Рубрики
Размышления Статьи

О «люстрациях»

«Люстрации», о необходимости которых так много говорят все, кому ни попадя, — становятся актуальными. Гораздо более актуальными, чем Навальный и соавторы его Чорного Блокнота Злодеев предполагают

Очевидно, что после краха путинского режима России необходим период “очищения”, в течение которого люди должны понять, что за всё — за поддержку Путина, за Грузию, за Крым и за Донбасс — придётся расплачиваться… Люди должны понять, что есть цена, которую им придётся заплатить. Им придётся слушать неприятные вещи о том, что произошло, о том, что они, фактически, поддерживали преступления режима. Они вынуждены будут признать, что с их согласия страна разграблена, и процесс восстановления займёт продолжительное время, сравнимое с продолжительностью грабежа… Нам потребуется не только свой исторический “Нюрнберг”, на котором будет дана правовая оценка преступлениям коммунистической диктатуры, но и реальные уголовные процессы над архитекторами и пособниками нынешнего режима. Фактически нужна тотальная десоветизация, а особенно декагебизация общества…

Гарри Каспаров. Россия после Путина
(Фейсбук, 2 января 2016, Вильнюс, Литва)

Так как любая власть уступает место власти народа, то никакой так называемый депутат, …никакое начальствующее лицо, никакой судья, офицер, …никакое общественное должностное лицо не вправе осуществлять какую бы то ни было власть или издавать какое-либо предписание; лица, которые нарушат это постановление будут немедленно предаваться смертной казни… Подлежат также смертной казни: лица, которые будут сами или заставят других бить сбор; иностранцы, к какой бы национальности они ни принадлежали, которые будут застигнуты на улице… все председатели, секретари и командиры, …которые также посмеют открыто показаться… Народ не должен успокаиваться до тех пор, пока тираническое правительство не будет уничтожено… Все имущества эмигрантов, заговорщиков и других врагов народа будут безотлагательно распределены между защитниками отечества и неимущими. Неимущие по всей республике будут немедленно вселены в дома заговорщиков и наделены мебелью. Предметы, принадлежащие народу и заложенные в ломбарде, будут немедленно возвращены ему безвозмездно…

Гракх Бабеф. Проект “Акта о восстании” («Заговор равных», Франция, 1796)

***

«Люстрации», о необходимости которых так много говорят все, кому ни попадя, — становятся актуальными. Гораздо более актуальными, чем Навальный и соавторы его Чорного Блокнота Злодеев предполагают. Собственно — чему далее следуют пункты — «люстрации» и правда совершенно неизбежны. Но есть нюансы.

Ну, к примеру, с разных позиций они видятся по-разному. Например, «либеральные» люстраторы ни минуты не сомневаются, что люстрированы будут именно те, кого сегодня они публично, через СМИ и интернеты, обвиняют в диктатуре, бессудных расправах, нарушениях свободы слова, админресурсе и ограничениях прав граждан. Собственно, списки будущих люстрантов собираются на нескольких интернет-ресурсах и ничем не ограничены. Известно одно: все эти прислужники тирании, чиновники-коррупционеры, путинские пропагандисты, а также прочие не-вполне-люди и генетические рабы будут изгнаны с госслужбы, у них отберут акции крупных корпораций, конфискуют собственность, многих посадят, их также лишат доступа на страницы СМИ, их политические организации объявят преступными и по одной принадлежности к ним отстранят от участия в политике, в культурной и образовательной деятельности и т.д., а также все они будут подвергнуты самому страшному — публичному остракизму через нерукопожатность. Также привлекательными для либлюстраторов являются публичные люстрационные техники, отработанные гиднореволюционерами цэевропейской Украины: помещение люстрантов в мусорные баки, их публичное — в прямом эфире — унижение с использованием мата и физического насилия, а также, как выразился Борис «Вешать будем потом» Филатов, «наш бандеровский классический атентат» (безнаказанные политические убийства неугодных).

