Рубрики
Блоги

Заметки читателя. XXI: маленький мир полиса

Античный мир оказывается пронизан именно личными, очень конкретными страстями и интересами – где действие ради «общего» во многом призыв, увещевание – «от противного», от слабости – как восполнение того, что отсутствует.

В текущих разъездах довелось прочесть замечательный курс лекций «Аристократия и Демос: политическая элита архаических и классических Афин» Игоря Сурикова, выпущенный изд-вом ун-та Дмитрия Пожарского еще в далеком 2009 г.

Собственно, это сжатый, очень отчетливый рассказ о том, каким образом аристократия оказывалась не только встроена, но во многом и направляла процесс «демократизации» афинского полиса – от Драконта и Солона до Перикла и Алкивиада. Важна трактовка stasis’a – далекой от стремительного уравнения с «гражданской войной» в современном понимании, скорее: как внутренних конфликтов, напряжения и противоборства.

И в этом – другой важный сюжет – подчеркивание невозможности модернизирующей интерпретации полисной политики как «партий» и тем более склонности сводить к двух-партийной системе – вроде «аристократы», «олигархи» vs. «демократы» или римских «оптиматы» vs. «популяры».

Здесь полезно обращение вообще-то к общеизвестному: что полис – это именно довольно небольшое сообщество, ограниченное число граждан – в размере, колеблющемся в случае значительных полисов от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч. Что приводит к намного большей роли именно личных отношений – дружбы, вражды, обиды и симпатии – и где сведение до двух лагерей – именно что уникальный случай, приключившийся в определенный момент в афинском полисе, но так и оставшийся единичной ситуацией, которую невозможно распространять за пределы этого частного, редкого явления. И где очень много значит именно личное, конкретное знание о другом – где выбор на основании «идейных» (и тем более «идеологических») соображений – не то, чтобы невозможен, а предельно редок. Суриков выразительно поясняет это, разбирая случай Аристида, прозванного «Справедливым», его единичность в истории Афин – объясняя всеобщее удивление, связанное с Аристидом, именно тем, что он исходил из общего – блага полиса, а не интересов гетерий и т.п.

Поставление блага целого выше интересов конкретной группы, которая «твоя» – явление именно уникальное, неожиданное и завораживающее для древнего грека – для которого полис одновременно именно место постоянного противоборства, того самого stasis’а, которым проникнута полисная жизнь – готового обратиться если не в каждый момент, то достаточно часто – уже действительно «гражданской войной» в близком к нашему пониманию. И где в какой-то степени Перикл, «первый гражданин», будет пытаться повторить Аристида – демонстративно воздерживаясь от всяких частных союзов, участия в симпосионах и проч. – неизменно ходя одним и тем же путем из дома на Агору, избегая подозрения в «частной политике».

Отдельный интерес – экскурс, посвященный «новым политикам», тем, кто активно выходит на авансцену афинской политической жизни в период Пелопонесской войны, от Никия до Клеона. Суриков рассказывает, что – в пересмотр предшествующим теориям, знакомым по базовым курсам – одна из теперешних гипотез, с ними связанная и звучащая вполне правдоподобно – что эти «новые политики» поднимаются со второго плана – это не про возвышение из низов, не про резкий взлет – а про выход на передний план тех, кто был до этого демонтевтами – действовавшими «не на общеполисном уровне, а на уровне аттических демов, особенно сельских» (197).

Как интересен и чудесный, на сей раз той психологизацией, которую позволяет себе лектор, очерк о Мильтиаде – как бывшем тиране, современнике тираннии Писистрата и его сыновей – который анахроничен для своего времени (как затем будет одновременно и анахроничен, и предвозвещать эллинистическую эпоху Алкивиад) – с удивлением смотрящий на новую политику, на роль демоса – и действующий так, как если бы «ничего не изменилось», не желая принимать и учиться новому, прекрасный обломок старого мира.

И отступление о роли остракизма (предмете специальной обширной работы Сурикова, вышедшей в 2006 г.) – и кажущейся странности множественности изгнаний из полиса в период 490-80 гг., в промежутке между первым и вторым персидским наступлением, неизбежность которого была более или менее очевидна для всех – когда автор замечает: «но в том-то, судя по всему, и дело, что в полисе с его агональным менталитетом консолидация была возможна только через конфронтацию» (140), устранение основных соперников Фемистокла – развязывающее ему руки и позволяющее осуществить морскую программу, которая обеспечила Греции успех в последующем столкновении с внешним врагом.

И другое отступление, о Гармодии и Аристогитоне, с напоминанием, что представители античной нарративной традиции – вопреки последующим интерпретаторам и анти-тираннической традиции в самих Афинах – видели в убийстве Гиппарха действие исключительно из личных мотивов.

Античный мир оказывается пронизан именно личными, очень конкретными страстями и интересами – где действие ради «общего» во многом призыв, увещевание – «от противного», от слабости – как восполнение того, что отсутствует. И одновременно от отчетливого сознания, что ты существуешь, действуешь – именно как часть полиса – нечто, кстати сказать, образу крестьянской общины, как рисует ее А.Н. Энгельгардт в письмах «Из деревни».

 

_______________________

Наш проект можно поддержать.

Автор: Андрей Тесля

Историк, философ

Добавить комментарий