Далеко не все люди в мире слушают рок. В свое время это вроде бы простое и тривиальное утверждение стало для меня настоящим социологическим открытием. То есть до какого-то времени мне казалось, что все различие поклонников рока и людей, враждебных или равнодушных к року, – это разница возрастов или поколений. Как сказала давным-давно мне покойный музыковед Татьяна Чередниченко, рок исполняют и слушают, в основном, молодые люди – от 18 до 30, потому что рок-музыка вся связана с сублимацией сексуальной энергетики. Меня уже тогда смущала эта формулировка – все искусство так или иначе связано с сублимацией сексуальной энергетики, по существу, с ней связана вся человеческая деятельность в самых разных областях. Потом, если все дело в молодости, то почему от рока люди более зрелые не отказываются, как повзрослевшие дети – от плюшевых игрушек, с которыми спят по ночам?
Также явно ошибка считать рок просто таким атрибутом поколения – вот наши родители танцевали джаз, а мы танцуем рок-н-ролл. А дети будут танцевать что-то еще. Рок имеет свою классическую эпоху – рубеж 1960 и 1970-х годов, в России этот период распространился еще и на конец 1980-х – начало 1990-х. Все что совершается в роке, так или иначе восходит к его «осевому времени» – времени расцвета хиппи, контркультуры, увлечения Востоком, распространения легких и нелегких наркотиков. Ты можешь уже как угодно относиться и к религиям Востока, и особенно наркотикам, но от магии этого времени – если ты поклонник рока – освободиться тебе будет очень сложно. Ты, так или иначе, будешь в рок-композициях переживать это время и оплакивать его конец. При этом конкретный возраст большого значения не имеет: на концерт Doors в московский Крокус-холл – без Моррисона и Денсмора, но с Робби Кригером и еще живым Рэеем Манзареком – сбегалась московская студенческая молодежь, которым все эти люди годились в деды. Но, кажется, никого это не смущало.
Но самое главное, XXI век открыл нам, что рок-тусовка – это далеко не вся вообще молодежь. Разная молодежь увлекается разными жанрами: ребята из Бирюлево тащатся от какого-нибудь Ираклия или кто там сейчас у них в моде (в 2006-м с ужасом видел, как целый пароход, идущий от Южного речного вокзала в Коломенском, распевал хором «Лондон. Париж»), гопота может заказывать в караоке-баре «Рюмку водки на столе», а крутые парни на мотоциклах слушать хэви-металл. Классический рок и все, что так или иначе с ним соотносится, слушают преимущественно студенты. Рок – не музыка рабочих окраин, как почему-то было модно считать после триумфа ливерпульской четверки, рок – это музыка усталых студентов, это прямое продолжение песен вагантов, но с одним важным уточнением, рок – это культура студентов, рожденная из внешнего отрицания традиционной культуры. Рок – музыка тех, кому стало тесно и душно в Доме культуры. Но кто, тем не менее, обречен там оставаться, обречен отнюдь не по внешним, а по глубоко внутренним причинам, связанным с глубинными антропологическими основаниями их личности.
Дело не в том, что рок более сложен для восприятия, чем, скажем, шансон. Ничего нет особо сложного во многих ранних песнях Doors или Beatles – нет никакого основания их поклонникам презирать того же Лепса. И, тем не менее, тот, кому искренне нравится Doors, сможет слушать Лепса только под пыткой, и я полагаю, что верно и обратное.
Из всех наших русских групп, рожденных рок-революцией конца 1980-х, московский «Крематорий» наиболее тонко улавливает свою аудиторию, понимает, к кому и зачем он обращается, о ком конкретно создает свои песни. В раннем «Крематории» речь вроде бы шла о хиппи, о людях так называемой Системы, и сам лидер группы – Армен Сергеевич Григорян – говорил неоднократно, что герой каждой песни имеет свой прообраз в ком-то из людей московского рок-подполья, но между тем в них узнавали себя вполне благовоспитанные студенты из хороших семей, никакие даже «не аутсайдеры, не нищие изгои». Помню, как мой друг, поступивший в МИРЭА, а по его окончании ушедший работать в какой-то банк (где и трудится до сих пор), прослушивал при мне «Мемуары винного дня» и говорил на каждую композицию «про меня песня». Фактически ничего даже близкого тому, о чем поется в этих песнях, у него в жизни никогда не было, и тем не менее что-то его цепляло. Как и всех нас.