Юрьев4

С другой стороны, в рядах обвиняемых в жестокосердии и тиранопоклонстве «лоялистов», при всей их нелюбви к слову «люстрации», крепнут мнения о том, что как минимум от «философских пароходов» в той или иной форме (то есть от запрета на публичное высказывание антироссийских мнений, да и вообще — для некоторых, по списку, на любое высказывание) не обойтись. Да и вообще — по мере нарастания «люстрационных» разговоров в «либеральном» крыле, всё более слышимыми становятся воспоминания о некоторых публичных техниках, отработанных революционерами в СССР 30-х гг.

Так что давайте подробно разберёмся с этими нюансами. Ведь до «люстраций» дело дойдёт обязательно и скоро — это я вам точно говорю. Значит, надо хотя бы подготовиться. Например, понять, кому с какой формой «люстраций» придётся иметь дело — кому с проскрипциями, кому — с кастрациями. Но сначала — сформулировать кратко и безоценочно суть «люстраций» в их объективных проявлениях.

Что такое «люстрации»?

«Люстрации» — это комплекс мер чрезвычайного характера, поражающий (временно или навсегда) в правах те или иные социальные, политические и профессиональные группы лиц по принципу формальной к ним принадлежности. К «люстрациям» можно отнести такие же чрезвычайные, «понадзаконные», как сказали бы наши украинские люстраторы, меры по поражению в правах списками — чорными и т.д. Списками, составленными заранее, в период господства будущих объектов люстрации, в разгар их могущества и по следам их «преступлений».

Первым безусловно «люстрационным» процессом нашего времени во всемирном масштабе была денацификация. Стоит напомнить, что Нюрнбергский процесс — с точки зрения его правомочности — не без оснований подвергают сомнению некоторые слишком последовательные правоведы. Это был чрезвычайный трибунал, отчасти оформленный по традициям судопроизводства, но в основном решающий задачи чрезвычайного, революционного характера — необходимо было на руинах потерпевшей поражение Германии, на развалинах нацистского режима — и на развалинах миропорядка, дискредитированного и разрушенного нацистами и их союзниками — ввести какую-то регулярную процедуру, альтернативную бессудным массовым расправам. Точнее, эти совершенно неизбежные и необходимые массовые расправы ограничить процедурой, близкой к юридической.

Собственно, в рамках этого чрезвычайного революционного трибунала был принят комплекс решений, признающий преступниками не только конкретных обвиняемых, но и целые организации — СС, СД, Гестапо и руководящие органы НСДАП. Помимо того, что в отношении лиц, совершивших военные преступления, велись расследования и выносились приговоры, под поражение в правах попали и те, в отношении кого расследования не проводились: сама принадлежность к перечисленным выше преступным организациям влекла за собой определённую ответственность. Эти меры никем не подвергались сомнению — даже в разгромленной Германии, а в советской зоне оккупации и на территории стран будущего «Восточного блока» они реализовывались более последовательно и в расширительной форме.

И уже на этом — наиболее изученном и безупречном с точки зрения справедливости — примере возникают некоторые безусловные обобщения.

Итак, «люстрации» — это управляемые и организованные массовые расправы, основанные 1) на праве силы победителя; 2) на принципе коллективной вины; 3) на непререкаемом общественном признании выдвинутых обвинений справедливыми.

Это общественное признание субъективно — всегда. Только в случае денацификации субъективно принятая и признанная идеология управляемых массовых расправ была подтверждена огромным массивом объективных доказательств, а чувство всеобщего гнева основывалось на фактах, цифрах, фотографиях, других «вещдоках» и личном опыте миллионов. Но есть и другие примеры «люстраций».

Начнём с таких понятных и известных нам, как классовая борьба в Советской России, сбросившей оковы царизма. С последующей «люстрацией» кулачества как класса. Ну или как массовые акции возмездия в отношении преступных сотрудников шахской охранки в революционном Иране 1979-1980 гг. Ну или — ещё на шаг дальше — как революционное правосудие в отношении руководителей оккупационного режима кяфиров-прислужников шурави в освобождённом талибской революцией Афганистане. Или — чтобы совсем уже сомнений не возникало — как борьба с этническим и социальным неравноправием в Руанде между угнетённым большинством хуту и элитарным меньшинством тутси путём резни и уничтожения миллиона человек. Что, есть нюансы? Да.

