Дружинин П.А. Моцарт и Сальери: Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – Тираж 500 экз.
В недавно вышедшей в изд-ве НЛО книге Петра Дружинина об идеологической кампании андроповской краткой эры – по борьбе за историческую правду, с историческим искажениями – множество сюжетов. От истории самой кампании, начавшейся летом 1983 года и оказавшейся столь скоротечной, что многие сумели ее не заметить на быстро меняющемся позднесоветском фоне, до многоразличных историй личных отношений, столкновений и/или обнажений воззрений на саму природу исторического знания и соотношение наук и художеств.
Сам автор, следуя за имеющимся материалом, в заглавие выносит столкновение Натана Эйдельмана и Ильи Зильберштейна – для многих современников это столкновение и оказалось не только ключевым, а прежде всего персональным, особенности которого заслоняли прочее.
Но это оказывается лишь наиболее громким эпизодом компании, начатой июньским пленумом ЦК КПСС 1983 года – и затронувшей многих, от автора многословных жизнеописаний Булгакова и Алексея Толстого Виктора Петелина до редакции издательства «Книга», чье решение оформить «Последнего летописца» парными изображениями антагонистов (так, что декабрист Никита Муравьев соседствовал с Фотием, а Вяземский с Булгариным, при этом изображения оказывались одного размера) было сочтено идеологически неприемлемым. Распадающиеся в восприятии современников отдельные эпизоды получали самостоятельное объяснение – от Петелина, видевшего в атаке на себя атаку на русское, патриотическое направление, и месть потомков Алексея Толстого от Крандиевской за неприязненное описание последней и восхваление последней жены писателя, до антисемитизма – в атаке на Эйдельмана. Собирание картины событий 2-й половины 1983 – начала 1984 гг. воедино не отменяет ни этих, ни многообразных других мотивов участников, как отмечает сам автор исследования, но лишает их статуса причины.
Советский Союз, близясь к концу своей истории, переживает еще одну идеологическую кампанию – в том числе, вероятно, как попытку дисциплинировать разгул исторического воображения, любопытствования прошлым, пережившим взлет в 1970-е (и который продолжится все 1980-е). Кампанию, оказавшуюся забытой прежде всего от того, что скоро сойдет на нет – и ее основные публичные участники не понесут ни сокрушительных потерь, ни масштабного вознаграждения, что также будет способствовать памяти об этих событиях на уровне частных столкновений, поскольку позиции столкнувшихся не претерпят радикальных перемен.
Как сказано, центральный сюжет книги – заочное столкновение Натана Эйдельмана, к этому времени достигшего широчайшей известности своими историческими и историко-литературными трудами, и Ильи Зильберштейна, основателя (впрочем, этот статус будет предметом в свою очередь многочисленных столкновений) «Литературного наследства», человека, чья эпоха героических свершений пришлась на 1930-50-е годы.
Конфликт разворачивается по поводу статьи журналиста «Литературной газеты» Андрея Мальгина, обрушившейся на Олега Михайлова и Натана Эйдельмана за отступления от исторической достоверности (допущенные, на взгляд критика, соответственно, в романе «Генерал Ермолов» и повести «Большой Жанно» об Иване Пущине). Само соединение имен и произведений должно было сообщить критике видимость объективности – нападая одновременно на «патриота» и «либерала», автора, обласканного «Воениздатом», и любимца серии «Пламенные революционеры», где публиковались и Юрий Трифонов, и Юрий Давыдов, и Игорь Губерман – последний, правда, под псевдонимом.
Эйдельман (как и Михайлов) пишет возражение на критику Мальгина – справиться с которой самой по себе ему не составляет особого труда, поскольку прямолинейное следование тезисам журналиста привело бы к отрицанию самой возможности художественного произведения на исторические сюжеты. Но в этот момент в спор включается Зильберштейн со всем своим авторитетом, одновременно обличая историка и в нездоровом интересе к интимной стороне жизни персонажей прошлого, и в неверном понимании Пущина и его душевного склада, находит неприемлемыми нелестные суждения по поводу Натальи Пушкиной (Ланской), а в довершение всего внезапно (в примечании) обращается к эпизоду десятилетней давности, едва ли не прямо обвиняя Эйдельмана в плагиате.
Книга делится на две части – собственно исследование кратковременной идеологической компании и коллекция писем, отложившихся в фондах Зильберштейна и Эйдельмана, адресованных либо им лично, либо в редакцию «Литературной газеты» и пересланных для ознакомления.
Что обращает внимание в этих письмах (более чем разнородных, от коллективного обращения, подписанного в том числе Л.Я. Гинзбург и В.Э. Вацуро, до письма шахтера), так это часто встречающееся опознание выступления Зильбермана как несущего дух кампаний прошлого времени – и при этом именно апелляция к этому сходству как дискредитирующему выступление. Иными словами, сама эпистолярная реакция на столкновение Эйдельмана и Зильберштейна отчетливо демонстрирует, насколько изменилось советское общество к 1980-м годам – не только в готовности (правда, в сюжете публично де-политизированном) открыто выступать в защиту того, кто стал предметом целенаправленной критики, явно поддержанной сверху, но при этом и в языке защиты избегать практически любых ссылок к эксплицитному советскому идеологическому языку.
Речь идет о допустимости авторского произвола в художественном произведении на историческую тему, об этических границах полемики, иерархии в научном сообществе и возможности использовать различие статусов в публичной дискуссии, об образах исторических персонажей – и насколько «положительный персонаж» может быть не лишен недостатков или даже пороков. «Советскость» здесь присутствует скорее в выхолощенности языка – но многие из авторов писем, независимо от того, насколько индивидуально окрашен или стерт их язык в этих письмах (адресованных в газету и потому так или иначе, но предполагающих возможность опубликования), отстаивают интерес к истории, к историческим личностям прошлого «сам по себе».
Показательно, что все три основных автора, попавших в «проработку» – столь разные, как Виктор Петелин, Олег Михайлов и Натан Эйдельман – одинаково не пожелали или не сообразили в силу утраченного навыка смиренно принять роль поучаемых, но приложили много сил, чтобы отстоять свою правоту. Отвычка от идеологических кампаний давала себя знать – и, вероятно, именно в возрождении старых навыков был вкладываемый инициаторами смысл начинания июньского пленума. Но дальше пришло уже время других кампаний, по духу отсылавших, по крайней мере как провозглашали инициаторы, к намного более ранним временам советской власти – и в конце концов довольно быстро покончивших с нею.