«Крематорий» пел как будто обо всех нас, но при этом как бы и не о нас вовсе. Не было в моей жизни ничего похожего на истории из песен «Хабибуллин», «Маленькая девочка» и «Моя деревня» – взял первые три попавшиеся. Еще жизнь и быт богемной питерской интеллигенции, описанной в гребенщиковском «Иванове» я видел вживую, «поколение дворников и сторожей» я еще застал, среди людей с фенечками и серьгами в ухе, «играющих на дудках», были друзья, но как только началась моя взрослая жизнь, эти люди все куда-то исчезли, и мир в одночасье стал другим.
Осталась, правда: библиотека, куда надо было ходить, чтобы написать кандидатскую диссертацию, однако, как я уже дал понять, в этот библиотеке было душно, и не от спертого воздуха, а в силу отсутствия иной – внеположной библиотеке – жизни. И вот своего рода компенсацией отсутствия этой жизни и стал для меня на какое-то время рок вообще и рок конкретно «Крематория», в частности.
Ранние альбомы «Крематория» до «Зомби» включительно – это даже не песни ваганта, которому надоела учеба и хочется отведать хиппистской жизни, это, скорее, песни человека, который вынужден жить обычной, суетливой повседневной жизнью, но которому тем не менее скучно этой жизнью жить. Которому мало обычных человеческих радостей, которому обязательно зачем-то нужен «Иллюзорный мир», то есть тот самый Храм культуры, от которого он упрямо хочет, но не может освободиться. Весь альбом «Иллюзорный мир» 1987 года – это альбом о желании человека избавиться от сидящей у него где-то в печенках любви к культуре, любви к тому самому Иллюзорному миру. Отсюда все эти культуроборческие темы в песнях этого альбома – «построить трубу из пепла книг», «твоя душа как музей неизвестных изделий и редких вещей». И в песнях других альбомов образы культуры появляются с некоторой отстраненной иронией «Ты достойна кисти фламандца, я недостоин мазни маляра», «Эй, галантная леди, разверни твой бульдозер». Понятно, что так бы не спел просто человек, к культуре отношения не имеющий, он просто не знает, как выглядит портрет кисти фламандца. Он понятия не имеет, кто такой Косса и о чем снят фильм «Забриски пойнт». Между тем, речь идет не о культурной богеме, героя песни «Аутсайдер» ведь реально раздражает тот факт, что его возлюбленная похожа на портрет кисти фламандца, и, похоже, что персонаж «Нашего времени» реально хочет убежать куда-то на остров, чтобы сжечь там все книги из своей библиотеки. Или, как писал историк Михаил Гершензон в переписке с поэтом Вячеславом Ивановым: «кинуться в Лету, чтобы бесследно смылась с души память о всех религиях и философских системах, обо всех знаниях, искусствах, поэзии, и выйти на берег нагим, как первый человек, нагим, легким и радостным, и вольно выпрямить и поднять к небу обнаженные руки, помня из прошлого только одно — как было тяжело и душно в тех одеждах и как легко без них».
Что это вообще за люди? Ни возрастные, ни профессиональные характеристики особо не помогут нам разобраться. Искусство и, в частности, песни «Крематория» расскажут нам о них гораздо больше. Это люди, которых поцеловала София, богиня мудрости, или, если угодно, Sexy cat, или же, если использовать образы из нового, только что вышедшего альбома «Люди-невидимки», Брунхильда – похоже, это все один и тот же художественный образ, не привязанный к конкретному лицу, а, скорее, к чему-то мифическому, бесплотному. Собственно, это то существо, соприкосновение с которым не позволяет человеку Иллюзорного мира, вернуться в обыденную реальную жизнь, заставляет его жить какими-то отвлеченными мечтаниями, надеждами, которым никогда не суждено сбыться, никогда не суждено воплотиться в реальность.