Во всех перечисленных случаях — как и в случае с денацификацией — никаких сомнений в рядах победившего большинства (или меньшинства, объявившего себя голосом большинства) не было. На это неодолимое чувство массовой правоты работали непререкаемые мифы — о зверствах царизма, о чудовищном репрессивном шахском режиме, об антинародном безбожном просоветском Наджибулле, да и о тутси, которые вообще не люди, а тараканы… Другое дело, что эти мифы — по прошествии некоторого времени — оказались не столь устойчивы, как миф о нацизме и холокосте. В этом месте специально остановлюсь и повторю: миф о нацизме и холокосте.

Слово «миф» вовсе не означает, что я сомневаюсь в документах Нюрнбергского процесса или в абсолютно доказанных фактах Холокоста. Слово «миф» означает, что массовое сознание так глубоко усвоило эту систему фактов, доказательств и интерпретаций, что более ни в каких фактах и доказательствах не нуждается — достаточно вошедших в кровь и плоть интерпретаций. При этом саму попытку вернуться к вопросу о доказательствах и фактах массовое сознание воспринимает как оскорбление и кощунство. И в случае с нацизмом всё так — факты, доказательства, безусловное совпадение мифа с реальностью. Правда, есть нюансы…

Какие нюансы? Ну, например, массовые расправы над «немецкими подстилками» в освобождённой Франции. Во Франции, которой, благодаря изгою и диссиденту французского истеблишмента Де Голлю удалось в последнюю минуту вскочить в уходящий поезд Победы и войти — после четырёх лет мирной коллаборации на правительственном уровне — в состав Большой Пятёрки победителей нацизма. Войти по причинам политическим, каким угодно — но не по справедливости. После чего огромный народ, значительной своей частью (в том числе в элитах) отработавший по известной схеме «немецкой подстилки», объявил это «как не бывшим», задним числом ушёл в «макизары» и устроил на улицах старой доброй Франции потеху над женщинами, которые в течение четырёх лет объявленного правительством своей страны примирения с победителем-Германией завели романы с немецкими офицерами и солдатами. Женщин раздевали, брили наголо, избивали, обливали нечистотами, освистывали…

Französinnen, die der Kollaboration mit den .....en während der Besetzung beschuldigt sind, werden entehrt und durch die Strassen Paris geführt. Barfuss, Brandmale im Gesicht, den Kopf kahl geschoren.
Публичное унижение женщин, обвинявшихся в связях с нацистами во Франции. Париж, 1944 г.

Оправдывает ли это преступления нацизма? Да ну вы что! Но нюансы есть — согласитесь!

Собственно, мифологии, оправдывавшие «люстрации» в советской России, хомейнистском Иране, талибанском Афганистане и в предгеноцидной Руанде, в чём-то (подчеркнём — только в чём-то) изоморфны идеологии денацификации. Правда, мифы о «царском режиме», «шахской охранке», «кяфирской оккупации» и «тараканах-тутси» были основаны, в значительной степени, на домыслах, вымыслах и агрессивной лжи, внедрённых в массовое сознание и ввергнувших его в ярость. В отличие от антинацистской мифологии, основанной на чудовищной правде о нацистских преступлениях. Но — если бы не было в большевистских, талибанских и руандийских «мифах» ничего похожего на правду, то не «повелись» бы ни русские крестьяне, ни иранские студенты, ни афганские дехкане, ни слушатели руандийского «Радио 1000 холмов». Да что там далеко ходить — даже в украинской ситуации принято соглашаться: мифология о «преступном режиме Януковича» была не совсем уж высосана из пальца, а до установления в стране режима победившей перемоги можно было вполне серьёзно полагать, что Янукович довёл Украину до ручки.

