда королева Виктория любила подчеркивать преемственность от прошлых эпох и сглаживать острые углы. В то же время руины варварски разгромленных аббатств и храмов XVI – XVII веков до сих пор разбросаны по всей Англии и Шотландии, и даже современные власти не могут себе позволить реставрацию или хотя бы консервацию всего уничтоженного в те столетия.
В этой связи следует поставить вопрос о времени появления политического консерватизма в собственном смысле слова. Мнения историков и политологов на этот счет расходятся. Автор этих строк склонен датировать появление протоконсерватизма в Европе XVI веком и связывать его с контрреформационными движениями, их теорией и особенно практикой. Однако постольку, поскольку они часто оказывались в оппозиции к правящим монархам, формирование консервативной политической доктрины было еще не завершено, что прекрасно видно и из монографии А.Ю. Серегиной об английских католиках елизаветинской эпохи 6, и из анализа деятельности французской Католической лиги Гизов. По нашему мнению, о полноценном консерватизме в континентальной Европе можно говорить только с XVII века, в лучшем случае с Тридцатилетней войны, возможно даже еще позже – лишь с рубежа XVII – XVIII веков. На Британских островах консерватизм возник раньше, с появлением трудов Роберта Филмора и обоснованием «божественного права королей» в устах Якова I и Карла I. Революционное двадцатилетие породило и консервативную политическую практику на полях сражений «кавалеров» и ирландских и шотландских партизан против парламентских армий.
В эпоху Реставрации Карла II происходит окончательное оформление политической теологии британского традиционализма. Как это лишний раз подтверждает и Кирилл Станков, речь вовсе не шла о покорности папе римскому, о «гвельфской» или «иезуитской» ориентации. Напротив, государственная идеология времен Карла II и Якова II, отчасти по аналогии с их союзником Людовиком XIV с его галликанизмом, отчасти по внутренним причинам, тяготела к имперскому, «гибеллинскому» обоснованию первичной божественной власти короля. Великий поэт Джон Драйден в своей оде «Лань и Пантера» воспевал Якова II, управляющего повозкой, в которую впряжены два соответствующих животных, символизирующих римско-католическую и англиканскую («англо-католическую») Церкви, причем лань символизирует добродетель, а символизм пантеры всем прекрасно известен со времен «Божественной комедии» Данте. Яков II, как в свое время показал Малькольм Хэй, расширил базу своей власти, опираясь на радикальных сектантов и часть англиканских фракций не в меньшей степени, чем на своих единоверцев-католиков. При этом для внутренней политики Стюартов было характерно реальное расширение самоуправления местных властей, равно как и облегчение автономного положения Ирландии и Шотландии как отдельных королевств под общей с Англией короной (что-то в духе русского лозунга «царь и советы»).
Все эти традиции после узурпации трона Вильгельмом Оранским десятки тысяч якобитов унесли с собой в континентальную Европу (знаменитый «перелет диких гусей», воспетый Уильямом Батлером Йейтсом и другими поэтами). Кирилл Станков лишь слегка затронул вопросы повседневного функционирования сен-жерменского двора Стюартов во Франции, на основе которых можно было бы выполнить прекрасное культурно-антропологическое исследование. Покрывшие Европу сетью своих тайных обществ, якобиты XVIII века сформируют своеобразную конспиративную культуру жестов, знаков, даже пирушек, с помощью которой будут передавать из поколения в поколение свои традиции. Первый подступ к этой теме сделал еще Марк Блок в «Королях-чудотворцах», противопоставивший отказ Вильгельма Оранского и Ганноверов от традиционного исцеления золотушных наложением рук поведению Стюартов в изгнании, продолжавших практиковать этот обряд вплоть до смерти Генриха IX в 1807 г. 7.
Именно в якобитской эмиграции едва ли не впервые в Европе были выработаны типичные модели поведения политических изгнанников на чужбине, по образцу которых позже будет строиться французская эмиграция после 1789 года и всех последующих революций и русская эмиграция после 1917 года. Культ «короля за морем», гонимого и бедного, подобно Христу, нервные эсхатологические ожидания его возвращения вместе с «золотым веком» – всё это породило множество мистической литературы сначала на Британских островах, а затем уже во Франции или России 8.
Но, разумеется, якобитизм не сводился к эмиграции. Огромное количество якобитов осталось на островах в оппозиции к новому режиму и много раз вновь оказывалось в одном шаге от успеха и возвращения власти, однако каждый раз всё срывалось в последний момент. Не всегда речь шла о глубокой конспирации. Временами симпатизанты якобитов могли действовать и почти легально, будь то под вывеской тори (само это слово первоначально обозначало ирландских партизан-роялистов в XVII веке) или в ряде случаев даже вигов. Мы уже упоминали выше о Свифте и Джонсоне. Им могут противопоставить классика консерватизма Эдмунда Бёрка, который признавал революцию 1689 года, однако на самом деле Бёрк как ярый защитник прав ирландских и английских католиков, поборник веротерпимости в духе декларации Якова II и защитник бедняков принадлежал к продолжателям якобитской традиции в куда большей степени, чем обычно думают. В значительной степени Бёрк объективно продолжал линию англиканского епископа Френсиса Тёрнера, который хотя и был противником Якова II, но после его свержения встал на его сторону, предрекая Европе беды от узурпации трона Оранским в виде распространения атеистических и республиканских идей. Не стоит также забывать, что идейная эволюция Бёрка протекала на фоне курса Георга III на примирение внутри нации и интеграцию остатков якобитов в британскую политическую систему, причем деятельность самого мыслителя в немалой степени способствовала этой тенденции.