Именно этим людям, их неизбежному финалу и посвящен только что вышедший и с шумом презентованный в столице альбом «Крематория» «Люди-невидимки». Давно Григорян и его товарищи не выпускали ничего подобного, никогда он снова так точно не обращался к тем своим поклонникам, которые слушают музыку «Крематория», потому что в ней сопереживают этому бунту против самих основ своего собственного существования, своего бытия. Альбом, как признает сам его создатель, имеет довольно внятную логическую структуру, его надо слушать именно в том порядке, в каком он представлен на сингле, и все рассказанные «Крематорием» истории сплетаются в один целостный сюжет. Музыкальной стороны я по невежеству не касаюсь, хотя музыкально альбом оставляет очень цельное впечатление, особенно композиции «Брунхильда» и «Perpetuum mobile», в которых создается ощущение погруженности в какие-то пласты вечности – отличительный признак психоделического рока.
Но пусть о музыке с большим знанием дела говорят музыкальные критики. Поговорим о сюжете. Едва ли мы с Вами полностью разгадаем этот сюжет, но какие-то отдельные намеки автора понять можно. Альбом начинается с песни «Ave Ceasar», и она представляет нам героев последующих песен, выстроившихся в очередь по двое, чтобы приветствовать расположенного где-то на трибуне Колизея Цезаря. Колизей был изображен на декорациях во время шоу-презентации «Людей-невидимок». В песне нет строчки «Идущие на смерть», но главное, по-видимому, именно эта отсутствующая строка – «люди-невидимки» идут умирать, «земные дороги ведут их в Крематорий», но дорога к смерти проходит через римский Колизей. Рим – символ не только мировой власти, но и вечности. Вечный город смотрит глазами Цезаря на уходящее в Лету поколение «людей-невидимок», которые дерзали «держать Бога за бороду» и «летать где хотели».
Почему они «невидимки»?
У меня есть на этот счет только одно и очень простое объяснение и связано оно с «Человеком невидимкой» из одноименного романа Герберта Уэллса. Гриффин – герой романа, выдающийся, но зловещий ученый, который изобрел средство стать невидимым, что ему и удалось. Он закутал свое лицо белой марлей, нацепил пластмассовый нос, надел парик, черные перчатки и стал видимым, удивляя окружающих своей нелюдимостью, но, тем не менее, не вызывая совсем уж фантастических подозрений. Крематорские «люди-невидимки» – такие же невидимые существа: их делает видимой культура, которая навешивает на них разнообразные одежды, создавая фальшивое чувство их различимости и осязаемости.
Идея в общем и целом понятна – человек остается невидимым для окружающих, видимым его делают культурные ассоциации, причем часто довольно болезненные для самих этих людей. Вот от какого-то человека ушла жена, и он видит себя «битым королем» Ричардом III, вот некий политик – и я кажется догадываюсь, о ком идет речь, – хотел мира и перемен, но всю жизнь непрерывно вел войны, как мексиканский президент с инициалами Б.Х. Все эти люди видели себя другими, чем являлись на самом деле, и вот они движутся к моменту своей смерти, когда надо с себя снимать одежду, чтобы оголить зияющую пустоту. Поколение людей, которые еще помнят поцелуй Софии, уходит в черную бездну вечной ночи. Вокруг них вьется какое-то количество странных дам, нимало не похожих на Софию-Брунхильду, но тем не менее изумляющих не столько своей погруженностью в криминальный мир, но, скорее, готовностью использовать связи в этом криминальном мире для культурно-полезной деятельности.
В общем, альбом о том, как умирают «люди-невидимки», и что в их жизни составляет суету сует (а это, как можно понять, в первую очередь политика), а что настоящую радость (а это спокойное и тихое семейное счастье с любимым человеком). Надо испытать прикосновение близкой смерти, чтобы в очередной раз отказаться от объятий Софии и полюбить жизнь обычного земного человека, без лунных исканий и блужданий. Вот, собственно, вывод Армена Григоряна, если в рок-альбоме вообще можно обнаружить какой-то вывод. Но любой вывод будет неполным, потому что останется без ответа главный вопрос: а зачем все-таки такому человеку, уже свободному от этих неземных пут, связывающих его с Иллюзорным миром, продолжать слушать рок-музыку, а не переключиться на Григория Лепса или не «жениться на Алле Пугачевой», как поется в песне «Веревка и мыло»?
Не значит ли это, что освобождение от perpetuum mobile, хоть и спасительно, но тем не менее призрачно?
И «Люди-невидимки» продолжат странствовать по свету, играть на своих деревянных дудках и звать к каким-то далеким берегам, к которым нет на земле прямой дороги. Просто потому что из всех дорог на Земле лишь эта – никем не виденная дорога – не ведет странника в Дом вечного сна.