Так что нюансы играют исключительно важную роль. И прежде всего — в вопросе о соотношении в революционной мифологии правды и вымысла. А в этической составляющей действий тех, кто выступает от имени большинства и предъявляет своё право силы победителя, — о соотношении добра и зла. Потому что если одним из предельных (в сторону правды и добра) выражений «люстраций» является денацификация, то другим пределом (в сторону лжи и зла) — собственно, Холокост. Гипнотически навязанная целой нации мифология обид с вымышленным «главным врагом», поставленным с помощью пропаганды в центр всеобщего согласия на произвол и списочное поражение в правах (иногда — непосредственно из пулемётов).

Но — в обоих крайних случаях и на всём пространстве между ними — «люстрации» представляют собой надправовой механизм, который легитимизируется волей большинства и позволяет решить бенефициарам перемен (новой власти, победителям в войне и т.д.) чрезвычайные задачи радикального обновления элит.

Под это определение попадают все люстрации, какие ни на есть. От римских проскрипций, революционных чисток в Советской России и санации Пилсудского до культурной революции в КНР, «декоммунизации» в Аргентине при Виделе и Прибалтийских республиках при Клинтоне-Буше-Обаме и демократизации в постфранкистской Испании и постдиктаторских республиках Южной Америки. От денацификации до Холокоста.

«Люстрации» — это механизм. Его, как перочинный ножик, можно применить для резьбы по дереву, а можно для особо жестоких пыток. Но можно ли определить те ситуации, в которых «люстрации» становятся неизбежными (и применяются обязательно — в широком разбросе конкретных вариантов реализации)?

Да, можно. Это — ситуации, когда — в результате масштабного кризиса и на фоне масштабного социально-психологического стресса — происходят катастрофические изменения в системе власти и управления страны, изменения разрушительные, не оставляющие никаких шансов для решения возникших проблем в рамках прежних «правил игры» и силами прежних элит. При этом ответственность за катастрофические события (поражение в войне, экономический крах, массовые репрессии и т.д.) возлагается на потерпевшую поражение систему власти и управления в целом.

Заметим, что под это описание подходят все возможные варианты. От поражения преступного нацистского режима в разрушительной мировой войне с десятками миллионов жертв, инспирированной этим режимом с человеконенавистническими целями. До замаскированной под революцию интервенции превосходящих внешних сил при поддержке маргинальных и криминальных внутренних сил, с фальсификацией обвинений в адрес «режима» (ОМП Саддама Хуссейна, десятки тысяч расстрелянных венгров — жертв Тимишоары и т.д.). Но — так или иначе — наступает вакуум власти, практически все профессионалы-управленцы представляются новой власти (революционному движению, оккупационному режиму) неприемлемыми и опасными. И единственным способом перехода через зону катастрофы к новой стабильности становится замена правового механизма механизмом «люстрационным», механизмом силового и психологического давления, механизмом временно легализованного беззакония. Кстати, послевоенные действия победителей в отношении собственных коллаборационистов, действовавших, например, на оккупированных территориях (пусть не в таких масштабах, как в Норвегии или во Франции) — это своего рода «урезанные» люстрации, это те же клейма — пусть в XX веке и не калёным железом — накладываемые по самому формальному факту коллаборационизма (например, учителя, преподававшие в школах «под оккупантами», лишались — часто незаслуженно — права преподавания навсегда).

А теперь — о самом важном: есть ли в сегодняшней России основания для люстраций? И к кому они — если вдруг — будут применены? Давайте отвечать.

Почему «люстрации» становятся неизбежными в России?