Прекращение линии Стюартов по прямой мужской линии, глобальные потрясения в связи с французской революцией (уничтожившей гробницу Якова II и его десятитомный дневник) и наполеоновскими войнами, курс Георга III, нашедший продолжение во второй половине XIX века в умелом и в то же время лукавом курсе Дизраэли на создание «одной нации» в Британии вместо двух враждебных – всё это отчасти смягчило былые противоречия. Сыграли свою роль и возрождение католицизма в Англии XIX века, и восстановление консервативного крыла внутри англиканской Церкви. Многие элементы якобитской культуры, включая боевые и сатирические песни, влились в общенациональную английскую и шотландскую культуру XIX века, и мало кто сейчас помнит истинный смысл песни “My Bonnie Lies over the ocean”, которую разучивают на уроках английского языка в начальной школе. Те элементы преемственности, устойчивости, опоры на традиции, которые действительно закрепились в Британии, во многом восходят именно к якобитской политической культуре, частично интегрированной в общебританскую лишь в XIX столетии. Следует помнить, что такой крупнейший писатель и поэт, как Джордж Макдональд, был не просто шотландским патриотом, но и собирателем якобитского фольклора и прямым потомком клана Макдональдов – жертв резни в Гленкоу.
Упомянем и о другом примечательном случае, который наглядно иллюстрирует тесные связи между консерватизмом Британии и континентальной Европы. Когда в 1825 г. состоялась коронация французского короля Карла X Бурбона – последняя коронация, почти полностью соответствовавшая средневековому ритуалу, вплоть до исцеления золотушных, и ставшая мишенью насмешек либеральной прессы – на ней присутствовал один шотландский купец-якобит, перенесший свои симпатии и на Бурбонов. Рядом с ним стоял его шестилетний сын. Мальчика звали Джон Рёскин, и всю оставшуюся жизнь он будет носить памятные стюартовские петлицы в День Реставрации 28 мая, а по своему идейному влиянию не только на своих соотечественников, но и на Францию, и на Германию, и особенно на Россию в начале XX века мало кто сможет сравниться с ним…
Подведем итоги. Юбилейный 2016 год еще не закончился, последствия Brexit’а еще едва различимы в тумане будущего, но возросший интерес к наследию Стюартов и якобитского движения как в научной среде, так и среди широкой публики, несомненно, уже стал побудительным мотивом для переоценки истории формирования консервативной политической культуры в Англии, Шотландии и Ирландии. Вкупе с другими неожиданными реминисценциями из прошлого (в числе которых следует выделить необычайно живой политический интерес в современной Англии к перезахоронению Ричарда III, «белого вепря Севера», и реабилитации его от обвинения в убийстве племянников и иных вымышленных злодеяний) данный фактор способен преподнести еще немало сюрпризов.
Notes:
- Зарницкий Г.С. Якобитское движение в Великобритании в конце XVII – первой половине XVIII вв.: дисс. … к.и.н. М., 1987. 317 с. ↩
- Wills R. The Jacobites and Russia, 1715–1750. East Linton: Tuckwell Press, 2002. 253 p. ↩
- Callow J. King in Exile. James II: Warrior, King and Saint. Thrupp: Sutton, 2004. 454 p.
Szechi D. The Jacobites: Britain and Europe, 1688–1788. Manchester; N.Y.: Manchester University press, 2009. 172 p. ↩ - Лабутина Т.Л. «Консерватор» Свифт и «реформатор» Дефо // Вопросы истории. 1995. № 11–12. С. 39–48.
Косых Т.А. Политическое кредо доктора Джонсона: якобит или тори? // Запад, Восток и Россия: Символы Власти и Власть Символа: Вопросы всеобщей истории. Вып. 15. Екатеринбург: УрГПУ, 2013. С. 243–249. ↩ - MacGillivray (Norrie K.) The Nine of Diamonds: Surroial Mordantless. Edinburgh, 2016. ↩
- Серёгина А.Ю. Политическая мысль английских католиков второй половины XVI – начала XVII вв. СПб.: Алетейя, 2006. 296 с. ↩
- Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространённых преимущественно во Франции и в Англии. М.: Языки русской культуры, 1998. 712 с. ↩
- Бертен Ф. Революция и возвращение Великого Монарха // Бронзовый век. 1997. № 21. С. 60–66. ↩