Во-первых, начиная с 2003-2004 гг. постоянное давление Запада на Россию (не прекратившееся после распада СССР и всех попыток руководства и народа России найти своё место в рядах «цивилизованного человечества») стало откровенно враждебным. Первоначально — в формате «политической интервенции» в дела Украины и Грузии, соседей и партнёров России, входящих в СНГ. К 2013-2014 гг., а особенно после организованного в типичном режиме американской не только политической, но и силовой интервенции государственного переворота на Украине, это давление приобрело характер полномасштабной «гибридной» агрессии, запустившей маховик «Холодной мировой войны». Это — первый этап Третьей мировой войны в эпоху гарантированного ядерного взаимоуничтожения, когда не допускается применение ядерного оружия (и любой другой прямой военный удар со стороны Запада, который неминуемо повлечёт за собой ядерный ответ России). Но зато без ограничений используются все технологии разрушительного воздействия на экономику, социальную сферу и политическую систему противника: экономическая война (стыдливо именуемая «санкциями»), информационно-психологическая война (часто — дезинформационный террор), все виды и формы диверсионно-подрывной деятельности, в том числе, на определённом этапе, военные провокации с использованием «союзников второго сорта» (украинцев, грузин, турков и т.д. — их не жалко, но их «обиды» — как это делают дворовые хулиганы, подсылая к «чужаку» агрессивного малолетнего провокатора и бросаясь потом в атаку с криком «Он нашего малОго ударил!» — можно сколько угодно раз использовать в качестве повода для дальнейшей эскалации).

Спецификой этой войны, которую принято называть «гибридной», является совершенно особенная «гибридизация». Ей подвержены статусы «воюющих» («невоюющих») держав. В отношении России давно предпринимаются неконвенциональные действия (не говоря о риторике), невозможные вне логики войны. России предъявляются ультиматумы, не рассчитанные на возможность взаимных уступок. Её лидера публично демонизируют и обвиняют (на почти официальном уровне) в совершении преступлений. Её законные интересы не просто не учитываются — они публично провозглашаются ничтожными политически и юридически. При этом любые попытки России защищать свои интересы, поруганные и попранные Западом, тут же провозглашаются нарушением «цивилизационных норм», недружественным поведением, а то и надвигающейся агрессией — по всем тем направлениям, где НАТО как раз успело, расширившись, создать очаги напряжения.

Наиболее вопиющей является ситуация на украинском направлении. Украина — государство, которое граничит с Россией, имеет с ней теснейшие экономические и социальные связи, — публично и официально объявила, что находится с Россией в состоянии войны. Она официально — постановлением «Верховной Рады» и большинства областных и городских «рад» — провозгласила Россию «государством-агрессором». Она — на высшем уровне — утверждает, что воюет с Россией (хотя бомбит при этом территории и граждан, которых считает своими). Она во внутренней политике ведёт себя по законам военного времени (цензура, репрессии против политических оппонентов, блок на высказывание невраждебных в отношении России позиций, запрет на российские произведения искусства и культуры, составление «чёрных списков»).

Сама Россия при этом продолжает именовать Украину «партнёром», согласовывает скидки на газ и оказывается в положении объекта детской народной поговорки: «бьют и плакать не дают!» — потому что любые попытки не то чтобы дать сдачи, но хотя бы немного приблизиться к уровню военной риторики укров, вызывают взрыв истошных обвинений в агрессии, войне, нападении и во «в нас-то за що!» — а главное, в нарушении экономических связей и вообще — в непартнёрском поведении.

Вот представьте себе: вы выходите на шахматную партию и ходите пешкой с Е2 на Е4. А ваш соперник в ответ на это собирает в горсть все свои фигуры, швыряет ими вам в физиономию, добавляет доской по лбу, выбивает ногой табуретку и начинает упавшего на пол вас бить ногами. И когда вы пытаетесь хотя бы прикрыть от ударов хотя бы лицо, соперник бросается к рефери, вопя: он нарушает правила шахматной игры! Он меня за ногу схватил! У меня ботинок поцарапан!

Самое печальное, что — за исключением нескольких действительно смелых, масштабных и стратегически важных действий (в Крыму, в Донбассе в 2014 г., в Сирии) — политическая Россия ведёт себя — если продолжить аналогию — как тот сброшенный на пол шахматист, который как ни в чём не бывало продолжает пытаться сесть за шахматную доску, потрясая над головой записью шахматной партии какого-то давно забытого Минского матч-турнира: «Вот здесь же мы зафиксировали пат! А здесь лошадь так не ходит!».

А значит, Россия признала и продолжает де-факто признавать навязанный ей губительный статус непризнанного, одностороннего состояния войны. Как если бы заявление ТАСС от 14 июня 1941 г. продолжало действовать и определять внешнюю и внутреннюю политику СССР году эдак в 1943… То есть соглашается и дальше «не замечать», что против неё «работает» широкая международная коалиция, «работает» на полное и окончательное уничтожение, бескомпромиссно, безвариантно, с уверенностью в том, что сил у России на такое — мирное и безоружное (хотя бы на уровне риторики, экономики и дипломатии) сопротивление массовому экономико-информационно-политическому террору — надолго не хватит.

И, разумеется, «самонепризнанный» статус страны, подвергшейся агрессии, распространяется и на её внутриполитическое самоосознание. Под нарастающим внешнеполитическим давлением, в условиях экономического кризиса, ставшего результатом внешеэкономической агрессии, Россия и её народ остаются — в своей социально-политической жизни — жертвой давно и полномасштабно идущей холодной гражданской войны, существование которой официально не признано. Поэтому любое гражданское сопротивление, адекватное масштабу этой войны, оказывается нелегальным и нежелательным, а любые адекватные пророссийские гражданские инициативы вызывают у политбюрократии куда большие опасения, чем практически легальная публичная подрывная деятельность коллаборационистского характера.

Потому что та из сторон гражданского конфликта, которую в последнее время называют «либералами», в условиях непризнанной внешней агрессии открыто заняла коллаборационистские позиции. Эта сторона 1) признаёт себя стороной гражданской войны; 2) дегуманизирует образ власти и её сторонников, отказывая им в статусе стороны конфликта, в праве на защиту своего права на существование и — шире — в праве на существование; 3) откровенно выступает на стороне организаторов и инициаторов внешней агрессии — «цивилизованного мира» — и требует от них более решительных действий по свержению и устранению действующего руководства своей страны; 4) легализует лексику ненависти как этически приемлемую и социально (в своём кругу) поощряемую; 5) формирует тоталитарное политическое мышление, не допускающее альтернативных точек зрения вне примитивных «прозападных» шаблонов.

Юрьев

В результате ситуация приобретает одновременно трагический и анекдотический характер. В стране, где правит «тиран», «организатор расправ», подавивший «оппозицию, демократию и свободу слова», по улицам бродят «оппозиционеры» с флагами страны, давно объявившей «тирану» войну (и, кстати, убивающей на этой войне тысячи мирных граждан — взрослых и детей — а вдобавок невосторженно мыслящих журналистов). Они выкрикивают лозунги бандеровцев — военных преступников и союзников Гитлера. Они — под объективами федеральных телекамер — не только оскорбляют «тирана» и призывают к его свержению, но и — смело, под камеры — избивают старика, поднявшего голос против бандеровских лозунгов. Они по любому подвернувшемуся случаю (авария, жестокое убийство, очередь в картинную галерею) заходятся в истерике и пытаются втянуть в неё за собой как можно большую часть населения страны.

Чем объяснить сложившуюся парадоксальную ситуацию и насколько она опасна?

Сначала — объяснения. Система ценностей действующей в России власти генетически вырастает из западнической идеологии 90-х гг., ставшей на какое-то время, после распада СССР и самодискредитации и крушения официозной идеологии КПСС, «общечеловеческими ценностями» и для власти, и для большинства граждан страны.

С тех пор изменилось многое. Страна прошла через отрезвление, «либерализм» повернулся к людям не только многоколбасными прилавками, но и оптимизированными больницами и школами, а главное — эффективными менеджерами, всерьёз считающими уважение к людям (ко всем, а не только к «уважаемым») чем-то вроде постыдного психического заболевания. А ещё страна столкнулась с тем, что тогда воспринималось как непонятное, недружественное, а по факту оказалось первым открытым проявлением враждебного — с отношением к России со стороны «цивилизованного мира», сиречь Запада: ярая защита басаевских «борцов за свободу», бомбардировка мирных сербских городов, ну и — далее везде — со всё более откровенным «сдерживанием», превращающимся в попытку удушения. Общественные настроения изменились не в одну минуту, но достаточно быстро и радикально. И, разумеется, произошло это задолго до «мюнхенской речи» Путина, до того, как — благодаря Путину — умеренная нелояльность к Западу в публичной риторике официальных лиц России стала допустимой.

Но вот в элитах никаких принципиальных изменений не произошло. Из «мейнстрима» откровенно выбился Путин — как правильно было отмечено, его личный опыт парня из ленинградского двора помог ему суметь опереться не только на настроения элит, но и на чувства и боль народного большинства. Вместе с ним остались некоторые силовики, руководство дипломатии, ну и — особенно после возвращения Крыма — огромное, небывалое народное большинство. Но…

Откровенными «западниками» — по воспитанию, навыкам, ценностям и приоритетам — осталась практически вся финансово-экономическая элита: и «равноудалённые» патриотические олигархи, и экономический блок правительства. Система ценностей и приоритетов именно этой элитной группы остаётся органической основой идеологии и корпоративной этики всех основных элитных групп страны. Именно она — поэтому — намного понятнее и ближе для власти, чем склонные нагло выпрямлять спину активисты «Русской весны», зацикленные на своём популизме (они, правда, называют это заботой о народе, его интересах и достоинстве), на своей (что уже совершенно пугает и возмущает) вполне всерьёз левой, точнее, антилиберальной позиции.

По тем же причинам социально близкими для большей части руководства страны были и остаются прозападно настроенные трудовые коллективы во всех ведущих медиа, а также в бизнесе, крупных госкорпорациях и в аппарате многочисленных московских ведомств. И именно под их — сознательных организаторов травли Путина и его сторонников — контролем остаются вопросы управления репутацией в идеологии, в медиа, в менеджменте. Именно их слушают олигархи, их лучше понимают высокопоставленные клерки, именно у них, в конечном счёте, — право накладывать последние резолюции на проекты кадровых решений «реакционного режима» по вопросам его, режима, самозащиты. От «жалкой несистемной оппозиции», жалкой кисточкой на кончике хвоста, виляющего собакой российской политбюрократии.

Вот такая ситуация сложилась сегодня в стране. В стране, находящейся под давлением агрессивного, злонамеренного и не собирающегося останавливаться геополитического врага, и одновременно — в точке бифуркации социально-политической системы: сложившаяся система оказалась нереформируемой, обслуживающий её персонал — в значительном большинстве — ориентируется на приоритеты и ценности врага, а лидер страны, опирающийся — напрямую — на народное большинство, оказывается поставлен «элитой» (как оппозиционной и «как бы лояльной», так и лояльной всерьёз) в позицию общенационального громоотвода — политбюрократическая пирамида власти, вроде бы отказываясь от всякой самостоятельности и тотально подчиняясь Путину, на самом деле делегирует ему свою ответственность перед народом и пытается замкнуть на него же все напряжения возможного народного недовольства. В стране, где силами сплотившейся и впавшей в состояние устойчивой массовой истерии прозападной части образованного слоя общества фактически узурпирована система выработки значимых стереотипов, включая имиджи и репутации. В стране, в которой никого не устраивает то, как всё работает, хотя и с противоположных позиций: одни остро ощущают невозможность — без глубоких изменений, без отказа от идеологической либерал-наркомании — прорыва кольца агрессии и выхода за ограничения собственной социально-экономической стагнации, а другие всё более неистово возмущены тем, что Россия ещё не рухнула и у неё откуда-то берутся новые силы для сопротивления.

А значит, люстрации нужны и неизбежны, и очень скоро до них дойдёт.

(Окончание следует)